Баловни судьбы

— Что же, по-твоему, с ней произошло?
— Вот об этом я, черт возьми, и не имею понятия! Ты же полицейский, тебе и книги в руки.
— Чем ты занимался сегодня утром?
— Как это чем?
— Когда ты проснулся?
— Полшестого...
— Когда она обычно возвращается?
— Она встает в три часа, наскоро хлебнет кофе, проглотит бутерброд и уезжает. И какая же она возвращается продрогшая. Никак не согреется... Это зимой, когда снег и холодно... Обычно к половине седьмого или около того она уже дома, готовит завтрак для меня и для дочек. Потом я ухожу, а Эльса везет их к бабушке. С десяти или с одиннадцати она убирает в гостинице, а к четырем приходит домой, варит обед и... Ну, а там уже и вечер...
— Ты можешь описать ее?
— Описать? В смысле, как она выглядит?
— Ну да.
— А зачем?
— Чтоб я мог ее разыскивать. Должен же я знать, как она выглядит.
— Да, конечно... Как выглядит... Ей тридцать девять... будет осенью, точнее... в сентябре... Она... ну, как тебе сказать... Черт, когда живешь с человеком изо дня в день и из года в год, то и не помнишь, каков он с виду... Привыкаешь друг к другу. Вот в чем штука... Она... ростом она меньше меня.
— А в тебе сколько?
— Два метра пять сантиметров...
— Худая она или полная?
— Толстухой ее не назовешь... Да нет, худая, как спичка... Хотя все, что надо, при ней, я бы сказал...
— Может, у тебя дома есть ее фотография?
— Есть, как же...
— Я бы взял ее на время. Можем мы подъехать к тебе и найти ее?
— Конечно... Конечно, можем... Только скажу в конторе.
— Я подожду.
Элг остался на скамейке, слушая, как шаркают по гравию деревянные башмаки. Вот распахнулась и захлопнулась дверь. Он глубоко вздохнул.
13
Они проехали перекресток, на котором то и дело происходят несчастные случаи, миновали Южную площадь, где в виде исключения не стояло ни одной машины, обогнули здание Армии спасения, и вскоре машина выбралась на мост через железнодорожную линию. Дорога впереди шла полого вверх.
Они направлялись в Окер.
Когда-то Окер был рабочей окраиной Химмельсхольма. В этой части города были расположены предприятия тяжелой промышленности. В свое время здесь выстроили первые многоэтажные жилые дома. Долгие годы этот район жил как бы собственной жизнью. Железная дорога отделяла рабочую окраину от собственно Химмельсхольма. И, переезжая железнодорожный мост, человек словно оказывался в чужом краю.
Но в начале пятидесятых годов границы стали стираться. Теперь в Окере живет не один только рабочий люд. Все больше земельных участков застраивается особняками. Возвели и дом для пенсионеров. Теперь обитатели Окера не делятся по категориям. Теперь здесь все равны. В этом смысле прогресс налицо.
Но огромные желтые многоквартирные дома пребывают в довольно жалком состоянии. И не потому, что одряхлели. Городские власти плохо заботятся об их содержании — вот в чем дело. Лестничные клетки узкие, тесные, темные. Воздух в них застаивается. Солнце заглядывает редко.
Полы стертые, их трудно содержать в чистоте, стены исписаны нецензурными словами, потолок потрескался.
Вместе с тем нельзя сказать, что Окер превратился в трущобу. Просто дома сильно запущены, будто на них махнули рукой. Хотя и не окончательно.
Стефан Элг притормозил и остановился у края тротуара. Потом они с Эриком Аспом прошли по разбитой дорожке через усыпанный гравием двор с деревянными песочницами.
Распахнув жалобно скрипнувшую дверь, они вошли в подъезд и поднялись на три марша.
Эрик Асп, позвякав ключами, отпер замок и впустил гостя в переднюю. Стефан Элг огляделся. Квартирка была чистенькая и даже нарядная. Пахло домашним уютом.
В такой квартире жить бы да жить, а все потому, что чьи-то руки ухаживали за ней, создавая атмосферу человеческого тепла.
