Я тебя придумала (СИ)

Элли должна была сообщить мирнарийцам, что утром следующего после свадьбы дня император с сопровождением отправится в Эйм по центральной дороге. В сопровождении будут лишь несколько магов, ну и, само собой, герцог Кросс с молодой женой.
Поначалу Эдигор считал, что реформаторы не клюнут на эту удочку — всё-таки, если подумать, трое главных людей Эрамира не могут позволить себе путешествие, пусть и недолгое, без охраны. Но Эллейн была виртуозна — она сумела убедить заговорщиков, что император чувствует себя в собственной стране в безопасности, поэтому это их шанс захватить его врасплох и убить.
На самом деле по центральной дороге должны были отправиться только Люк и Аравейн, не считая ещё парочки магов. Наставник собирался нацепить на себя личину императора и принять основной удар, если он будет, а Люк просто не хотел пропускать столь эпичное зрелище. Хотя Эдигор пытался его отговорить.
— Нет, Эд. Иначе реформаторы заподозрят что-нибудь нехорошее, если хотя бы меня в твоём эскорте не увидят. Да и не волнуйся — Аравейн пообещал нацепить на меня такое количество амулетов, что я с трудом на лошадь сяду.
— От стрел тоже амулеты будут?! — кипятился император.
— И от стрел, — хмыкнул Люк. — В общем, живой я вернусь, даже не надейся.
У самого же Эдигора в тот день было другое важное дело. В невзрачной карете, в компании двоих стражников, Грома и Мики, император должен был отправиться в Центральный храм богини Айли, для посвящения новорождённого — уже третьего — ребёнка эльфа и служанки.
Всех детей носили в храм Айли для того, чтобы провести посвящение, через две недели после рождения. Так назывался обряд, когда младенца купали в священной воде храма. Во время этого обряда ребёнку давали имя.
Совет, на котором Эдигор, Эллейн, Люк и Аравейн обсуждали последние приготовления перед операцией с предполагаемым захватом реформаторов, затянулся до поздней ночи. После его окончания Люк поспешил к жене, Эдигор лёг спать, ожидая, что Элли составит ему компанию, но девушка покачала головой и растворилась в воздухе, сказав, что ей нужно как можно скорее вернуться к реформаторам.
Император не знал, что спустя несколько секунд после этого разговора Эллейн появилась в покоях Аравейна.
Маг в это время стоял спиной к девушке, уставившись напряжённым взглядом в удивительное зеркало, которое никогда ничего не отражало.
Первым, как ни странно, заговорило именно оно.
— Добрый вечер, Элли, — прошелестел женский голос, а потом тьма в зеркале на миг расступилась, сверкнув пронзительно-голубыми глазами.
— Здравствуй, Ари, — голос Эллейн был напряжённым. Девушка, явно сильно нервничая, теребила пояс тёмно-коричневого строгого платья.
В комнате на несколько секунд повисла тишина.
— Вейн, пожалуйста… — прошептала, наконец, Элли, не выдержав тягостного молчания.
Маг обернулся и скрестил руки на груди.
— Что?
Эллейн вздохнула.
— Пожалуйста… я знаю, тебе всё это ужасно не нравится…
— Мягко говоря, Элли.
— Я знаю! Вейн…
Он, вздохнув, сделал шаг вперёд и взял девушку за руки.
— Это твоё решение.
В её глазах он увидел целое море невыплаканных слёз.
— Мне страшно…
Улыбнувшись, он погладил Эллейн по щеке.
— Не боятся только дураки, милая, — сказал он мягко, а потом достал из нагрудного кармана маленький кулон на цепочке — ромбовидный кристалл ярко-голубого цвета, сверкающий даже в полумраке. — Держи.
Элли сжала кристалл в руке.
— Это… то самое?
— Да.
Девушка слабо улыбнулась и надела кулон на шею.
— Спасибо тебе за всё…
.
Утром следующего дня почти одновременно из императорского замка выехали две кареты. Одна, парадная, с большим сопровождением, проехав через весь Лианор, свернула на центральную дорогу, ведущую в Эйм, тогда как вторая, серенькая и невзрачная — на таких каретах ездили слуги — медленно покатила на главную площадь столицы.
