Феи Гант-Дорвенского леса (СИ)
И она должна рискнуть. Хотя бы ради Имбиря, чью смерть она всё ещё не могла как следует осознать.
— Это с чего это ты вдруг такая жалостливая стала? — с подозрением спросил один из братьев Рифмача, тощий и длинный гоблин, похожий одновременно на человека и хорька. Кажется, Рифмач называл его Джерри Лгун.
— Ну просто! — бесхитростно ответила Кейтилин. — Меня папа хвалил, когда я на дудочке играла! Вот и хочу попробовать!
Банда Рифмача расхохоталась не сразу: сначала они немного помолчали. И когда Кейтилин испугалась, что всё пропало, начали смеяться, и она успокоилась: отлично, их удалось обмануть! Она не любила притворяться дурочкой, ведь она была очень умной девочкой, но порой приходилось, даже перед теми, кого Кейтилин любила и уважала (то есть перед папой и доброй феей). Теперь, когда фир-дарриги считают её наивной идиоткой, ни разу фейской флейты не державшей в руках…
— Ну, я думаю, можно разрешить, — подмигнул Рифмач братьям. — Люди такие смешные, когда пытаются играть те мелодии, которые придумали мы, феи!
— Ага, — закивал один из братьев Рифмача, толстая и крупная фея с заячьими ушами. — Только, девка, играй что-нибудь пободрее да повеселее. Londonderry Air, например.
— Ой, это я не умею, — притворно покачала головой Кейтилин.
— Дык в том и суть, глупая ты гусыня, — насмешливо произнёс Рифмач. — Ты поиграй, а мы и посмеемся. Может, хоть так смерть своей подружки отсрочишь, если как следуешь нас повеселишь!
— Ой, это хорошо, — закивала Кейтилин. Тилли смотрела на неё как на идиотку, и это выражение Кейтилин выучила очень хорошо: иногда Тилли смотрела на неё странно, и это было куда страшнее, ведь Кейтилин не умела читать мыслей, а понять, о чём думает её спутница, она не могла. Но куда чаще у неё возникало вот такое выражение, в котором отчётливо читалась мысль: «И куда ты лезешь, безмозглая дура, как же мне надоело тебя спасать», и тогда всё было понятно.
Но сейчас Кейтилин знала, что делала. Хотя и не знала, поможет это, или нет.
Ей передали в руки маленькую, почти игрушечную свирель; в руках девочки она тут же приобрела нормальный, человеческий размер, и, прежде чем фир-дарриги успели хоть что-либо возразить или воскликнуть, Кейтилин начала играть.
Глава 35
Мелодия, которую Кейтилин начала играть на фейской свирели, может быть, и не была потрясающей, однако она моментально привлекла внимание фир-дарригов. Тилли почувствовала, как ослабла хватка тех, кто её держал, и лежала, затаив дыхание. Девочка не ожидала, что у Кейтилин получится, чего бы она там ни планировала: во-первых, потому что Тилли вообще не очень верила в способность Кейтилин выпутываться из сложных ситуаций, во-вторых… Во-вторых, мама ей часто рассказывала о волшебной музыке фей, о прекрасных песнях линан-сидхе, о задорных плясках лепреконов и брауни, и всегда в конце с грустью добавляла, что очень мало людей на всём свете могут сравниться в своём мастерстве с фейскими музыкантами. То ли лёгкости не хватает, то ли ловкости в обращении с музыкальными инструментами, то ли всё дело в магии, к которой люди не приспособлены — если только они не колдуны или ведьмы.
Одним словом — ну разве может какая-то лысая девочка в прожжённом дырявом платье, которая впервые в жизни взяла в руки зачарованную флейту паков, хорошо сыграть песню, написанную феями?!
Однако Кейтилин это удалось. По крайней мере, фир-дарриги не смеялись и не пытались остановить её игру — а это уже больше, чем можно было бы ожидать. В пляс они, впрочем, тоже не пускались, но это и хорошо: неизвестно, когда в таком случае они бы отпустили Кейтилин. Может быть, она играла бы для них так долго, что умерла от старости. Или от голода. Или ещё что-нибудь ужасное произошло бы, например…
Тилли посмотрела на лицо Имбиря, на его зелёные глаза, начинавшие стекленеть, и ей снова захотелось заорать. В голове метались самые разные мысли и эмоции: девочка была готова плакать от горя, с криком опрокинуть с себя фир-дарригов и своими руками задушить Томаса Рифмача, схватить маленький трупик Имбиря и прижать его к сердцу, спрятаться где-нибудь, чтобы там просидеть несколько суток, не спамши-не емши… Даже умереть хотелось, сдохнуть прям на этом месте, где лежит, и пусть всё это побыстрее кончится. Тогда, возможно, больше никто, никто из-за неё не пострадает: она не выскочит навстречу Кейтилин, несмотря на предупреждающие и останавливающие её крики Рэнди и Имбиря, не подставит их, так легко поведясь на уловку фир-дарригов…
Это она, Тилли, виновата в том, что Имбирю сломали шею, а вовсе не Кейтилин. И от этого в маленькой душе Тилли поселилась такая тоскливая безысходность, что даже становилось всё равно, спасутся ли они или нет.
