Касание Воды (СИ)
Так прошло некоторое время. Ноэми сидела, обхватив собственные колени, до тех пор, пока страх сам собой не растворился в воздухе и не покинул помещения за неимением подогревающих его событий. Девочка медленно поднялась, отлепила сырой подол платья от ножек и на цыпочках зашагала к выходу.
Она старалась ставить свои босые ноги в места, где не было сыро, и тем более избегала пространств, где вода была перемешана с ярко-красной жижей. Несколько времени назад еще можно было разглядеть упавшие со стен чучела животных, убитые тела рыцарей, лужи, перемешанные с кровью, и оружие, выпавшее из рук мертвых, но сейчас, с наступлением темноты, все это еле проглядывалось, поэтому Ноэми приходилось ступать еще более осторожно, чтобы случайно не замараться, а тем более не разбудить кого-нибудь из тех, кто спал в этот самый момент, по ее мнению, недостаточно крепким сном и, скорее всего, желал ей чего-то плохого.
Как только она попала в следующую комнату, стало светлее. Тут совсем не было сыро и надоевший звук падающих капель пропал, словно освободив ее разум от оков. Она медленно, боясь спугнуть кого-то или что-то, повела взглядом из одного угла комнаты в другой. Казалось, она могла бы осмотреть всю комнату за мгновение, но страх, почувствовавший беспокойство девочки, вновь вернулся и не позволял делать движения хотя бы чуточку резче.
Скомканная медвежья шкура. Факел. Раскиданная деревянная посуда. Дядюшка Йарок.
— Дядюшка Йарок! — вскрикнула Ноэми и подбежала к старому воину, позабыв об осторожности.
Она схватила его за руку и что есть мочи принялась дергать, пытаясь пробудить пожилого мужчину.
Северянин долгое время лежал неподвижно, но затем откашлялся и схватил ее за руку.
— Ти… — он попытался что-то сказать, но стал задыхаться и умолк.
Ноэми смотрела на дядю несколько минут испуганными глазами, не в силах сообразить, чем ему можно помочь, и лишь заплакала от невыносимой тоски по прежнему дяде Йароку.
— Тише, девочка, — наконец получилось выговорить у него. — В тебе есть та сила, что была… в твоей матери. Я умираю. После таких ран, что нанесли мне защитники, не живут. Тебе нужно бежать с севера. Беги в Творс. Слышишь? Там о тебе позаботятся.
— Я не хочу в Т… Т…
— Творс. Запомни! Творс!
Старый воин вновь зашелся кашлем. С каждой секундой он дышал все глубже и кашлял все сильнее, разбрызгивая кровь по комнате, попадая на лицо маленькой девочке, пока в конце концов вдруг не перестал двигаться.
Очень осторожно и со слезами, стоящими у нее в глазах, Ноэми подергала руку северянина, с которым жила все последнее время, затем обняла его и рыдала до тех пор, пока не заснула.
С того утра, когда мама пообещала вернуться за ней, миновало уже несколько дней ее рождения. Дядюшка Йарок заботился о девочке, рассказывал на ночь разные истории, учил обращаться с луком, заставлял работать в огороде, ругался, когда она капризничала и отказывалась что-либо делать, но всегда был ласков и после любой ссоры приходил к ней и дарил вновь выстроганную куклу, увидев которую Ноэми прощала все обиды и несколько дней слушалась дядю беспрекословно.
Поначалу она докучала старому северянину вопросами про мать и отца, расстраиваясь из-за того, что они бросили ее, ставила вопросы ребром, на которые у седого воина не было ответов, пока в конце концов не услышала:
— Послушай, Ноэми. Я поклялся Грому, что расскажу тебе все только тогда, когда ты станешь мудрой девочкой. А быть мудрой — значит набраться терпения и научиться считать. Как только ты досчитаешь до пятисот дней, прошедших с этого дня, когда ты в последний раз задала мне вопрос о родителях, я тебе все расскажу.
— Но я не умею считать до… этой циферки.
— Вот и научишься. Каждый день ты будешь подходить ко мне, а я буду сообщать тебе ту цифру, которая следует за прошлой, и, как только я скажу пятьсот, тогда-то ты и станешь мудрой девочкой и потребуешь обещанного ответа.
