Условный разум (СИ)

               — Здравия желаю, капитан! Вы ж меня давно знаете, неужели не узнали? А я вас помню. Как ваша печень? Побаливает?
               — Ты мне, сталкер, зубы не заговаривай, — сказал капитан сердито. — Отвечай, как положено.
               — Какой из меня сталкер? Навет это. Гнусный и несправедливый. Спросите в «Престиже», нет меня в списках.
               — Это верно, мы проверяли, — с грустью признал Кватерблатт. — Почему-то нет. Но понимаешь, какое дело, в городе стал все чаще появляться нелегальный хабар. Не из Института и не из «Престижа». Никак не могу сообразить, как он в наш город попадает? Может быть, ты подскажешь?
               — Мне-то откуда знать? Я в конторе «Престижа» ни разу не был. И в Институте, само собой. Думаете, русские завозят? Но тут я вам не помощник, языков не знаю. Слышал, конечно, про сталкеров, но сам заниматься этим ремеслом не собираюсь. Противозаконно это и, как говорят, очень опасно. Мне моя шкура дорога. Рисковать не люблю. А деньги эти смешные заработаю другим путем, без лишнего риска. Руки у меня есть, да и голова на плечах имеется.
               — Работаешь где-нибудь?
               — Нет. Не люблю, когда моя фамилия в списках значится. И потом, знаю я вашу работу: утром по свистку приходи, по свистку обедай, по свистку бросай работу и домой собирайся. А потом сиди и высчитывай, хватит ли заработанных несчастных грошей на поход в кабак? Или надо следующей зарплаты ждать, чтобы горло промочить. Скучно. Я сам себе хозяин: сделал работу, получил деньги и свободен.
               — Не найдешь постоянную работу, мы тебя в участок будем каждый день таскать.
               — Сочувствую. Но вы сами себе такую работу выбрали. Я вас не заставлял.
               — И все-таки.
               — Не знаю, капитан, о какой-такой работе в Хармонте вы говорите? Все хорошие места давно заняты по блату. Или вы хотите в полицию меня устроить? Капитаном? Или регулировщиком?
               — Есть для тебя подходящее место в Институте. Будешь лаборантом. Там твои умелые руки пригодятся, — сказал Квотерблатт примирительно.
               — Рассмотрю. Не знаю, смогу ли справиться с такими серьезными обязанностями. Но если возьмут, обязательно отблагодарю вас, капитан. Как положено среди хороших друзей.
               — Рад слышать от тебя такие правильные слова. Надеюсь, что со временем обязательно станешь хорошим человеком. Дай я пожму твою честную руку.
               — Подождите, капитан, — сказал один из полицейских, надо бы его карманы проверить, не завалялось ли ты что-нибудь по нашей части.
               — Прости, Рэдрик Шухарт, но это наша работа. Покажи-ка нам свои карманы. Добровольно. В последний раз. Для порядка.
               Шухарт поднял руки вверх, подставляя карманы, он был спокоен, потому что уже успел сбросить случайный хабар Эрнесту.
               Полицейский залез к нему в карман куртки и вытащил оттуда «белый обруч».
               — Вот так находка, — сказал он восторженно. — Вон чего я нашел!
               — Как же так, Рэдрик Шухарт, а ведь я поверил тебе. А ты меня обманул. Как же ты теперь мне в глаза будешь смотреть?
               «Если повезет, никогда больше тебя не увижу, не только твоих глаз, но и толстого тела», — подумал Шухарт раздраженно.
               Он не понимал, как к нему в карман попал этот «белый обруч». Неужели Эрнест засунул? Но зачем? Выйду на свободу, спрошу заразу!
               — Сержант Луммер, посмотрите внимательнее, нет ли у него еще чего-нибудь интересного.
               Луммера не надо было просить два раза, он похлопал руками по груди Шухарта, радостно засопел и вытащил из внутреннего кармана пачку денег.
               — Пересчитай, — приказал Кватерблатт.
               Луммеру не часто приходилось держать в руках такие большие деньги, поэтому пересчитывал он их несколько раз. Наконец объявил:
               — Тысяча долларов, сэр!
