Белая ведьма Азеила (СИ)

— Думаешь, я не родился порочным? — тихо спросил Кларий.
На ум ему пришло его первое убийство. Будучи совсем ребенком, еще даже не встретив отца, он без раздумий отнял ту жизнь. Но тот человек заслуживал смерти. Он преследовал детей, чтобы надругаться над ними, находил самых беззащитных и превращал их жизнь в ад. Они были его игрушками — дети с улиц, за которых никто не мог постоять. Кларий сумел. И уяснил для себя, что убивать — не всегда плохо. И в дальнейшем он никогда не испытывал угрызений совести, даже если умирали невинные. Но теперь ему не кажется, что он был прав — и только эта, первая смерть не вызывает у него отторжения.
— Никто не рождается порочным, — уверенно ответила Вейлана. — Точно так же, как и благочестивым. Это — дело выбора.
Кларий недоверчиво покосился на нее:
— По-твоему, у меня был выбор?
— Выбор есть всегда.
Она произнесла это с такой убежденностью, что Кларий неожиданно разозлился:
— Вот как? Все так просто? Мне достаточно было захотеть измениться? Видеть вокруг себя только зло, но решить стать хорошим? В какой момент я должен был осознать, что есть другой путь, и исправиться?
— Но разве не это с вами сейчас происходит? — во взгляде Вейланы — безмятежность.
И злость Клария тает словно сама собой.
— Значит, по-твоему, любой злодей может раскаяться? — пробормотал он, не желая признавать ее правоту.
— В этом нет ничего невозможного.
— А наоборот? — сердито уставился он на нее. — Какой-нибудь герой из столь любимых тобой рыцарей может вдруг решить, что этот путь — не для него? И начать творить зло?
Кларий добавил в голос яда, чтобы смутить и обескуражить девушку, но ее взгляд остался безмятежен. Лишь легкий налет грусти затуманил его. И Вейлана кивнула:
— И такое возможно, ведь зло привлекательно своей безнаказанностью. Понимаете, сэр Кларий, ведь это — не единомоментный выбор. Он свершается каждый день, каждую минуту. И может быть не всегда правильным, даже если кажется таковым. Маленькие уступки совести однажды могут вылиться в полный отказ от нее. И тогда выбор приводит человека на сторону зла.
— Что, и с добром так же? — он не удержался и сердито хмыкнул.
Она улыбнулась и не ответила, будто полагала ответ очевидным. Но Кларий не счел тему исчерпанной, слишком близка она ему оказалась.
— А ты? — хмуро осведомился он. — Воплощенная доброта — разве ты можешь отринуть свою природу и начать творить зло?
Вейлана склонила голову к плечу, словно задумавшись, а затем заговорила негромко, уставившись на воду:
— Воплощенная доброта? Едва ли. Меня готовили быть королевой. Принимать правильные решения, нести ответственность, защищать свой народ и служить ему. Меня учили проявлять снисхождение, когда это требовалось, и оставаться справедливой в любой ситуации. Не уверена, что это делает меня доброй. Я — отнюдь не олицетворение доброты и безупречности. Как и все другие люди, я подвержена сомнениям, колебаниям и могу совершать ошибки. Я умею и сердиться, и злиться, и быть при необходимости жестокой. И в гневе я вполне способна совершить что-то нехорошее. А после даже не почувствовать раскаяния. Потому что раскаянию меня не учили. Верный путь ко злу, как бы окружающие не полагали обратное. Но я сделала свой выбор и намерена следовать ему до конца. А вот вы — у вас все впереди. Вам еще только предстоит сделать свой выбор.
— Его уже сделали за меня, — его голос прозвучал равнодушно, хотя сам Кларий не остался равнодушен к ее словам.
— Вовсе не обязательно следовать чужому выбору.
— Я слишком далеко зашел на этом пути.
— Дорогу всегда можно поменять. А осознание возможности выбора есть первый шаг к нему.
Ее глаза загадочно мерцали, и отвести от них взгляд Кларий не мог. Слова вырвались будто бы против воли:
— Но разве раскаяние исправит все то, что я натворил?
— Скорее всего, нет. Но оно поможет смириться с прошлым и начать новую жизнь. Сейчас, когда дикая магия не отравляет тебя ненавистью ко всему живому, ты наконец можешь стать самим собой.
