Сыны Императора (антология)
Гор не ответил, и звуки в комнате уменьшились до далекого рокота двигателей «Мстительного духа», несущих его через пустоту. Стены дрожали, и этого было достаточно, чтобы поверхность вина в двух кубках покрылась рябью.
— Тебя что — то тревожит, — сказал, наконец, Гор. Глаза Сангвиния оторвались от доски. Хмурый взгляд исказил совершенство его лица.
— Как и тебя, — ответил Ангел, взяв одну за другой две фигуры. Основание его вестника постукивало по доске, когда он перепрыгивал от убийства к убийству.
— Верно, — согласился Гор, меняя позиции своих светлоносцев и рыцарей. — Но я спросил первым.
Сангвиний откинулся. Его крылья дернулись.
— Старый вопрос? — сказал Гор.
Сангвиний кивнул.
— Парадокс нашего существования, — сказал Гор, вернув взгляд к доске. — Хотя это не парадокс — просто факт. Мы существуем, чтобы уничтожать и таким образом мы творим.
— И что же мы должны уничтожить? — спросил Сангвиний.
— Трагедии, потребности, жертвы — все, что придет, будет значимее утраченного.
Снова воцарилась тишина, раздавался только стук фигур по доске из полированного дерева и морских раковин.
— А ты, мой брат? — спросил Сангвиний. — Твоя звезда сияет все ярче и ярче. Твои сыновья чтят тебя, становясь образцами для всех. Наш отец призывает тебя на войне и совете чаще любого другого… — Гор не отрывал взгляда от доски. Он протянул руку и положил палец на черного принца. — И все же ты встревожен.
Гор поднял глаза, на миг его взгляд стал мрачным и жестким, а затем он покачал головой.
— Нет. Дело в вопросах. Они — часть понимания, часть мудрости.
— А если они остаются без ответа? — спросил Сангвиний. — Я вижу это, Гор. Чувствую. Тебя что — то гложет.
Гор пошел принцем, но не убрал палец с его резной головы.
— Мы создаем будущее. Мы творим его кровью, идеями, символами и словами. Кровь — наша, а мы — символы. Но идеи? Отец хоть раз говорил с тобой о будущем?
— Много раз, и гораздо чаще с тобой.
— Он говорил об идеях единства и человечества в общих чертах, но он хоть раз сказал, что случиться между кровавым настоящим и тем золотым временем?
На лицо Сангвиния легла хмурая тень.
— Размышления о подобных вещах не пойдут на пользу, брат.
Гор улыбнулся.
— Хирург, исцели себя сам [2].
Выражение лица Сангвиния не изменилось.
— Настоящее далеко до завершения, Гор, а будущее хранит много печалей и много почестей. Звезды остаются дикими и незавоеванными.
Гор секунду не отрывал глаз от брата, а затем пожал плечами.
— Что случится после этого? Что будет с ангелами после сотворения нового рая?
Гор взял черного принца и сделал ход. Ангел посмотрел на доску и опрокинул своего красного короля.
— Еще сыграем? — спросил Гор.
Сангвиний улыбнулся, его хмурый вид рассеялся, как облака с лика солнца.
— Всенепременно. Думаю, ты можешь играть даже лучше.
Я стою на самой верхней башне города-горы. Жар пламени въедается в обнаженную плоть моего лица. Оно покрыто копотью. Волосы выгорели до самого черепа, а золотой доспех почернел от огня и крови. Щеки пузырятся из — за радиации и обуглены из — за пламени, через которое я прошел. Ко времени возвращения на стоявший на орбите корабль все заживет, но сейчас я не похож на ангела света и красоты. Я — ангел погибели, чье появление заставляет в ужасе просыпаться спящих.
Алефео падает в развалины за моей спиной. Его красный доспех иссечен, а пламя потемнело. Он смотрит на меня безжизненным серебряным лицом, проливающим вечные слезы.
