Осколки Иль-Яфи (СИ)
— Плюха опять троллит Волошину.
— Что пишет?
— Волоха — дура, тупица, стопудово завалит ЕГЭ, помашет ручкой школе и вместо института пойдет устраиваться продавщицей в ларек.
— Козел.
— Ты думаешь, это кто-то из наших? Мне кажется, из палаллельки.
— А почему ты решила, что это козел? Может, коза.
— Не удивлюсь.
Лиза, вдруг что-то вспомнив, быстро убрала в сумку планшет, вытащила ватный диск, крем и зеркальце. Янка ухмыльнулась. Отец подруги — добрый, заботливый, щедрый, не выносил накрашенные глаза своей дочери. Машину — можно, вечерние прогулки до одиннадцати — пожалуйста, новое платье из престижного магазина — нет проблем. А накрашенные реснички — убиться веником, и лучше добровольно.
Впереди замерцал огнями новый массив. Высотки, точно гигантские детские кубики, соревновались между собой пестрыми боками-стенами. Внутри территории — дорожки, выложенные разноцветной плиткой, дворики с игровыми площадками и удобные парковки.
Жилмассив расположился на берегу реки, разделившей сибирский мегаполис на две половинки. Янка подъехала к одной из парковок и аккуратно вкатила жука в междурядье.
— Гляди. Интересные ребята, — легонько толкнула ее Лизка, указывая на двух парней лет шестнадцати-семнадцати, сидевших на лавочке у дома неподалеку.
— И? — Равнодушно отозвалась Янка.
— А зря недооценила, нормальные. Наверное, из тридцать седьмой школы.
— Наверное. Не забудь завтра вовремя встать с утра, сделай милость.
— Ой, да ладно. Один раз проспала.
Так сложились судьбы девчонок — всегда быть вместе. С первого класса, с дворика старого дома, где они жили. Семьи дружили, подчиненные воли девчонок. Потом обе семьи так же дружно развелись, с разницей в полгода. Мать Лизы укатила в Европу, пообещав дочери забрать ее при первой возможности. Девочка ждала, когда появится эта возможность. Потом перестала.
У Яны — другая ситуация. Причиной развода родителей стал алкоголизм матери. Вначале девочка жила с ней, но на фоне болезни начали развиваться признаки другого, более страшного недуга, требующего лечения в психиатрической больнице.
Отцы девчонок продолжили приятельские отношения. Лизин папа, после развода, заметно пошел в гору — бывают и такие повороты судьбы. У Яны отец много лет занимался установкой охранных систем, особо не блистая и не хватая с неба звезд.
Идея переехать в новый микрорайон — с хорошими квартирами, с высокими потолками и просторными лоджиями, принадлежала девчонкам. Уговаривали недолго — дочери знали, как правильно мотивировать своих отцов-одиночек и вертеть их отцовскими чувствами. Первыми переехали Жариковы — Лиза и Тимофей Михайлович, в хорошую двухуровневую квартиру, а через пару месяцев справили новоселье Павликовы. Яна и ее отец Николай Владимирович поселились в двухкомнатной квартире, окна которой выходили на реку. Девочки не стали менять школу, где они учились с первого класса. До выпускного оставалось совсем немного.
— О, гляди, они живут в соседнем доме. А почему я их раньше не видела?
— Лиз, здесь целый микрорайон, и в каждом доме по двести квартир, можно год прожить, и не встретиться. Пошли, я уже спать хочу.
На девятом этаже темнели окна ее квартиры — отца дома не было. Янка зашла в свой подъезд, кивнула консьержке и нажала кнопку лифта. Поднявшись, на площадке увидела соседских детей — девочку и мальчика лет пяти, катающихся на самокате.
— Вы почему не спите? — Притворяясь строгой, спросила она.
— Нас родители выгнали, пока мы окончательно не выбесимся, — ответил мальчик.
— В смысле? — Янка удивленно остановилась.
— Ну, мы бесимся, бесимся, и не можем выбеситься, — пояснил маленький сосед.
— Однако, — протянула она и открыла свою дверь.
Новая квартира была не такой уж и большой, но Янке она казалась огромной. Возможно, впечатление создавалось из-за высоких потолков, а скорее всего из-за того, что сейчас она стояла полупустая. Как-то без споров, практически единогласно, решили не перевозить старую мебель в новый дом. Янке купили диван и компьютерный стол. Отец в своей комнате спал на спортивных ковриках. Пока. Со временем купим, сказал он, и не жаловался по утрам на помятые бока и старые кости. Хотя, какие старые кости, ее отец еще молоток!
