Силуэты снов (СИ)
Валерий был прав: Рай разрушен. Юрка с Олегом ничего не нашли в его обломках. Хотя и непонятно, что они надеялись найти там? Они же знали, где зарыты останки рыжего спаниеля… Конечно, Олег скоро перестанет грустить по поводу своего чудесного многообещающего сна. И вообще, сколько способен человек грустить в разлуке? Как долго он будет избавляться от боли? Как скоро воспоминания о потере перейдут в разряд светлой ностальгии? Наверное, быстро. Но при условии, что потеря невосполнима и в принципе безвозвратна. Ну а если остаётся пусть даже теоретическая возможность вернуть того, с кем был разлучён, тоска и боль ни за что не ослабевают, а крепнут и становятся злее, делая вслед за собой злее и самого человека. Я поняла, что именно это и стало происходить со мной.
Если бы у Кати Орешиной были десятки аналогов, если бы не существовало Рая и Валерия, если бы Мариэла никогда не ощутила в себе другую женщину, то и прежняя жизнь, и Олег Середа, и Юрий Орешин стали бы подспудными, грустными и светлыми эпизодами снов. И никогда не появилось бы у Мариэлы безумной цели — вернуться.
Но я‑то знаю, что вернуться назад можно! Если не хочет этого сделать Извеков, я смогу сама. Нужно только сделать все правильно. А поскольку все это возможно, нетерпение совершенно законным образом начало глодать меня. И вряд ли кому‑нибудь будет под силу удержать меня.
— Мариэла, откуда у тебя этот браслет?
— Это мой браслет. Мой. И не начинай все сначала!
Одер в раздражении с размаху швырнул сумку на постель.
— В чем дело? Что это за фокусы, Мари?
— Неужели ты ревнуешь?
Лицо Одера вспыхнуло:
— Если бы могла увидеть себя со стороны, ты не спрашивала бы меня об этом!
— А что было бы, если бы я могла себя увидеть?
— Ты поняла бы, что ты стала совершенно другим человеком.
— Да, Одер, я — другой человек. И мне совершенно все равно, как ты на это посмотришь.
Глава 11
Автодром бурлил в предвкушении скорого начала гонки. Небо над трассой было ещё затянуто тучами, но дождь перестал с час назад, и покрытие осталось лишь чуть влажным. Я сидела на своём обычном месте, у открытой смотровой площадки и наблюдала, как техники возятся с жучком Одера. Что‑то вышло из строя в последний момент, поэтому они очень спешили и были крайне озабочены. Одер уже скрылся в раздевалке. Времени на подготовку оставалось в обрез.
Минут через десять Фелим, подняв голову от жучка и отыскав меня, махнул рукой на раздевалку:
— Мари, поторопи его, пожалуйста, время уже выходит.
Я повесила обратно на подставку переговорную систему и, соскочив с сидения, прошла в раздевалку.
Одер был уже в комбинезоне и возился с застёжкой.
— Фелим торопит, что ты застрял?
Одер пожал плечами:
— Все из рук валится. И вчера, и сегодня. Сам не пойму, что такое. Руки дрожат.
— Не выдумывай, — я подошла к нему и помогла с застёжкой. Полосатый жёлто‑коричневый комбинезон ладно сидел на нем. — Вот, всё в лучшем виде. Кажется, принято решение пройти первые три круга на дождевых колёсах.
Одер тряхнул головой, отбрасывая назад светлую чёлку, нетерпеливо сморщился:
— Перестраховщики. Потом терять время на переобувку. Ребята последнее время делают её слишком медленно.
— Всё тебе не так. Не ворчи. Ты стартуешь четвертым. Это совсем неплохо.
— Я не ворчу. Я просто жду, когда ты скажешь мне всё? — он взглянул мне в глаза и отвернулся, надевая перчатки.
— Что я должна сказать?
— С кем ты разговаривала сегодня ночью?
— Ты что, спятил? Это было во сне…
— «Во сне, во сне»! Я только и слышу это!
— Тебе стартовать через десять минут, — я попробовала уйти от неприятного и, самое главное, совершенно бессмысленного разговора, которому, к тому же, в раздевалке было совсем не место.
Одер покачал головой:
— Посмотри, во что ты меня превратила, Мари!
— Что ты ноешь, как капризная баба?! — возмутилась я. И тут же пожалела о своём выпаде. У Одера даже руки опустились, он посмотрел на меня очень странно и сказал:
— Где ты набралась таких выражений, детка?
