Люби меня (СИ)

Блядь…
Жизнь на самом деле – не гребаный рай. Она – та еще сука! Жесткая и нихуя не справедливая сука.
Соня ждет меня дома. У меня дома.
Она не спрашивает, почему я не беру ее больше с собой на светские рауты моей чертовой семьи. Она не спрашивает, почему мы до сих пор не подали заявление на регистрацию брака. Она не спрашивает, почему я не везу ее в Париж.
Она, блядь, ничего не спрашивает!
А я… Каждую гребаную секунду своей новой жизни я сгораю от стыда, от вины, от какой-то адской обиды за нее.
Так не должно быть! Так, мать вашу, не должно быть!
Когда я хочу душу вывернуть… Когда готов дать ей все… Когда рвусь дышать рядом с ней эти самые гребаные секунды, все до последней… Вынужден сдерживаться, отстраняться и юлить, как какое-то чмо!
– Не спишь? – застывая на пороге спальни, впиваюсь взглядом.
Вижу, конечно, что не спит. Спрашиваю только потому, что иначе не могу начать разговор. Не жарить же ее молча.
Соня с улыбкой маячит своей электронной книжкой.
– Нет. Читаю. И жду тебя.
– Что там у тебя? Очередная интеллектуальная порнушка? – подмигиваю и прохожусь по губам языком.
– Саша… – возмущается и краснеет.
Я ухмыляюсь.
– Угадал, значит.
– Саша…
– Я в душ. А ты пока подучивай. Будешь показывать.
– Ни за что… – выпаливает и задыхается.
Я смеюсь.
– Что там? Почему ты теряешь сознание, а? – подразниваю, понимая, что с таким разгоном до душа не доберусь. – Блядь, мне же теперь интересно, Сонь...
– Иди уже, Саш!
Смотрю на красное кружево ее секси-сорочки и с трудом дыхание перевожу.
– Малыш…
– Иди, иди… – машет руками, подгоняя. А потом, понизив голос, сообщает: – Я сейчас к тебе прибегу…
– Э-эх-м… – странный звук выдаю. Сердце с членом начинают борьбу за кровь, отрубая мозг от питания. Первое воображает себя долбаным марафонцем, а второй – конечно же, тяжелоатлетом. Массу набирает, как перед мировыми соревнованиями. Монстр, блядь. – Совсем другой разговор, Солнышко, – хриплю, качнув в ее сторону бедрами.
Даю понять, как одурело рвусь трахаться. Будто она еще меня не знает.
Знает, конечно.
Но…
Когда Соня появляется следом за мной в душе, первое, что я делаю, прижимая ее охуенное обнаженное тело к себе, это говорю:
– Я тебя люблю.
Теплая вода расслабила мышцы и смягчила влагой пересохшую от нервного напряжения кожу. Мы, естественно, задыхаемся. Но это происходит только потому, что голодные поцелуи отбирают весь кислород и подрывают все физические показатели до его повышенного потребления.
– Готов? – бомбит Соня, когда разгоняю ее пульс до максимума.
– Всегда готов.
И она соскальзывает по моему телу на пол.
Вашу мать… Наверное, я поторопился с ответом.
Смотрю на свою девочку сверху вниз и чувствую, как мое чертово сердце вылетает в космическую экспедицию.
– Блядь…
  
43
 
Ты – моя любовь... 
© Александр Георгиев
Наверное, я должен благородно отказаться. Я же принц, блядь. Для нее принц. С другими всегда раздражает, если кто-то так называет. Ведь в моем окружении это прозвище употребляется исключительно как стеб. Но с Соней все воспринимается иначе. Для нее я хочу быть настолько, мать вашу, особенным, чтобы она искренне считала меня своим героем. Без этой гребаной приставки анти... Хочу быть для нее главным. Чтобы Соня обо всех своих книгах забыла.
Сжимаю ее плечи и заставляю подняться. Приобняв, осторожно касаюсь губами виска. Чувствую, как бешено тарабанит пульс, и захлебываюсь нежностью.
– Я пошутил, – выдавливаю, испытывая из-за своих слов адски постыдное сожаление. – Ну, насчет интеллектуальной порнушки... Пошутил, Сонь. Даже если ты читала об этом, ты не обязана.
«Ты, мать твою, ебанулся?» – орет дурниной мой член.
Сейчас, когда у него налажена связь с мозгом, он позволяет себе больше, чем когда-либо.
«Верни свои слова обратно! Пусть делает, что хотела!»
«Ну, пожалуйста…»
«Тупой кусок дерьма! Я тебя презираю!»
Перевожу дыхание и старательно отгоняю мысли от этой темы. Да, когда-то я мечтал о том, как заливаю спермой лицо Сони Богдановой. Но за это лето я вырос. В духовном плане. И понимаю, что счастье вообще не в минетах.
 