С тех самых пор, когда Ноэми хотелось задать вопрос о родителях, она подходила к старому воину и спрашивала, какой сегодня по счету день с того самого разговора, и дядя Йарок, сначала спросив, какой была предыдущая цифра, сообщал следующую. Когда в плохом настроении Ноэми не выдерживала и, разгневавшись, спрашивала о том, почему родители не приходят за ней, счет начинался с начала.
И вот сегодня был четыреста семьдесят восьмой день с тех пор, как она последний раз спрашивала старого дядю о родителях.
Ноэми проснулась, когда солнечные лучи уже проникали сквозь закрытые ставни и просвечивали клубы так и не осевшей за все это время пыли. Тело Йарока было совсем холодным и как будто больше не похожим на самого себя так, что Ноэми вскрикнула от страха и одернулась. На ее щеке отпечатался перстень с руки дядюшки, на которой она проспала всю ночь.
Девочка встала на ноги, сняла с гвоздя, вбитого в стену на уровне ее роста, маленький черный, сшитый по ее размерам плащ, надела его и выглянула на улицу.
Снаружи был все тот же родной двор. Недостроенный сарай, колодец, поленница, сложенная высоко до самого навеса. У крыльца топтались кони, на которых, по-видимому, приехали рыцари, убившие ее дядю, а сама опушка со всех сторон густо заросла деревьями, и даже солнечному теплу было сложно добраться до травы, очень редко пробивающейся из-под земли под копытами лошадей.
Ноэми не замечала, как постоянно шмыгала носом, то ли от печали по старому воину, то ли оттого, что еще не вылечилась от простуды, схватившей ее незадолго до нападения.
Она зачерпнула ковшом воды из бочки, стоящей у двери, и с особым усердием принялась тереть лицо, припоминая, как мириады капелек крови упали на нее в момент смерти дядюшки.
Затем Ноэми провела рукавом по глазам, чтобы смахнуть оставшиеся на бровях и ресницах капли, отвязала лошадей и пошла на задний двор. Лошади разбрелись перед домом, цепляя редкую траву из-под своих копыт.
Позади хижины был небольшой загон, чуть дальше, за невысокими зарослями, бурлила маленькая речушка, а за ней простиралось бескрайнее золотое поле.
В загоне стояли конь, которого Йарок звал Братком, коза и осел. Они с дядюшкой часто каким-нибудь ранним утром седлали коня и осла, чтобы перейти реку вброд и поскакать по нетронутым человеком полям, и возвращались поздним вечером, насытившись по дороге жареной куропаткой или кроликом, которых седой воин подстреливал из лука. Ноэми всегда нравились такие прогулки, потому что в эти редкие моменты она могла покинуть наскучивший ей дом и таила маленькую надежу никогда сюда не вернуться.
Она до сих пор была слишком мала для того, чтобы забраться на коня самостоятельно и тем более управиться с ним, поэтому она запрягла осла так, как учил ее дядя. Собрала моркови, сухарей, воды, луковиц, капусты и яблок в дорожный мешок, взгромоздила его на осла и, потянув животное за поводья, повела через речушку.
Маленькие башмачки насквозь промокли в ледяной воде, пока она пыталась справиться с ишаком, который упрямо не хотел переходить на другой берег. Такое случалось и раньше, но тогда Йарок доставал палку и хлестал осла по бедру. То же попыталась сделать и Ноэми, но в ответ он лишь резко дергал головой и в одном из таких движений повалил девочку в воду.
В конце концов промокшая, грязная и дрожащая от холода Ноэми справилась с животным и переправилась через реку, потянув осла за собой вдоль нее по течению, оставляя позади родной дом и воспоминания, связанные с ним.
Сколько лет она прожила со старым воином Йароком? Ноэми и сама не могла припомнить, когда в последний раз просыпалась вне стен охотничьей хижины, которая сейчас сливалась с лесом и исчезала за ее спиной в густой листве деревьев. Однако она хорошо помнила свою мать, бросившую ее так подло. Неужели я настолько плохая, думала девочка, сжимая тонкие губки от злости.
Чем дальше Ноэми отдалялась от знакомых мест, тем грустнее ей становилось. Возбуждение, которое помогло выбраться из дома и покинуть родные края, теперь исчезло, а на его место пришла печаль и принималась сковывать ее сердце.