Ночью пошел дождь. Сквозь открытую балконную дверь проникал ветерок, вместе с мелкими каплями, шорохами, далекими отзвуками с реки. Янка несколько раз просыпалась — один раз, услышав, как пришел отец, звякнувший ключами. Потом от тревожных видений, с тенями, вскриками, будто кто-то зовет ее, причем, она отчетливо слышала свое имя. Просыпалась, оглядывалась в темноте, и опять проваливалась в тягучую паутину навязчивых снов…
Виделся караван, бредущий по барханам. Странные верблюды с вытянутыми мордами плывут, раскачиваются в зыбком мираже. Их погонщики в ярких желтых халатах озираются и настороженно нащупывают острые ножи, спрятанные в складках одежды. Потом они вдруг видят ее и в страхе кричат…
Каждый фрагмент сна, не дойдя до финала, взрывается фонтаном острых сверкающих искр. Осколков! Настолько ярких, что болезненная резь в глазах выносит из сна. И снова погружение, словно кто-то за ноги утягивает на глубину…
Шатер, увитый изнутри лозами винограда. Здесь, внутри — успокоение. Отчего-то она это знает точно. Янка видит женщину в голубом одеянии. Ее лицо прикрыто уголком шарфа.
— Тссс… Не бойся, я просто наблюдаю за тобой.
В шатре прохладно и витают незнакомые, но изумительные ароматы, чем-то схожие с запахами дорогих духов, запомнившихся с детства — Лизкина мать не терпела дешевых подделок. Из-под полога шатра пробивается свет.
— Я много лет укрывала вас пеленой Геозиса, но он нашел путь.
— Кто вы?
— Молчи и слушай. Будь осторожна. Помни, ни в коем случае…
Разноцветная рябь неожиданно прервала видение, вспыхнув осколками. Звенящими, яркими, до боли в глазах! Янка вскрикнула, глубоко задышала, выдохнула, и опять погрузилась в сон.
По прозрачной шторе пробежал блик, раскидывая паутину. Тихо замерцала искра. Погасла. И превратилась в существо с глянцевым брюшком и паучьими лапками. Неизвестная тварь задвигала челюстью, а потом всосала в себя паутину со штор.
Глаза-бусины оглядели комнату и остановились на девушке. От ветра всколыхнулась штора. Паук, словно ждал этого порыва, оторвал лапы и прыгнул. Вначале на боковину дивана, потом прошелестел по подушке, пробежал по растрепанным волосам. Застыл на плече.
Маленькая, но крепкая челюсть распахнулась, обнажая два зуба.
— «Шу-у-у» — прошипела уродливая голова. Паук медленно опустил брюшко, дернулся… И впился в плоть.
Боль была такой, будто вздернули на дыбе. Тело встряхнулось от судороги, в голове вспыхнула стена огня. Янка натужно захрипела, и рывком села на диван.
Дыхание восстановилось. Девчонка закашлялась, ошарашено оглядела комнату. Боковое зрение уловило движение. Янка дернула головой, вскочила на ноги… Показалось. Опять опустилась на диван.
— Что за чертовщина!
Боль ушла, только осталась испарина. Янка непроизвольно погладила плечо… И медленно перевела взгляд на ладонь, вдруг оцепенев от накатившегося ужаса. Из-под кожи на ее руках пробивалась паутина вен, сосудов, пульсирующих бирюзовым отсветом.
Девчонка простонала и резко дернула майку, обнажая живот, бока, потом стянула с себя штаны от пижамы. Все ее тело, вопреки разуму и здравому смыслу, мерцало. Нити-вены, просвеченные рентгеновским холодом, ветвились, изгибались в невероятные узлы и знаки. Потом внезапно пропадали, и снова возвращались, закручиваясь новыми узорами.
Янка подбежала к столу и схватила небольшое зеркальце на подставке. Ее большие, серые глаза, в отражении, смотрели тем же холодом, залитые бирюзовым отливом. По щекам пробежали тонкие ветви-нити, а на висках пульсировал один и тот же знак, похожий на звезду.
Девушка отшатнулась, отбросила зеркало, упавшее на диван, и медленно взяла его вновь.
— Я сплю. Это обман зрения.