Какая разница, если Имбирь из-за неё умер.
А фир-дарриги всё ещё слушали и молчали. Неужто и впрямь Кейтилин так хорошо играет? Вряд ли феи стали бы так внимательно слушать плохую музыку… Хотя вот Тилли казалось, что это не мелодия, а редкостная нудятина, и что песни, которые поют их мужики на фабрике, куда интереснее и красивее, но она благоразумно предпочитала об этом помалкивать.
К концу этой тоскливой песни без слов вокруг полянки, на которой фир-дарриги держали своих пленников, собралось множество случайных фей. Некоторые переговаривались, некоторые в такт качались на ветках, обнимая своих возлюбленных, иные пытались пробиться поближе, чтобы послушать музыку. Одна не в меру любопытная фея даже решила усесться на шляпу одного из фир-дарригов, но её тут же слопали: одним движением сухой и поджарый фир-дарриг скинул наглую пигалицу с головы и запихнул её в рот, продолжая при этом внимательнослушать Кейтилин. «Вот мрази, — с отвращением и ненавистью подумала Тилли. — Никого не жалеют!».
И прерывисто вздохнула, снова посмотрев в сторону бездыханного тела бедного Имбиря.
— Очень неплохо, — наконец заговорил Томас Рифмач, когда Кейтилин закончила. Его звериные уши прятались под полами шляпы, а дым выходил из трубки не так густо, как до того. Он внимательно смотрел на Кейтилин, и Тилли ужасно не нравился его слишком серьезный и проницательный взгляд. — И какая это фея научила тебя так хорошо играть, лысая лягушка?
Кейтилин не вздрогнула от его вопроса, хотя Тилли, например, покрылась мурашками от головы до пяток. Кейтилин спокойно и даже слишком дерзко смотрела Томасу Рифмачу прямо в глаза и без всякого волнения ответила:
— Да откуда же взяться фее в городе?
Томас прищурил жёлтые глаза. Вероятно, это что-то значило, так как фир-дарриг, сидевший на спине Кейтилин, резко полоснул её когтями по лицу, и она вскричала.
— Не смей мне врать, безбровое отродье, — прошипел Томас Рифмач. Он не выглядел таким весёлым и шутливым, как обычно: напротив, шерсть его напряглась, а прищуренные жёлтые глаза метали гром и молнии. — Никому в Гант-Дорвенском лесу не удавалось обмануть Томаса Рифмача!
— А я и не вру, — холодно ответила Кейтилин, и Тилли была готова в этот момент оторвать ей голову: да что эта курица вообще творит, кого пытается обмануть?! — Сыграйте сами, и вы увидите, что ничуточки моя игра на вашу, фейскую, непохожа!
Томас Рифмач посмотрел на свирель в руках Кейтилин, а затем перевёл взгляд обратно на девочку.
— Это не ответ на мой вопрос, глупое дитя, — ответил он, но, прежде чем Тилли успела отчаяться, добавил с легкой усмешкой: — Но я сыграю, раз уж ты предложила. Теперь ты услышишь, что такое — настоящая музыка фей!
И с этими словами Томас Рифмач вырвал из рук девочки свирель пака, и, не дожидаясь того, когда она уменьшится, начал играть.
Различие в исполнении было невероятным. Даже у Тилли захватило дух от этой музыки — а ведь всего минуту назад ей было очень скучно! Только сейчас девочка поняла, зачем она ела мать-и-мачеху и затыкала ею уши: если бы не эта трава, она бы уже сейчас начала танцевать с остальными феями, полностью захваченная музыкой Томаса Рифмача.
А феи и в самом деле начали танцевать, уже не так неловко и неуверенно, как тогда, когда Кейтилин. Теперь они разбились по парочкам и то кружились вокруг своих партнёров в причудливых, но не сложных пируэтах, то сходились, держась за руки и образовывая что-то вроде хоровода. Тилли поразилась тому, какими ловкими и грациозными могут оказаться даже самые толстые и неповоротливые с виду феи: один из них, у которого даже рук толком не было, одни лишь маленькие бабочкины крылышки, вообще оказался самым лучшим танцором из собравшихся — как аккуратно он вёл полненькую зеленокожую фею с лягушачьими лапками! Как быстро выкидывал ноги и низко приседал, чтобы в следующее мгновение ловко встать и принять следующую танцевальную позу! Даже фир-дарригам понравилось это зрелище, и они вступили в общий танцевальный круг, с вызовом оттесняя самых талантливых танцоров из собравшихся. Один из них, которого Томас Рифмач называл Джерри Лгуном, резко отнял зеленокожую даму у пузатого кавалера с крылышками и начал с ней плясать — совсем не хуже своего небольшого потешного соперника.