«Заливай, ага… Все, кому не сосут, именно так и говорят», – продолжает ехидничать мой чертов член.
«Заткнись, на хуй!»
Он, может, и затыкается. Но захватывает при этом такое количество крови из всего моего организма, что у меня все остальные конечности немеют, и капитально кружится голова.
– Но… Саша, – по тону слышу, как сильно Соня смущается. Отстраняясь, машинально заправляю потянувшиеся за моей щетиной волосы Солнышку за ушко. Со всеми тротилами своих чувств смотрю ей в глаза. – Ты – мой любимый, Саша…
– А ты – моя, – мой собственный голос кажется чересчур грубым. Сел на эмоциях критически. Приглушаю еще ниже, чтобы смягчить. – Ты – моя любовь, Сонь. Моя. До тебя я не знал, что это такое.
Без слов дает такую отдачу, что у меня в груди искрить начинает – ее глаза сияют.
– Ну, вот поэтому… – шепчет с придыханием. – Хочу это сделать. А ты говорил, что когда я сама захочу…
Не переставая гладить Солнышко по щеке, скольжу большим пальцем по губам. Прижимая его к верхней, слегка оттягиваю нижнюю. Торможу и надавливаю, не позволяя говорить.
– Тихо, – прошу хрипом.
Соня… Моя… Моя, моя… Судорожно тянет носом воздух и вдруг размыкает губы, чтобы вобрать в рот мой палец. Чувствую ее влажный язык, и предохранители перегорают. С таким крутым пикированием лечу в темноту, прикрывая веки, только сипло простонать успеваю.
– Соня… Я тебя так сильно… Сильно люблю… – выталкиваю рвано, будто в бреду.
Оправдываюсь. Авансом. Уже знаю, что не сдержусь.
Не тогда, когда она виляет своим горячим язычком вокруг моего пальца и начинает его посасывать. С трудом сглатываю и приподнимаю свинцовые веки, чтобы это увидеть. Перед глазами сохраняется пелена, но я все равно вижу охренительно больше, чем готов вынести.
Эти ее губы… Мягкие, сочные, идеально розовые… Конечно же, я хочу их на все свое тело. А на член – особенно. Я – испорченное животное. Этого, увы, не изменить.
Воду в душе в какой-то момент перекрыл, чтобы шум нам не мешал. Люблю «слушать» Соню, когда трахаемся. Это часть моего гребаного кайфа. Перекрыл, да, но ее тело все еще остается мокрым. По упругой коже дорожками стекает живительная вода. Хочу поймать каждую каплю. Те, что застревают на кончиках ее острых маленьких сосков – нестерпимо. О тех, что собираются на гладком лобке и между ее сочных губок, и думать больно. Мой член свирепствует как никогда. Если я через мгновение не пристрою его в жар Сониного тела, он меня, на хрен, убьет.
Со стоном выдергиваю из ее рта палец. После охуительного влажного «чпок» сею сквозь зубы маты. Солнышко цепляется руками за мои плечи и, подтягиваясь, приклеивается губами к моему уху.
– Саша Георгиев… – бомбит отрывисто. – Не заставляй меня тебя упрашивать.
– А как бы это звучало? – машинально отзываюсь я. Надеюсь, что она слышит меня. Потому что я сам себя – нет. Сердце, упорно топя за любовь, заглушает все. – Можно, блядь… Можно, пожалуйста, узнать формулировку?
Веки снова слипаются. Умышленно их зажимаю. До звездочек в космической тьме.
– Мм-м… Саша… Ты меня убиваешь…
– Я бы поспорил, кто кого… Малыш… Не я это начал…
В моей ушной раковине что-то встает на место. Я слышу все, но с такими помехами, будто сигналы кто-то нарочито глушит. Оба странно звучим. И Соня, и я… Нашим голосам словно каких-то нот не хватает. Разыгрывает в удушье что-то непонятное.
– Саша… – припечатывает Соня внутрь меня. Толчками. По слогам. На сплошных шипящих. – Мне не нравится слово «минет»… Оно какое-то холодное. Чужеродное. Поэтому, Саш… Я бы сказала… Хочу взять тебя в рот… Хочу узнать, какой ты на вкус… Хочу любить тебя всего…