На 127-й странице. Часть 2 (СИ)

— Таким образом, вас только двое. А газет много. К тому же, мисс Полански, насколько я помню, публикуется только в «Нью-Йорк пост».
Тереза задумалась.
— Думаете получится? — спросила она.
— Не попробуешь, не узнаешь, — ответил я. — Но сначала надо понять, какие материалы вы можете делать. Так, чтобы в разных газетах были разные материалы.
— Путевые заметки. Наверное, еще вашу сказку…
— Нашу сказку мисс Одли, нашу …, - поправил я Терезу. — Предлагаю еще писать о людях. «Портретные заметки из кругосветки», как вам?
— Мне нравится, — сказала Тереза. — У вас есть способности, мистер Деклер. Но… люди бываю разные. Плохие и хорошие. Про плохих писать как-то не хочется, да и им не понравится.
— Пишите только про хороших. Такие ведь есть?
— Конечно!
— Тогда получается три материала — три газеты. С каждой — по пятьсот долларов, — сказал я. На самом деле, эта цифра не имела никакого значения. Я не строил иллюзий. От газет мне надо было получить хоть какую-нибудь, пусть небольшую сумму. Это бы подтверждало их готовность печатать материалы мисс Одли.
— Что вы! — воскликнула Тереза. — Это очень много!
— В самый раз. Останется, потратите на благотворительность.
Так и решили. Я отправился на телеграф один, поскольку имел для этого основания. Фактически я собирался обмануть мисс Одли. Только обмануть наоборот. Обычно обманывают, что отнять деньги. Я собирался обмануть, чтобы деньги отдать. Не знаю, может быть, Тереза догадывалась о чем-то таком и только делала вид, что поверила в эту историю с газетами?
На телеграфе я выбрали десять европейских газет. Был у них такой справочник. Приметил в нем, что у газеты «Московские ведомости» из далекой Российской империи достаточно большой тираж, и тоже включил ее в список.
Потом долго думал над содержанием телеграммы. Написать надо было много, а телеграф — это не электронная почта. А еще надо было уместить название банка и счета. В этом мире можно было обходиться только названием счета. Удобно. Бесконечные нули не надо высчитывать.
Наконец, определился с текстом. Подписался «редактор журнала «Метрополитен», Тереза Одли». Телеграфист, набивая телеграммы, посмотрел на меня вопросительно.
— Я доверенное лицо мисс Одли, — сказал я и протянул ему свой паспорт.
Служащий телеграфа посмотрел мой документ, сделал где-то у себя пометку и вернулся к набитию сообщений.
«Удобный мир,» — подумал я. — «Стоит принять уверенное выражение лица, гордо задрать подбородок и тебе верят».
«Репортажи из кругосветного путешествия для вас. Только для трех газет. 50 долларов за все. Стандарт и Ориент банк. Фонд Терезы Одли. О согласии телеграфировать Гонконг, Сингапур или Пенанг. Редактор журнала «Метрополитен», Тереза Одли».
После этого я зашел в банк, положил на счет фонда 500 долларов и пообещал, что до отъезда добавлю столько же.
***
Тереза стояла на палубе парового парусника «Ливерпуль», который следовал на Цейлон. По пути им предстояло зайти в Сингапур и Пенанг.
(Продолжение следует)
(К сожалению, писать «с колес» у меня не получилось. С каждой выкладкой текст, на мой взгляд, становился все хуже и хуже. Поэтому вторая часть будет сначала дописана целиком, отредактирована и только потом будет начата выкладка. Примерная дата начала размещения продолжения романа — 2 апреля. Получится сделать задуманное быстрее, начну выкладывать раньше.
Приношу свои извинения всем читателям за задержку).
  