Кроме кучера, дюжего мужика с большой светло-русой бородой (на самом деле это был, конечно, непростой кучер), в карете находились ещё четверо — сам Эдигор, одетый, как обычный слуга, только в длинном чёрном плаще, Громдрейк, старательно прячущий эльфячьи уши под причудливым головным убором, Мика с младенцем на руках и рыжеволосый парнишка со светлыми, почти прозрачными ресницами, очень молодой и практически неопытный стражник. Звали его Лисс, и изображал он брата Мики, а Эдигор, соответственно, должен был выступить просто как друг семьи.
 
Этот спектакль они проигрывали уже в третий раз, поэтому никто не ожидал того, что случилось дальше.
Солнце только-только начало выходить из-за крыш, ярко освещая Главный храм богини Айли, и когда Эдигор вышел из кареты вслед за Лиссом и Громдрейком, оно на миг ослепило его. Возможно, поэтому никто из них, даже Гром, не видел, как с крыши дома, стоящего напротив храма, кто-то выпустил в их сторону нечто маленькое, стальное, резко сверкнувшее на солнце.
Эдигор почувствовал опасность за пару мгновений до того, как крошечная металлическая бабочка врезалась в его грудь, разлетевшись там на несколько частей и пронзив императора резкой, обжигающей болью.
Он сразу понял, что это за бабочка — она называлась «карртан» и была одним из любимых видов оружия мирнарийцев. Если эрамирцы предпочитали стрелы, то жители Мирнарии — «карртан», маленькие металлические диски, взрывающиеся в теле жертвы. Как правило, их на всякий случай ещё ядом смазывали. И, судя по запаху, в этот раз яд тоже был.
Осознав, что случилось, Гром разразился такой отборной тёмноэльфийской руганью, что если бы Эдигору не было настолько плохо, он бы непременно рассмеялся. Но ему было не до смеха. Да и остальным тоже.
Гром схватил за шкирку Лисса, метнувшегося к дому, с крыши которого стреляли, рявкнув:
— Оставь! Он только что переместился с помощью амулета, там уже никого нет. Но как они узнали?!
Эдигор, медленно оседающий на землю, грустно ухмыльнулся — он знал ответ на этот вопрос.
— Ваше величество… — Мика, передав стражнику ребёнка, осторожно усадила императора рядом с храмовой стеной. — Держитесь, пожалуйста…
— Нам нужно в замок, — шепнул Эдигор. — Только Аравейн может помочь.
— Но они с Люком уехали и вернутся только часа через три-четыре! — Громдрейк схватился за голову. — Но этот яд… Вы можете умереть уже через час!
Император тихо вздохнул и подумал: «Элли… Милая Элли… Конечно, ты всё учла. Кроме одного… Аравейн всегда чувствует, когда со мной что-то случается. И я уверен, что он в самое ближайшее время вернётся…»
— В замок, — прохрипел Эдигор, зажимая рану рукой. — Скорее!
Гром и Мика переглянулись, и в глазах у обоих застыло отчаяние, но затем, вздохнув, послушались, и эльф со стражником перенесли императора в карету, которая моментально сорвалась с места, поднимая за собой клубы пыли.
.
Ана в то утро места себе не находила. Девушка не знала, что должно случиться, но по нервному состоянию Луламэй поняла — что-то серьёзное. И когда Дориана, поглядев в окно, увидела, как мчится ко входу в замок серая, невзрачная карета, что-то ёкнуло у неё в груди.
А когда из кареты вынесли Эдигора с окровавленной на груди рубашкой…
— Эд!!! — завопила Луламэй и, схватив Дориану за руку, тут же помчалась в покои императора, справедливо рассчитав, что именно туда его и принесут.
Так и случилось. Когда девушки ворвались в комнаты Эдигора, он уже лежал на постели, и Дориане при виде ужасной раны, похожей на жуткий цветок, решивший расцвести прямо на груди императора, стало дурно.
В комнате находились Мика, молодой рыжеволосый стражник и Гром, которого, кстати, Ана смерила недоуменным взглядом — девушка раньше не видела мужа личной служанки императора.
Но не Гром беспокоил сейчас Дориану. А Мика, сидящая рядом с Эдигором. Служанка резким жестом разорвала его рубашку и погрузила тонкие белые пальчики прямо в рану.
Императрица негромко вскрикнула, и Эдигор немедленно открыл глаза.