Баловни судьбы

52
Енс и Сив гуляли вокруг Птичьего озера. Был ясный и холодный субботний вечер. Дыхание паром вырывалось изо рта.
В воздухе пахло снегом.
Снег. А ведь только конец октября. Но в Химмельсхольме снег может выпасть рано.
Енс обнимал Сив за талию. Они молчали.
Он остановился.
Она тоже.
Она смотрела на озеро. Любовалась светом луны и звезд, отражавшимся в воде. Слушала птиц.
Он взял ее за подбородок и попытался повернуть лицом к себе. Но она не поддалась.
Потом она уступила, и он хотел поцеловать се. Но она не раскрыла губ.
Он вздохнул и отпустил ее.
— Можешь ты мне сказать, в чем дело?
Она пожала плечами и спрятала руки в карманах куртки.
— Ни в чем, — сказала она без всякого выражения.
— Так-так... Ни в чем, значит...
Он пошел прочь. Она еще немножко постояла. Посмотрела ему вслед. Потом догнала и пошла рядом с ним, но молча, глядя себе под ноги.
— А с тобой что?
Они дружили довольно давно, учились в одном классе и как-то после школьного вечера стали встречаться. Заверяли друг друга во взаимной любви. И не могли гулять, или сидеть в кино, или просто общаться, не целуясь, не держась за руки, не прижимаясь друг к другу.
— Что, что? Со мной-то ничего, — огрызнулся он.
— Что-то есть, конечно.
— Это... это... дома... Проклятые свары. Если не лаются, значит, вообще не разговаривают. Никогда не ведут себя, как нормальные люди... До того это... Черт бы их побрал. — Он вздохнул и закурил сигарету. — Хочешь?
— Нет, — сказала Сив. — Наверное, из-за разницы в возрасте.
Она прислонилась к дереву.
— Может быть, — сказал Енс, — Но он такая скотина...
— Твой отчим?
— Да. Мой отчим!
— В чем это выражается?
— Во всем. Плохо обращается с ней. В особенности, когда она нездорова. Но во многом она сама виновата...
— Вот как?
— Да. Зачем она разошлась и вышла за него? Я ее решительно не понимаю. Хотя все-таки мне ее ужасно жалко.
— А почему она разошлась?
— Из-за Ханса, — сказал Енс и затоптал сигарету.
Он повернулся к ней, хотел обнять, но она сжалась и отвела взгляд.
— Да что с тобой такое? — встревоженно спросил он.
— Сама не знаю, — тихо сказала она.
— Я тебе надоел?
— Я немножко... я не уверена... в себе самой.
Он глядел на нее большими глазами.
— Не уверена!
— Ну да, — огрызнулась она. — Неужели непонятно?
53
У Бу Борга было вечернее дежурство. Это значило, что он должен быть начеку, звонить в полицию, быть в курсе происшествий и отбирать стоящее для публикации.
Он позвонил дежурному в отдел охраны порядка.
— Да, — отозвался дежурный, — у меня как раз в руках рапорт. Избиение в Нюхеме.
— Опять, — вздохнул Борг. — Видно, не удается вам справиться с этой напастью.
— Да, — сказал дежурный. — Похоже, так оно и есть.
— Что же там на этот раз?
Он небрежно, от руки сделал наметки для статьи. Затем набрал номер главной редакции и стал диктовать, на ходу редактируя текст:
— Заголовок: Новое нападение. С новой строки: в Нюхеме... Колонка, восемнадцать пунктов, полужирным. Текст: Тридцатидевятилетний мужчина в пятницу вечером подвергся нападению в Нюхеме, Химмельсхольм. Когда он возвращался домой, на него неожиданно кто-то набросился и нанес множество ударов в лицо и по голове. Пострадавшего пришлось госпитализировать. Но жизнь его вне опасности, заявляет представитель полиции. Свидетелей нападения, по-видимому, не имеется. По словам пострадавшего, все произошло так быстро, что он даже но успел разглядеть, сколько было нападающих. Бумажник, часы и прочие ценные предметы целы. Это уже четвертый случай нападения в этом районе за последний месяц. Полиция не обнаружила никаких улик... следов виновных... пожалуй, так лучше, да.
Он положил трубку.
