Возрождение (СИ)

— А хоть…
— Пусть и не по праву, но попытался я его отговорить, — буркнул Сидр. — Да куда там… втемяшилось в тупую башку, что, мол, только шаг ступи, и золото само тебе в суму посыплется… Жениться надумал, дурень, подарок девке своей хотел сделать, чтоб отец ейный помягчее стал. Как бы девке той теперь другого муженька не искать. В общем, не послушал… ну, съездил я ему разок по морде, вразумить надеялся. Может, и два разка. Не в полную силу, ясное дело, так, для доходчивости. А толку-то…
— На болотах тихо, может и пройдёт.
— Может и так, — кивнул десятник, явно без особой веры в столь благоприятный исход. — Провожатого ему, сам понимаешь, я не дал. Пропустить — того закон требует, а жизнь его дурную спасать, на то указаний не было. Да и то сказать… ну, послал бы я с ним кого-то, пусть и двоих. Он, поди, пока до монолита доберётся, всё болото раздразнит, а моим парням после возвращаться. Ты-то, экзорцист, дунешь-плюнешь, и любую нечисть снесёт, а мы так больше честной сталью… Ну а сталь — она когда поможет, а когда и совсем наоборот.
— Да что ты оправдываешься, Сидр, словно молодка, с любезным другом на сеновале пойманная, — ухмыльнулся Руфус. — Всё я понимаю. Что отговорить попытался — это правильно. Законы, оно конечно, законы, но ведь вы ж здесь не просто так поставлены, а жизни людские беречь. Что мог — сделал, и хорошо. Не послушал тебя этот молодой осёл, что ж, его право. Глядишь, и девка его поумнее мужика себе найдёт.
— Ладно, Руф, а ты-то зачем пожаловал?
— А я, друг мой, представь себе, тоже к монолиту. Правда, попутно дельце одно надо будет сделать, — экзорцист замялся, явно не желая вдаваться в объяснения. — В общем, вы тут в оба глядите… Может статься, что на болоте пошуметь доведётся.
— Угу, знаю я твоё «пошуметь», — набычился воин. — После таких «шумелок», глядишь, нам тут жарко придётся. Полезет всякое…
— Врать не буду, и такое может случиться, — серьёзно кивнул Гордон. — Но дело есть дело, Сидр. У тебя своя служба, у меня своя.
— Да я что, — обреченно махнул рукой десятник, — я так, разговора ради. И то сказать, что-то давно уж тишь да гладь, так и мечи в ножнах заржавеют. Ничо, разомнёмся малость, не во вред. Но если уж совсем туго — ты уж пособи, сделай милость. Прям сейчас пойдёшь? А то у нас мясцо поспело, да и бочонок с пивом дна не кажет. Передохнул бы с дороги. И это… Руф, может, помощнику твоему меч какой дать? У нас тут небогато, но кое-что в запасниках имеется.
При упоминании о мече глаза у Ника загорелись, но, вспомнив утреннюю перебранку, он лишь вздохнул и отрицательно помотал головой.
— Спасибо, уважаемый, но я уж так.
Жареного мяса пришлось отведать — не обижать же ветерана. И пива кружечку опрокинуть. Пиво не ахти, да и согрелось порядком, на лесной заставе погреба с ледником не водится. Но ведь иной раз и простая вода, с добрым сердцем поданная, слаще вина покажется. Так что отправиться дальше по тропе, совсем уж заросшей и местами едва видимой, удалось только через час. На прощанье десятник крепко обнял экзорциста, что-то прошептал ему на ухо и, сокрушённо покачав головой, ушел за частокол.
— Что он сказал тебе, Руфус? — поинтересовался Ник, когда застава скрылась за деревьями.
— Посоветовал тебя беречь, — усмехнулся экзорцист. — Говорит, кровь у «вьюноша твого» горяча больно, а болото осторожности требует.
— А ещё можно вопрос?
Гордон задумчиво посмотрел на парня. Интересно, он всегда был таким, или радикально изменился за последние несколько дней? Если подумать, когда это кто-то из Торринов или тех же Вельдов спрашивал разрешения у того, кто стоял неизмеримо ниже их на Тронных ступенях? Или, как любит выражаться Тео, на «социальной лестнице».