— Каких, черт возьми, выражений?! Ты замучил меня своими претензиями, но я же не ною! А могла бы! «Что ты говоришь? С кем ты говоришь? Что ты видишь? Что ты слышишь?» Ты мне надоел! Господи, как же ты мне надоел!
Я повернулась, чтобы выйти, но Одер схватил меня. Я резко рванулась и освободилась от его руки:
— Не трогай меня больше своими руками. Никогда! Нигде! Ты понял?!
— Но, Мариэла!.. — Одер развел руками. — Господи, что же это происходит?!
— Я тебе потом объясню.
— Нет, сейчас! — он решительно подступил ко мне.
Я сдерживалась изо всех сил. Но, видимо, что не дано, то не дано. Слишком напряжённые и издёрганные за последние недели нервы не выдержали.
— Хочешь сейчас?! Я скажу. Тебе очень не понравится, но я скажу… Я собираюсь уйти, Одер.
— Что значит «уйти»? Куда?
— От тебя, от всех. Вообще уйти отсюда. Далеко.
— Что ты несёшь? — растерялся Одер. — Я зря обижаюсь на тебя, ты совершенно больна, бедняжка! Ты безумна, девочка…
Он сделал попытку обнять меня, но я ударила его по рукам:
— Ты зря так думаешь!
— Но, Мариэла!..
— Я больше не Мариэла! Ты сам тогда сказал: я совсем другой человек. Я не Мариэла. И у меня другая жизнь. В ней нет тебя. Ты мне в ней не нужен!
Одер побледнел. Он то надевал, то снимал перчатки, нервно теребя их.
— Его зовут Олег? — уточнил он.
— А ты догадлив, оказывается. И не ломай себе голову над тем, откуда он взялся, это бесполезно.
— На это мне наплевать. Мне хотелось бы знать другое, откуда ты взялась такая… — произнёс он и, оттолкнув меня от двери, вышел из раздевалки.
Мне стало гадко и стыдно. Получилось не просто некрасиво, а глупо и мелко. Недостойно. Но что сделано, то сделано. Следующий разговор будет легче и спокойнее. Я искренне собралась провести его именно так.
Когда я выбралась на свой наблюдательный пункт, машины с гонщиками уже стояли на стартовой позиции, с включёнными двигателями. Я поспешно надела наушники.
— Одер, будь полегче с передачами… — произнёс Фелим. Ответа не было.
— Одер, слышишь? — вставил диспетчер. Но Одер молчал. — Виттмар, проснись. Пошёл отсчёт.
Запищал стартовый таймер. Машины рванули с места.
Первые три круга пролетели быстро. После них жучки по очереди стали залезать в боксы на смену шин. Трасса уже была высушена самими машинами, и теперь ничто не должно было сдерживать азартный напор гонки.
Пока жучки переобувались, жёлто‑коричневая машина Одера вышла на первую позицию. Наращивая скорость, он бросился в отрыв. Команда недоумевала и неистовствовала. Одер не отвечал на призывы, игнорируя всех, кто к нему обращался, летел и летел вперёд.
— Он что, собрался всю трассу пройти на дождевиках? — недоумевал Фелим.
— Это выйдет ему боком, — сокрушался диспетчер. — Одер, все готово, мы ждём тебя. Подтверди остановку.
— Заткнитесь, — пришёл угрюмый ответ. — Я сам решу, когда заезжать.
Что‑то нехорошее шевельнулось у меня в груди. Я поняла, что Одер расстроен, но очень не хотела, чтобы он нарвался из‑за этого на неприятности.
Одер намного опередил тех, кто, сменив шины, кинулся за ним в погоню.
— Одер, разрыв тридцать секунд, — предупредил Фелим. — Не дури, Одер. Хватит, заезжай.
Ответа не было. Время шло. Никогда я ещё не видела такого. Никто не решался так гнать на дождевиках.
— Ты надорвёшь движок, парень, — заметил кто‑то из инженеров.
— Отрыв тридцать восемь секунд, — следом напомнил Фелим.
— Через два круга встречайте, — коротко отозвался Одер. Я немного перевела дух. Значит, он ещё отдавал себе отчёт в том, что делал.
Бокс ожил, механики заняли свои места. Жёлто‑коричневый жучок влетел на разметку и замер. Три секунды. Пять. Восемь… Что‑то долго. Тринадцать. Жучок полетел дальше. Ребята утирали пот, переругиваясь друг с другом. Нервозность не проходила.