               — Откуда у тебя такие деньги, сталкер? — капитан огорченно.
 
               — На завтраках скопил, — ответил Шухарт.
               — Не хами, сталкер. Думаю я, что сбросил ты заказчику хабар и шел домой свою выручку прятать в тумбочку. Такое предположение, пожалуй, звучит правдоподобнее твоих рассказов, — сказал Квотерблатт сурово. 
               Шухарт промолчал. Разговаривать с ним все равно никто не хотел. Его отвели в обезьянник и оставили там до утра. Он не сомневался, что утром его выпустят. Подумаешь, «белый обруч». Мало ли откуда он у него оказался? Нашел на улице. Вот он и поднял. Зачем такой красивой вещице валяться на улице? А потом забыл. Дела серьезные у него скопились. Не до ерунды было. Почему, спрашивается, он должен оправдываться? Пусть, жабы, докажут, что он его из Зоны вынес.
Ночь на нарах
               Шухарт долго не мог заснуть. Никогда прежде он не думал так много о своей судьбе. До сих пор он всегда поступал так, как считал правильным. Хорошо получалось или плохо, был прав или нет  — это не имело значения. Он привык отвечать за свои ошибки. Когда заслуживал нагоняя, получал по полной программе. И никогда не жаловался при этом. Ему даже нравилось страдать по собственной вине. Он предпочитал учиться на своих ошибках. Встречались на его пути навязчивые «учителя», которые рассказывали, как правильно надлежит жить. Шухарт обычно пропускал их нравоучения мимо ушей. Не встречал он людей, которые бы искренне желали ему счастья. Не довелось. Попадались достойные кандидаты в «добряки», и они часто говорили правильные вещи. Но Шухарт знал, что они заняты только собой и своими интересами.
               Вот, например, капитан Кватерблад. Он же искренне считает, что всем желает добра и борется за безопасность всего человечества. Трудно не согласиться с ним, что нельзя допустить, чтобы грязное дерьмо из Зоны: чужие предметы неясного предназначения беспрепятственно распространялось по планете. Что тут возразишь? А потом оказывается, что кому-то все-таки можно ковыряться с «пустышками», или изучать «газированную глину» и «ведьмин пудинг», потому что у них есть разрешение от начальников, которые решили, что они цари небесные, и имеют законное право распоряжаться всей этой дрянью из Зоны. И капитан Кватерблад из штанов выпрыгивает, чтобы обеспечить им такую возможность. А это означает, что оказаться с ним в одной команде позорно.
               Шухарт с ужасом понял, что все эти размышления ни на шаг не приближают его к решению главного вопроса, на который он должен дать ответ как можно скорее: что делать лично ему? Как поступить, когда жабы возьмут его за горло по-настоящему?
               А потом думать ему надоело. Шухарт решил, что до сих пор поступал правильно, и впредь нужно вести себя именно так. Заботы и тревоги других людей не должны его волновать. Всю жизнь свою он старался думать только о себе. И это удавалось легко и без напряжения, потому что никто его проблемами не интересовался, а он отвечал взаимностью попадавшимся на его пути людям. У него нет ни малейшей причины, быть добреньким к другим. А это означает, что все, что он будет делать впредь, должно приносить выгоду только ему. Отныне он ничего не будет делать по приказу. Он и раньше не любил начальников, которые считали, что могут отдавать ему обязательные к исполнению приказы. Теперь тем более — отныне любая работа исключительно за деньги. И только тогда, когда они ему действительно понадобятся.
               Шухарт дал себе крепкое слово впредь не поддаваться уговорам и поступать, как положено законченному эгоисту. И так ему стало хорошо и спокойно, что он повернулся на бок и моментально заснул. 
               Утром Шухарта разбудил сержант Луммер. Он был не  в духе. Его некрасивое толстое лицо, перекошенное злобой, выглядело еще отвратительнее, чем вчера во время задержания. Не трудно было сообразить, что его так расстроило. Он пришел, чтобы выпустить на свободу своего узника.