— Ты действительно думаешь… — начал Кларий и вдруг умолк.
 
Потому что вдруг осознал, как она к нему обратилась. Без лишнего давления с его стороны, без уговоров, легко и непринужденно. Кларий наклонился к ней, вглядываясь в ее чуть удивленное лицо — и крепко обнял:
— Вейлана… Я думал, что никогда этого не услышу.
— Что? — чуть отстранившись, недоуменно уточнила она.
— Как ты обращаешься ко мне на ты, — он улыбнулся, чувствуя, как радостно стучит сердце.
Вейлана улыбнулась в ответ — довольно неуверенно — и чуть виновато осведомилась:
— Теперь было бы глупо переходить обратно на вы, не так ли?
— Это было бы жестоко, — возразил он, — А ты ведь милосердна…
И он вновь притянул ее к себе, наполняясь неведомым счастьем только потому, что прекраснейшая в Азеиле девушка сочла его равным себе — и достаточно близким, чтобы не отдаляться от него равнодушным "вы". Мог ли он подумать, насколько важным это для него станет?
— Тебе будет больно, — Вейлана попыталась высвободиться из его объятий.
Неохотно он отпустил ее, признавая правоту девушки. Вейлана оставалась для него желанной, и проклятие белых ведьм давало о себе знать. Но он не имел права претендовать на нее. Она нашла своего рыцаря, и все, на что мог рассчитывать Кларий — это считаться ее другом. А ведь даже на это он не смел надеяться.
— Мне странно понимать это… но я хочу, чтобы ты была счастлива. Даже если не со мной.
Вейлана невесомым жестом коснулась его щеки:
— А ты и впрямь стал другим, — прошептала она и улыбнулась: — Идем спать?
Он не сумел ей отказать. Хотя предпочел бы разделить с ней постель, но понимал, что это невозможно. Гвидо Сеавендер… как бы ни относилась к нему Вейлана, он был тем единственным, кто может ее спасти. А для этого она должно полюбить его. Слишком болезненная мысль, чтобы остановиться на ней. И Кларий думал о другом. О ее прикосновении. О ее откровенности. О ее мерцающих глазах… Бессонная ночь накануне дала о себе знать, и темный рыцарь, который никогда не был рыцарем и уже перестал быть темным, незаметно для себя уснул.
Ничто утром не напоминало о вчерашней его растерянности. Сон помог прийти в себя и смириться с происходящим. И даже Гвидо не вызывал столь яростной ненависти — он имел право на жизнь, потому что мог спасти Вейлану. Кларий тщательно делал вид, что никакого Гвидо рядом нет, игнорировал его слова и неумелые нападки, хотя с определенным удовлетворением замечал хрипотцу в его голосе. Единственное, с чем он так и не сумел смириться — так это что Вейлана больше не сидела рядом. Но настаивать на своем не стал, понимая, как важно белой ведьме достичь взаимопонимания с ее рыцарем. И лишь изредка мелькала злая и беспомощная мысль: какой же он неудачник, раз добровольно везет желанную девушку туда, где она станет близка с его соперником! Но он лишь отмахивался от этой мысли. Кларий больше не был тем человеком, кого она могла задеть.
И все же следующая пара дней стала для Клария настоящим испытанием его выдержки. Гвидо словно бы вообще не умел молчать. Он постоянно говорил — и в основном о себе. Расхваливая себя и свою такую убогую жизнь. Жизнь, в которой не было места злу и насилию, и это — единственное, в чем Гвидо превосходил Клария. Но свое превосходство мальчишка выпячивал так, будто это его личная заслуга.
Вейланой же он будто и не интересовался. В первый же день выяснив все, что его беспокоило по поводу обряда и своего в нем участия, Гвидо больше не спрашивал ее вообще ни о чем. И Клария безумно раздражало такое отношение к девушке. Вейлана, белая ведьма, беглая королева — сильная, нежная, отважная и хрупкая — заслуживала уважения и преклонения, но никак не безразличия. Ей не нравился Гвидо, но, похоже, ее чувства оказались взаимны.
Нет, Кларий не сомневался, что Гвидо не откажется разделить с ней постель, девушка определенно привлекала его внешне. Но ничего, кроме внешности, он просто не замечал.