— Все сделано, — говорит он. Я слышу бремя в его словах. Шрам содеянного останется в его снах, и оно проникнет в поэмы, которые он пишет на языке мертвых. Тогда он поймет, что мы — ангелы. Красота не наш удел, мы должны сжечь ее, чтобы стать теми, кто мы есть.
В городе под нами камни зданий в море огня начали плавиться.
Я поднимаю взгляд. За пеленой дыма проясняются облака, встречая рассвет. Солнце касается моих глаз.
— Да, — говорю я. — Сделано.
А затем я расправляю крылья и взлетаю, поднимаясь из огня и жестокости к свету будущего.
Аарон Дембски-Боуден. КРАЙ БЕЗДНЫ
I— Что бы офицеры Восьмого Легиона ни записывали в своих архивах в этот момент — это дело их черных душ. Я — легионер Тысячи Сынов и имею дело только с истиной.
II— Часть меня гадает, смягчит ли примарх свою оценку, дабы не говорить дурно о своем брате — варваре Кёрзе. Я ни на секунду не сомневаюсь, что он будет честен, но честность может быть обнаженной, а может быть скрытой покровом милосердия. Лорд Магнус — великодушный человек. Он — мудр, в то время как его брат — злобен. Милосерден, в то время как Кёрз — ожесточен.
III— Разорение Зоа было всего лишь вторым случаем, когда я сражался подле моего примарха. Я не закрываю глаза на честь, оказанную мне во время этого приведения к согласию, когда я оказался в присутствии не одного, но двух сыновей Императора. Также я не закрываю глаза на совершенные ошибки, которые привели к катастрофическому провалу кампании.
Я не пытаюсь переложить вину по собственной прихоти. Наоборот, я хочу объективно и взвешенно найти ошибку, ее истоки. Повелители Ночи уже отбыли, оставив нас одних. Несомненно, они отправились куда — то еще со своей слабоумной злобой, кичась своим невежеством, как безусловной добродетелью, заявляя, что они сделали только то, что было необходимо.
IV— И вот мы стоим здесь среди пепла, тщательно проверяя рассыпающиеся остатки откровения. Слишком поздно что — то изменить. Слишком поздно сделать что — то, кроме как скорбеть об утраченном.
Все потеряно. Все — прах.
Улатал опустил инфопланшет. На минуту наступила тишина, или, по крайней мере, нечто близкое к ней. Влажные и размеренные звуки его затрудненного дыхания прерывались нерегулярными тягами аспиратора. Не считая тихих болезненных звуков его продолжающейся жизни, в комнате стояла абсолютная тишина.
— И что мне с этим делать? — он швырнул инфопланшет на рабочий стол, почувствовав, как смещается жидкость в дыхательных путях при наклоне вперед. Улаталу осточертело это бульканье в груди.
— Прошу прощения, — отозвался из угла сервитор. — У меня возникли сложности с анализом вашего запроса. Что вы имели в виду?
Улатал оглядел монотонное существо с пустым взглядом и неопределенно махнул рукой в сторону инфопланшета.
— Это. Что именно я должен с этим сделать?
— Прошу прощения, у меня возникли сложности с анализом вашего запроса. Кажется, вы указали на стену комнаты. Это верно?
Улатал поборол желание закричать. Вместо этого он несколько раз постучал кончиком пальца по экрану инфопланшета.
— Нет, кусок ты… Это. Это. Доклад. Что мне делать с докладом?
Сервитор не пошевелился, даже не моргнул.
— Доклады должны быть систематизированы, заверены и поданы для доархивной вторичной обработки.
— Зачем они направили тебя ко мне? — Улатал не в первый раз задал этот вопрос. — От тебя столько же пользы, как от булыжника в регициде. Что мне делать с таким докладом?
— Доклады должны быть систематизированы, заверены и поданы для доархивной вторичной обработки.
— Заткнись, — приказал Улатал с опасным спокойствием.
— Исполнение, — покорно ответил сервитор и перешел в бесшумный режим.
— И если ты снова заговоришь в следующий дневной цикл, я тебя пристрелю. Это не просто обещание, а торжественная клятва.