Бросил взгляд на часы. Без десяти одиннадцать.
Выглянул в окно, на темный двор.
 
Наверное, уже спит.
Все-таки он взял телефонную трубку и стал набирать номер, но остановился. Посидел немного с трубкой в руке и положил ее обратно.
Потом встал и погасил свет.
Десятью минутами позже он уже пересекал Большую площадь, направляясь домой. Шел, глубоко засунув руки в карманы, и посасывал трубку. Спустился к Городскому парку и Птичьему озеру.
На скамейке трое юнцов распивали пиво. Он невольно ускорил шаг: сработал инстинкт самосохранения.
Он пошел по берегу.
По засыпанной гравием дорожке.
И вскоре уже стоял на Скугсвеген, перед ее домом.
В ее окнах горел свет.
Он стоял и смотрел на окно, не в силах на что-нибудь решиться.
Во всем теле он ощущал мучительное беспокойство и томление.
Он вошел в подъезд.
А если она не одна?..
Он остановился перед дверью.
Попытался вслушаться, уловить какие-нибудь звуки.
Постарался восстановить дыхание.
Раскрыл рот, набрал побольше воздуху, задержал дыхание и нажал кнопку звонка.
Выдохнул и замер. Его била дрожь, ноги не стояли на месте, и, наверное, любой мог услышать, как стучит его сердце.
— Кто там?
— Это я, — ответил он.
— Бу... ты... В чем дело?..
Ключ нерешительно повернулся, и Моника тихо отворила дверь.
В халате, слегка взлохмаченная, она с удивлением смотрела на него.
— Привет, — сказал он, чувствуя себя идиотом. — Я проходил мимо и подумал... Ты одна?
— Да. Я лежала и читала. И слушала радио.
— А твой жених?
— Его нет. Завтра У них футбол в Векшё, и они уже сегодня уехали. Может, зайдешь, — смущенно предложила она, покусывая ноготь...
Он кивнул и переступил порог. Оба стояли и смотрели друг на друга.
— Мне, конечно, не следовало... — Она не договорила и неуверенно улыбнулась.
Он смотрел на нее.
— Что ты читаешь?
— «Крестного отца».
Она перехватила его взгляд.
— Хочешь кофе или, может, пива?..
— Пива... если это не...
— Нет. Я тоже охотно выпью. Но... обещай, что потом ты уйдешь...
Она исчезла в кухонном закутке и открыла холодильник.
Потом они сидели на диване и смотрели друг на друга. И не знали, о чем говорить.
— У меня было вечернее дежурство...
— Есть какие-нибудь происшествия?
— Как сказать. — Он раскурил трубку. — Очередное нападение в Нюхеме. — Он вдруг стал очень разговорчивым, слова посыпались из него как из мешка. — Налетели на одного типа, избили, видимо, не так уж серьезно, но пришлось отвезти в больницу. В Нюхеме частенько избивают прохожих. Прямо эпидемия какая-то. И полиция не находит никаких следов. За последнее время столько народу пострадало от таких вот нападений. Причем эти хулиганы даже не дают себе труда ограбить человека.
Он замолчал, опустил взгляд, подлил себе пива.
Потом поглядел на нее.
Она свернулась клубочком в уголке дивана, подобрав под себя ноги и склонив голову на руку. Ему было видно ее ночную рубашку и чуть-чуть бедро. Такой она была сейчас домашней, уютной. Она пожевала нижнюю губку, пристально и раздумчиво глядя на него.
И вдруг, словно в каком-то порыве, не успев сообразить, как это получилось, они оказались в объятиях друг у друга.
Она тихонько всхлипнула, уткнувшись носом ему в рубашку.
— Я... я... останешься сегодня у меня?
Он смотрел прямо перед собой.
Она чувствовала, как напряглись все его мышцы.
А он слышал, как бьется ее сердце.
— Если хочешь, — шепнул он.
Вместо ответа она поцеловала его.
Потом они легли на диван.
Моника слегка отвернулась.
— Тебе не кажется, что я ужасная женщина? — спросила она.
— Что это взбрело тебе в голову?
— Я... я не знаю, что со мной творится... Чего я хочу. Я помолвлена и не должна позволять себе таких вещей. Что ты обо мне подумаешь, раз я...