Что такое эта «социальная лестница», Руфус себе представлял весьма приблизительно. На Земле много слишком сложных для понимания символов. Вот как, к примеру, определить с точностью, кто стоит на этой самой лестнице выше или ниже тебя? По одежде, по богатству дома, по золоту в кубышке… нет точного способа. У иного и золота того почти нет, а стоящими у власти обласкан, и в иной ситуации окажется поважнее и богача, и полководца. Другое дело — Тронные ступени. Тут всё просто. Шесть раз в год Великий Магистр Ордена садится на трон, стоящий на верхней площадке Пирамиды Истины, и в течение трёх часов каждый желающий может подняться по ступеням и испросить справедливого суда или высказать просьбу. Или выступить с советом — дозволялось и такое. А на ступенях Пирамиды стоят те, кто олицетворяет собой власть в Суонне. Чем выше стоит человек, тем больше у него влияния, тем весомее его слово. Просителю необязательно подниматься на самый верх — он может обратиться не к самому Великому Магистру, а к одному из тех, кто стоит на Тронных ступенях ниже Главы Ордена. И его выслушают… возможно, что и помогут. Такова традиция, а традиции — это то, что Орден хранит с особым тщанием. В стародавние времена Великий Магистр не сидел на троне, а стоял на ступень ниже. А в каменном кресле восседала сиятельная Сирилл…
 
В общем, уже одно то, что молодой дер Торрин просит разрешения задать вопрос, несомненно, говорит в его пользу.
— Спрашивай.
— Ты сказал этому воину, что намерен… гм… пошуметь, так? Разве мы не на Землю отправляемся?
— На Землю, — кивнул Руфус. — Но попутно надо кое-что сделать.
Брови Николауса изогнулись, изображая немой вопрос.
— Что ты знаешь о ламиях?
Парень почесал подбородок, некоторое время помолчал, старательно и почти безуспешно пытаясь воскресить в памяти услышанное на немногочисленных посещённых в Академии лекциях.
— Ну… ламии, это… — начал он неуверенно, — это, само собой, порожденья Зла. Полуженщина, полузмея. Укус, удар когтей или шипов на кончике хвоста ядовит, противоядия не существует. На самом деле это не совсем яд, скорее некая субстанция, вытягивающая жизнь и передающая жизненные силы хозяйке-ламии. Считается не самым опасным противником, хорошо обученный и укрытый надёжными доспехами воин с ней может справиться. Особенно, если не в одиночку.
— Дальше?
— Ламии владеют магией, — про это Ник только слышал, в части магических способностей порождения Зла его образование зияло изрядными пробелами. — Э-э… вроде бы могут зачаровать противника, лишить его способности сопротивляться…
Заметив, что экзорцист явно ожидает продолжения, парень вздохнул и опустил голову.
— Это всё, что мне известно.
— Мда… — протянул Руфус. — Первый курс, да и то… В общем, слушай. Ламии — необычные существа. Когда ламия умирает, её разум сливается с разумом всех других ламий, растворяется в нём, но, одновременно, и сохраняет какую-то часть своей целостности, воспоминания, чувства. И эта вторая не-жизнь длится вечно… ну или пока жива хоть одна подобная тварь. Учитывая, что ламии, в отличие от тех же Рыцарей смерти, вполне могут пользоваться монолитами, встретить их можно не только в нашем мире, поэтому было бы излишне оптимистично предполагать, что кому-либо удастся уничтожить всех ламий, а вместе с этим — и память их рода.
— Получается, что ламии хранят воспоминания обо всём, с чем в прошлой жизни сталкивалась хотя бы одна из них? — глаза Ника загорелись от возбуждения.
— Да. Правда, они очень не любят делиться этими воспоминаниями. Кстати, как надо поступать с ламиями, помнишь?
— Да, была соответствующая энциклика… Ламий надлежит убивать всенепременно и, по возможности, быстро. А почему быстро? Ведь человек, пораженный ядом, умирает медленно и мучительно, было бы справедливо отплатить этим тварям тем же.
Руфус неодобрительно покачал головой.
— Ты не пытаешься думать, Ник. Сам посуди, если ламию запытать до смерти, если заставить её страдать час за часом и день за днём, что принесёт её ушедший к роду разум тем, кто жив? Ага, вижу, сообразил. Да, память о боли и муках. Память, которая никуда и никогда не исчезнет. И её остаточная сущность будет мучиться вечность, и живым добавится горечи. Так что не стоит удивляться тому, что ламии, не будучи самым опасными из порождений Зла, являются при этом самыми жестокими и совершенно безжалостными убийцами, каких только видело это небо. Они мстят — и никак не могут насытиться этой местью. Поэтому не стоит умножать их злобу сверх необходимого. Надо убить — убей, но и только. Поэтому ламии, кстати, не боятся смерти, но вот угроза пыток для них по-настоящему страшна. Они, в отличие от нас, людей, не смогут ускользнуть от боли в посмертие.