Молчание (ЛП)
— Ты наследница престола, и вот как ты, блядь, себя ведешь? — оскалив зубы, я рычу на нее, сжимая достаточно сильно, чтобы перекрыть ей доступ кислорода. — Что с тобой не так, маленькая девочка?
Она выгибается дугой вдоль черной стены, ее корона ударяется о каменный пол у наших ног. Корсет ее платья так же неприличен, как и все, что она предпочитает носить. Шикарная, большая грудь, также покрытая жизненной силой ее любовницы, прижимается к моей груди.
— А что с тобой не так, дядя?
Придушенный, вынужденный вопрос ударяет меня, как булава по лицу; моя рука сильнее сжимает ее горло. Мой член, нуждающийся и отчаянно желающий ее, каким-то образом оказывается ближе к ней, упираясь в складки ее юбки.
— Так ты не только мужчин берешь себе в любовники, но и женщин?
Второй, натянутый смешок. Еще одно движение, приближающее эти бедра к моему пульсирующему паху.
— Должна ли я задать тебе тот же вопрос, дядя? Или ты все еще веришь, что слухи о тебе не покидают стены гарема?
Моя рука отрывает ее от стены, но лишь настолько, чтобы снова впечатать Каламити в нее; куски черной краски и камня осыпаются вокруг нас, но она продолжает смотреть на меня, не обращая внимания ни на что другое. Бросает мне вызов.
— Ты — наследница этого гребаного трона. Молодая. Незамужняя женщина. Ты должна начать вести себя так, как подобает твоей проклятой богами должности…
Меня обрывает на полуслове очередной ее смех.
И ощущение, как ее нога обнимает мои бедра, притягивая ближе…Я полностью прижат к ней пахом, и прежде чем осознаю, что происходит, наши тела начинают свой танец голодного скольжения.
— Время меняются, дядя обсидиан. Будь про…
Я сжимаю ее горло еще сильнее.
— Прекрати. Меня. Так. Называть.
— Почему? — выдыхает она, сопротивляясь моей хватке и наклоняясь достаточно близко, чтобы провести окровавленными клыками по моей бороде. — Потому, что ты хочешь трах…
Подняв свободную руку, я прижимаю большой палец к ее губам, останавливая ее прежде, чем она закончит эту фразу. Прежде чем она подпишет нам смертный приговор.
Не останавливаясь, она размыкает эти губы и всасывает мой палец в свой рот, посылая искру адского желания прямо к головке моего пульсирующего члена.
Потрясенный, я не могу ничего сделать, кроме, как чувствовать ее, плавные движения ее сексуального языка, который совсем недавно ублажал другого любовника. Черные татуировки на тыльной стороне моей руки и пальцах стали еще более яркими на фоне ее бледной кожи.
Эти темно-красные губы.
Еще одним движением губ и языка она вырывает из меня стон, и эти черные глаза закатываются от удовольствия.
— Блядь. Иди сюда. — я снова отрываю ее от стены, приближая ее рот к своему.
Губы впиваются в губы.
В мой рот проникает металлический привкус крови ее любовницы.
Но все, что я чувствую это ее вкус и вулканическое возбуждение, от которого я практически кончил в штаны.
Маленькие женские коготки впиваются в мою шею, фиксируя меня, и последняя связная мысль в моей голове — в этом коридоре тоже есть камеры.
Кто-то обязательно увидит, как я пожираю приемную дочь своего брата.
Скуля, она проводит языком по моим губам, заставляя меня дернутся от очередного приступа наслаждения.
Все забыто. Абсолютно все.
Мои руки отпихивают с дороги слои кружев и шелка, ищут, ищут…
Каламити ласкает мой язык, дразня и облизывая, ее бесконтрольное бормотание совсем не похоже на контролируемое вожделение, которое она демонстрировала с той самкой.
Из меня вырывается рычание. Мои руки сжимают ее упругие, шелковистые бедра, и я мгновенно поднимаю ее с земли. Она обвивается вокруг меня, как будто инстинктивно она хочет поймать меня в ловушку.
Но я никуда не уйду.
Мои руки гладят ее бедра. Ее задница больше, чем я способен обхватить своими руками, два идеальных полушария плоти, и я сжимаю их, чувствуя их.
