Я тебя придумала (СИ)

На самом деле Дориана, конечно, давно не боялась грозы. Просто ей было одиноко. А ещё, когда Эдигор сел, она впервые увидела его голый торс, и от этого почему-то смутилась и растерялась.
Так и не дождавшись от девочки ответа, император, вздохнув, поманил её рукой.
— Иди сюда.
— Зачем? — Дориана посмотрела на него исподлобья, не решаясь сделать ни шага вперёд.
— Затем, что стоять босыми ногами на холодном полу вредно. Можно простудиться. Иди сюда, говорю.
И тогда Ана решилась. Сделав несколько осторожных шагов, девочка приблизилась к Эдигору почти вплотную, и испуганно забилась, когда он обнял её и осторожно лёг на кровать вместе с ней.
— Тише, не дергайся, а то ещё случайно ткнёшь себя пальцем в глаз, больно будет.
«Он считает меня ребёнком!» — подумала в тот момент Дориана и немного разозлилась. Тогда она не понимала, что Эдигор и не мог считать никем иным тринадцатилетнюю девочку, учившуюся вместе с его сестрой.
Но так или иначе — Дориана затихла, позволив императору прижать себя к груди и укрыть сверху тёплым, мягким одеялом.
— Ну вот. А теперь давай спать.
— И всё? — девочка так искренне изумилась, что Эдигор непроизвольно рассмеялся.
— А ты чего хотела? Ночь на дворе, Ана. Не знаю, как тебе, а мне завтра рано вставать.
Девочка смутилась.
— Ну… я ведь твоя жена… — Дориана, подняв голову, наткнулась на весёлый, но очень ласковый взгляд императора.
— И что из этого следует? — в его голосе искрились смешинки.
Девочка сама не понимала, зачем всё это говорит. Зачем она вообще сказала это страшное и глупое слово «жена»? Дориана не понимала, в чём его суть, кроме того, что она должна быть хорошей императрицей и не делать глупостей.
— Неделю назад родила Мика, — вдруг выпалила Ана. — Это твой ребёнок?
К её удивлению, Эдигор покачал головой.
— Нет. С чего ты взяла?
— Ну… Ты хорошо относишься к Мике, и я видела, как ты к ней в комнаты входил…
— Я и к Аравейну хорошо отношусь и в гости к нему захожу, но это ведь не значит, что у него от меня есть ребёнок. — Эдигор поднял руку и погладил Ану по голове. Девочка замерла. — У Мики есть муж, просто он никому не показывается на глаза — нельзя пока. Но, возможно, когда-нибудь ты его увидишь.
— Значит… дети Мики — не твои?
— Нет.
У Аны будто гора с плеч упала. Она искренне считала служанку любовницей императора, а оказывается… Впрочем, есть ещё Эллейн, роль которой Дориане так и не смог никто объяснить. Вернее, не захотел. Но сейчас девочка решила о ней не спрашивать.
— Почему я не чувствую тебя? — вспомнила она вдруг то, что давно хотела узнать. — Ты же знаешь о моём даре, да? Аравейна я не чувствую, потому что он носит амулет, а тебя почему? На тебе ведь нет амулетов?
— Всё верно, никаких амулетов. Понимаешь, Ана, на меня по какой-то причине не действует магия. Практически никакая. Если бы не эта моя особенность, то я бы погиб вместе с отцом, когда группа мирнарийских фанатиков напала на нашу карету.
— Не действует? — Девочка нахмурилась. — Но почему?
— Не знаю.
Несколько мгновений Дориана напряжённо раздумывала над этим странным феноменом, но вынуждена была признать поражение — императрица никогда не слышала о такой особенности.
— Расскажи мне что-нибудь, пожалуйста, — попросила она, крепче прижимаясь к Эдигору. Он не оттолкнул её, наоборот — обнял одной рукой, подбородком уткнулся в макушку девочки.
— Что рассказать?
— Что-нибудь.
Император рассмеялся, и от этого смеха у Дорианы почему-то защекотало пятки.
— Тебе сегодня весь день что-нибудь рассказывали, Ана. То один учитель, то другой. Тебе мало?
— Да. Я хочу, чтобы ты рассказал. Но не так, как учителя. А что-нибудь о себе. Я ведь твоя жена, а до сих пор толком ничего не знаю…
Дориана никогда не могла угадать чувства и эмоции Эдигора, но если бы могла, то сейчас непременно поняла бы, насколько он устал, но при этом насколько сильно он не хочет отталкивать свою маленькую жену.