Книг в стенке не так уж много, но и лишних безделушек тоже нет. Здесь лежат небольшие пачки газет, еженедельники и ежемесячные журналы теснят десятка два книг. На нижней полке выстроился длинный ряд детских книжек. А на полу, в коробке из-под пива, пластинки. Стереопроигрыватель на третьей полке снизу. Тут же телевизор с полуметровым экраном. Возле окна дубовый обеденный стол и вокруг шесть стульев. На столе в вазе свежие цветы. Занавески на окне легкие, летние, веселой расцветки. Диван и кресла обиты зеленым. На стенах висит несколько репродукций Ларса Норрмана, сцены корриды. Они тоже очень оживляют комнату.
 
— Ты не думай, что я или Эльса были в Испании, — сказал Асп, перехватив взгляд Стефана. — Так что корриду мне не довелось видеть. Говорят, жестокое зрелище... Издевательство над животными... Впрочем, если сам не видел, судить трудно. Нет, мы повесили эти картинки, потому что они яркие... ну и жизнерадостные в своем роде...
— Хм, — сказал Стефан. — В нынешнее время не так много народу ездит в Испанию.
— Ха! — фыркнул гигант и пошел в кухню к холодильнику. — Выпьешь пива?
Элг посмотрел на него.
— Жарко, — пояснил Асп.
Стефан кивнул.
— Неплохо бы, — сказал он и улыбнулся. — В самом деле жарко.
Потом они сидели на балконе и смотрели на озеро, раскинувшееся по другую сторону улицы. Картина была приятная и умиротворяющая. На том берегу виднелась купальня.
И полная тишина и покой. Лишь изредка доносился шум проезжающей машины. Ни детского крика, ни громкого разговора, ни шума.
— Тихо у вас, — заметил Элг.
— Большинство в отпусках, — сказал Асп. — Хотя здесь вообще спокойно.
— А ты в этом году был в отпуске?
— Нет. Мы ждали августа. У жены отпуск в августе...
Он скривил рот, отхлебнул из бутылки, проглотил и слегка отрыгнул. Потом вытер губы тыльной стороной руки.
— Мы думали податься на западное побережье. А теперь не знаю... как получится...
Он снова отпил глоток, встал, пошел в комнату и вернулся с сигаретой в зубах.
— Куришь? — спросил он, протягивая пачку.
— К сожалению...
— Да, говорят, это не шибко полезно. Но... какого черта... Когда куришь с четырнадцати лет, попробуй теперь брось.
— А почему ты фыркнул, когда я сказал насчет Испании? — не удержался от вопроса Стефан.
Эрик Асп опустился на стул и осушил бутылку. Потом открыл вторую, сделал глоток, да так и застыл, прижав бутылку к груди и задумчиво вперив взгляд в пространство.
— Потому что кругом столько вранья и притворства!.. В прежние времена, когда там была диктатура, когда Франко и другие фашисты держали народ в страхе, тогда пожалуйста... Тем более через бюро путешествий. Какого же черта... то есть почему же теперь все вдруг решили, что в Испании не демократия? Такой идиотизм, ну просто полная ерунда. Почему социал-демократы и бюро путешествий не вопили в пятидесятых, и в шестидесятых, и до смерти Франко? Почему тогда ЦОПШ[5] и эти проклятые социал-демократы не бойкотировали испанскую диктатуру? Нет. Тогда все было в порядке. Они только перешептывались между собой... в закоулках. А теперь вот бьют в барабаны и в трубы трубят. Да, да, трубят в трубы.
Он ткнул окурок в пустую бутылку.
— Нет. Уж если мне захочется поехать в Испанию, я их спрашивать не стану. Ни ученые, ни министры, ни профсоюзные боссы не будут за меня решать. Какого дьявола! Если хочешь что-то узнать об Испании, поезжай сам и посмотри, как оно там, вместо того чтобы верить политиканам, которые небось и сами там никогда не были, только повторяют с чужого голоса... А уж эти вонючие профсоюзные боссы...
Он расхохотался.
— У нас в транспортном один... все отпирался, что ездил туда по приглашению. Смех, да и только... Нет, я тебе сказку... шведские рабочие не должны поддаваться всяким салонным политиканам и сволочным профсоюзным боссам, не должны верить им на слово и идти у них на поводу, как слепые кутята. Если хочешь что-то узнать, посмотри собственными глазами. Я бы так и сделал... поехал сам... Все, конечно, мечтают... так ведь денег нет. Может, стоило податься в моряки?.. Нет, — сказал он и выпрямился. — Если можно было ездить в Испанию в те времена, то, черт бы его побрал, можно сделать это и сейчас... Не верю я, чтобы там стало хуже. По-моему, как раз наоборот...