Ее бедра двигаются в чувственном ритме, жар ее киски дразнит мой член. Я погружаюсь в нее, прижимаясь теснее, наши клыки сталкиваются в очередном поцелуе. Не осознавая этого, я дематериализую нас обратно к стене, прижимая Каламити к ней.
Разрушая большую часть ее поверхности.
Мы оба не обращаем внимание на вновь осыпающиеся камни и краску. Ее когти впиваются в мою кожу, и горячие струйки крови стекают по моей шее. Она шипит, учуяв ее запах, клыки начинают погружаться в мою губу.
Она стремится наполнить себя мной.
Еле слышный голос прорывается в мои мысли. В последнюю секунду, прежде чем она успевает прокусить меня, я отрываю свои губы от ее губ, пытаясь перевести дыхание.
— Нет… мы не можем.
— Слишком поздно. — Ее теплое, греховное тело прижимается ко мне, частые вдохи опаляют мое лицо. — Мы уже это делаем.
— Но не так. — Я едва понимаю, что говорю, особенно когда она скользит губами по моему подбородку, моей челюсти, к бьющейся артерии на шее, но чувство самосохранения требует, чтобы я остановил ее. Не позволить нам соединиться на таком уровне.
Со всеми другими это просто кормление.
С ней это будет моей погибелью.
— Значит, ты будешь питаться от всех остальных, но не будешь питаться от меня? — Каламити рычит мне в ухо, ее голос становится все более хриплым. Более опасным.
— Мы не можем…
Сжимая мои волосы, она откидывает мою голову назад с такой силой, что это вызывает резкое жжение в позвонках, и проводит клыками по моему горлу.
Мой голос срывается на стон.
— Осознай это, Обсидиан. Я трахну стольких же, сколькими ты будешь питаться, снова и снова, и снова.
Ревность — злобная, неудобная дрожь во мне. Почти бездумно, я просовываю свои большие пальцы под тонкие ниточки ее белья — стринги, насколько я понимаю — и снова скольжу в жар между ее бедрами.
— Никакой кормежки друг другом, — удается прохрипеть мне, хотя мои яйца чертовски болят от потребности, почувствовать ее резцы в себе.
Она издает еще один звук, нечто среднее между рычанием и хныканьем, и вдруг мои руки оказываются пустыми.
Она снова ускользнула от меня.
Пошатываясь, дезориентированный, я опираюсь руками о поврежденную стену перед собой, голова грузом склонена вперед.
Ее корона валяется в дюйме от моей кожаной туфли, отражая в себе свет свечей, которые горят в бра вдоль стен.
Чертовы камеры. Поторопись, пока кто-нибудь не увидел. Если конечно уже не увидел.
Ее вкус все еще продолжает наполнять мое тело, будоража мои чувства, даже когда ее уже нет рядом, и мне требуется еще несколько мгновений, чтобы взять себя в руки и двигаться. Подобрав с пола корону, я направляюсь прямо в свои покои, борясь с дикой потребностью выследить и последовать за ней.
Ее стоны звенят в моих ушах. Гладкая кожа скользит по гладкой коже.
Вампирша подо мной уже давно отказалась от участия, ее тело податливо и покорно лежит под моим.
Я поднимаю ее ногу и кладу себе на плечо, погружаясь в нее еще глубже. Ее большие сиськи, покрытые кровью и следами моих укусов, подпрыгивают при каждом толчке.
Я едва вижу ее перед собой. Едва чувствую, как ее киска обхватывает мой член.
Едва чувствую ее вкус во рту.
Все, что я чувствую последние двенадцать часов — Каламити.
Только упоминание о ее имени повергает меня в дрожь, член чуть не взрывается в киске вампирши.
Стиснув зубы, я снова отправляю ее в закрома своих мыслей…
— Осознай это, Обсидиан. Я трахну стольких же, сколькими ты будешь питаться, снова и снова, и снова.
Мой взгляд падает на грудь самки, на ее обнаженную шею, голова откинута назад. На следы моих укусов, которые уже завтра заживут и исчезнут.
Питается ли сейчас Каламити кем-то?
Трахается ли с ним?
Похоже, это еще одна традиция, которой она пренебрегла — женщина из аристократии, тем более наследница трона, должна оставаться нетронутой до брака.
Вместо этого Каламити свободна в своих действиях и берет того, кого хочет.