Когда ты знаешь, что будешь вынужден провести с человеком всю жизнь, поневоле начинаешь считаться с его чувствами.
 
— Хорошо. Тогда закрой глаза и слушай. Сколько я себя помню, мне всегда что-нибудь не дозволялось. Именно не дозволялось. Обычным детям просто запрещают, а вот наследным принцам — не дозволяют…
С этого дня, когда Дориана впервые ночевала в спальне Эдигора, их отношения изменились — между ними появилось больше теплоты и понимания, да и императрица иногда, не чаще раза в месяц, приходила к мужу, чтобы поговорить и послушать очередную историю из его жизни. Обычно это происходило в те дни, когда у Аны что-нибудь случалось.
Спустя ещё четыре года, когда императрице и Луламэй уже исполнилось по семнадцать лет, Эдигор, ворвавшийся в комнату к сестре без предупреждения, застал их с Люком в объятиях друг друга.
— Так-так, — хмыкнул император, когда они отлетели в разные стороны, и у Лу при этом щёки стали краснее самых красных роз.
Люк же, наоборот, слегка побледнел.
— Эд, это не то, что ты думаешь…
— Да что ты говоришь? — Эдигор иронично поднял брови. — А ты читаешь мои мысли?
Герцог вздохнул.
— Я люблю Луламэй.
— Я знаю.
Люк и Лу уставились на императора, вытаращив глаза.
— Что вы так на меня смотрите? Ну да, я знаю. Давно. Ты всегда обожала Люка, милая, а ты, друг мой, расплывался в улыбке, стоило тебе взглянуть на Лу. Всё к этому и шло.
— Значит, ты не против?.. — почти прошептал герцог, чуть склонив голову.
— Почему я должен быть против твоей свадьбы с Лу?
— Я же простой сын кухарки.
У Эдигора нехорошо сверкнули глаза, а потом он, подойдя к письменному столу, рядом с которым стоял Люк, грохнул по поверхности кулаком. От этого звука герцог и принцесса вздрогнули.
— Ещё раз услышу такое от тебя, сошлю в Мирнарию на вечное поселение. Старшими и Младшими лордами не рождаются, имя становятся. Когда ты наконец уже это запомнишь?! А для того, чтобы стать лордом, нужно просто родиться человеком, что ты с успехом когда-то осуществил. Всё! Лучше молчите — вы оба! Я сейчас слишком зол.
Эдигор уже не слышал, как с облегчением выдохнул Люк, когда император вышел из комнаты, а Луламэй весело рассмеялась.
Свадьба состоялась через год, в день восемнадцатилетия Лу. Именно на ней Дориана впервые почувствовала себя императрицей и увидела гордость в глазах Эдигора, когда он смотрел на неё.
Ана действительно старалась и за девять лет, что она прожила в Эрамире, превратилась из обычной, немного капризной принцессы, в уверенную в себе девушку, которая в день свадьбы принцессы Луламэй и герцога Кросса наконец поняла, чего она хочет. А хотела Дориана своего мужа. Больше всего на свете.
Стоя на балу в толпе придворных, императрица ловила на себе ласковые взгляды Эдигора, при этом отчётливо осознавая, что это скорее взгляды довольного учителя или брата, чем любящего супруга. И этого Дориане становилось горько. Она не знала, что нужно сделать, чтобы император наконец увидел — его жена выросла. Девушке хотелось, чтобы он поцеловал её, но Ана почему-то стыдилась этого чувства. А ещё она чуть не сошла с ума на этом балу, когда на неё со всех сторон нахлынули эмоции других людей.
Возможно, в те дни Эдигор обязательно бы заметил, что творится с его женой, если бы не напряжённая подготовка к одному событию, которая занимала все его мысли. Он гордился Аной и невольно восхищался её стойкостью — всё-таки менее чем за десять лет переубедить почти весь Эрамир в том, что императрица-мирнарийка — это хорошо, правильно и пойдёт на пользу развитию торговых отношений с соседями — не так уж и просто. Однако сразу после свадьбы Эдигор, Люк и Эллейн готовили важную операцию, поэтому император не замечал пылких взглядов жены.
Он собирался поймать реформаторов.
Люк, Эллейн и Эдигор спорили до хрипоты, несколько месяцев прорабатывая детали плана. И до претворения его в жизнь оставались считанные часы.