Сцена 62
 
Тереза стояла на палубе парового парусника «Ливерпуль», который должен был доставить их на Цейлон, а потом в Аден. Если «Пасифик» нес мачты, скорее, как дань традиции, то на «Ливерпуле» все было наоборот. Здесь, уже начавшая дымить, труба казалась какой-то неуместной. Словно она заблудилась среди трех высоких мачт. Вообще, «Ливерпуль» больше напоминал яхту. Большую, просторную, но яхту.
Мимо пробегали матросы. Они также отличались от матросов «Пасифика». Там были сплошь китайцы. Блеклые и все на одно лицо. На «Ливерпуле» весь экипаж, если не считать капитана Моррисона и его помощника, состоял из ласкаров. Это были высокие, широкоплечие индийцы. Смуглокожие, с большими черными глазами и длинными ресницами, которым тут же позавидовала Тереза. Если кто-то из пассажиров обращал на них внимание, ласкары широко улыбались, но их глаза продолжали смотреть строго. Мол, с нами не шути. Одеты матросы были в синие шорты, а на голове были красные тюрбаны. И все. Эта обнаженность почему-то совершенно не смущала Терезу.
 
«Все зависит от ситуации,» — подумала Тереза. — «Одно дело — на палубе. Где есть другие пассажиры. А сами матросы заняты делом. Если остаться с таким полуобнаженным мужчиной одной в каюте, то это ощущалось бы, наверное, по-другому». Картинка получилась живописной. Стоящие посередине каюты, хищно улыбающийся ласкар и испуганная молодая женщина. Тереза улыбнулась своему шустрому воображению.
А сейчас она взглядом прощалась с Гонконгом.
«Удивительно,» — думала Тереза. — «Стоит себе тропический остров с высоченной горой посередине, но приходят предприимчивые англичане и делают из него почти европейский город».
Набережная. Красивые каменные дома. Банки. Рестораны. И все это — только внешняя сторона, о которой она напишет в своих путевых заметках. А есть еще то, о чем она ничего и никогда не напишет, но то, что в ее голове занимает гораздо больше места, чем все эти дома, банки и рестораны.
Эта мысль показалась Терезе занятной. Она прочла столько разных книг и до этого момента не понимала, что то, что описал в этих книгах писатель было лишь малой частью того, что его мучило и заботило. Желание автора оставить свое только для себя резало любой роман сильнее любого цензора. От таких мыслей Терезе захотелось сейчас же взять один из романов мадам Санд, парочку которых она все же захватила с собой в путешествие, и попытаться найти в нем намеки на несказанное, потаенное. Ведь должны быть в тексте какие-то оговорки или намеки. То, что прославленная писательница, возможно, забыла убрать. То, что откроет дверцу в тот мир, который мадам Санд решила утаить от посторонних взглядов. Тереза подумал, что отныне она любой роман будет читать по-другому. Первый раз — как обычно, а второй раз — как исследователь, археолог. В первый раз будет работать грубая лопата, а во второй раз она будет раздвигать слова нежной кисточкой.
Рядом с Терезой стоял Деклер и Генрих. Деклер выглядел потерянным. Ссутулившийся, плечи опущены. Он тоже смотрел на берег.
Деклер напоминал Терезе сейчас куклу, которую в детстве ей подарили родители. Столяр, работавший у отца, вырезал из дерева палочку, к которой привязал цветастый шнурок. Палочку столяр вертикально воткнул в отверстие, проделанное в тяжелом деревянном бруске. Можно было покрутить палочку и намотать на нее шнурок. Потом следовало за шнурок потянуть, и палочка вращалась. Одна из служанок мамы сшила небольшую куклу, которую насадили на палочку. Теперь, если потянуть за шнурок, кукла оживала. Ее руки поднимались в кружении, платье развевалось, а нарисованная улыбка и глазки-бусинки мелькали перед восторженной маленькой Терезой. Но вращение заканчивалось. Руки куклы безвольно опускались по бокам, и, казалось, что она больше не оживет. Терезе становилось жалко куклу, и она снова наматывала шнурок и дергала за него.
— Мы, пожалуй, пойдем, — сказал Деклер. — Увидимся за ужином.
Деклер с Генрихом ушли в свою каюту.
На палубе были еще пассажиры. Группка парсов в своих национальных одеждах. Светлые халаты, подпоясанные бледно розовыми кушаками. Разноцветные шаровары. У кого-то — синие, а у кого-то — зеленые. На головах что-то вроде турецкой фески, только повыше, без кисточки и синего цвета. На ногах причудливые, с длинными загнутыми носами, туфли. Лица гладко выбриты, если не считать длинных усов, кончики которых воинственно торчали вверх.
«В таких одеяниях,» — подумала Тереза. — «Они должны стоять неподвижно, таинственно и со значением молчать».