Люби меня (СИ)

– Так что случилось? Почему ты переиграл все в последний момент? Твои родители сказали что-то нехорошее? Что-то о… Что-то о нас? – рискую спросить, когда остаемся с Сашей на берегу вдвоем.
Лиза ушла читать, а остальные перебрались обратно во двор к бассейну.
– Неважно, – отмахивается Георгиев.
Сам же в лице меняется. До этого смеялся со мной, а теперь мрачнеет и как будто отстраняется. Подскакивает с шезлонга и без каких-либо пояснений уходит к морю.
Я сохраняю неподвижность, хотя внутри все переворачивается. С гулко стучащим сердцем наблюдаю за тем, как несколько метров спустя Сашины широкие и будто резкие шаги постепенно замедляются, пока у самой кромки воды не прекращаются совсем. Он останавливается, упирает ладони в бока, выразительно переводит дыхание и оборачивается.
Взглядом зовет. Сам вернуться по каким-то причинам не может.
У меня нет привычки играть гордый несчастный образ. Вижу, что нужна Саше – принимаю это как шаг навстречу. Встаю и легко бегу к нему. Он раскидывает руки и, едва прижимаюсь к его голой груди, крепко обнимает. Скользит ладонями по моим открытым ягодицам, касается губами щеки, шеи, плеча.
– Прости. Я не хотел срываться на тебе, – эти слова, вместе с его горячим дыханием, соскальзывают по моей разомлевшей от жары коже и отчего-то вызывают мурашки. – Предки бесят. Не ты.
– Ладно. Я понимаю, – не размыкая объятий, отстраняюсь. Смотрю на все еще хмурого Сашу и ласково улыбаюсь. – Есть такой прием: когда люди говорят что-то, можно слушать их, но не принимать смысл. Пусть остается с ними. На тебя и на твое восприятие не должно влиять. Представь, что ты в стеклянной капсуле. Вы видите друг друга, но, сколько бы твои родители не долбили в нее, разбить ее не смогут. Никто не сможет, пока ты сам этого не захочешь.
Он слушает молча, неотрывно глядя мне в глаза. А я… Только закончив говорить, ощущаю беспокойство. Он ведь не просил совета. И не жаловался. Даже делиться не пожелал. А я зачем-то полезла. Хотела помочь, конечно. Но не слишком ли много на себя взяла? Воспримет как давление, точно поссоримся.
– Хочу спать с тобой, – выдыхает Георгиев, сбивая меня с толку. Пока я думаю, обижаться ли на то, что он проигнорировал мои слова, или радоваться тому, что не посчитал это, как обычно, манипуляциями, Саша прижимается лицом к моей шее и продолжает шептать еще жарче: – Целую ночь рядом хочу… С тобой… Соня… Малыш… Моя малышка…
И я обо всем забываю.
___________
Всем спасибо❤️❤️❤️
  
35
 
Скажи, что хочешь остаться со мной. 
© Александр Георгиев
«Представь, что ты в стеклянной капсуле… Никто не сможет ее разбить, пока ты сам этого не захочешь…»
Ничего ей не ответил. Но эта речь поразила меня своей глубиной. Не то чтобы я считал Соню поверхностной. Конечно, нет. Все-таки моя одержимость обусловлена не одним лишь голым сексуальным желанием. Мне нравятся ее взгляды на мир, ее отношение к людям, ее умение жить.
Я ею восхищаюсь. Хочу научиться так же.
В какой-то момент рискнул ведь – отбросил все щиты. С Соней стал делать то, чего сам желаю. Отдаваться, ощущать, любить. Наверное, она так и не поняла, но именно ей удалось разбить то стекло, за которым я, прикидываясь бесчувственным, прятался от мира. Удалось, потому что я сам этого захотел.
И не пожалел. Шестнадцать дней, которые мы провели вместе, можно смело окрестить в моей жизни лучшими.
Что до стариков… Думал, спокойно выдержу сорок минут дороги от аэропорта до дома. Казалось даже, что успел соскучиться. Ведь какими бы душными мать с отцом не были, они оставались моими родителями.
Однако их фирменное мозгоебство началось, едва мы сели в машину.
– Вечером в коттедже у моря собираем небольшую коктейльную вечеринку, – важно известила мать. На это я еще отреагировал здраво. Возмутило, конечно, что они, бывая за городом пару раз в год, вдруг именно сегодня туда намылились. Но я не возбухал. Вообще ничего не сказал. Просто стал вертеть в голове, куда можно по-быстрому и без потерь перебросить свои личные планы. Мать тем временем продолжала: – Будут самые близкие. Машталеры с Владой, – именно на этом был сделан главный акцент. После него выгребная яма моей души резко, без моего на то влияния, вскрылась и рванула. – Влада в Украине всего на пару дней. В понедельник снова улетает. До Рождества. Последние полгода в Америке. В январе у нее защита дипломного проекта, если ты не забыл.
 
– И к чему мне эта информация сейчас? – с тоном не сдерживался.
Я был взбешен. И не собирался этого скрывать.
В зеркале заднего вида поймал момент, когда предки переглянулись. И в следующую секунду «мяч» был переброшен. В атаку пошел отец.
– Ты должен быть один. Без этой своей... девушки, – последнее выплюнул презрительно. Не знаю, как мне удалось это проглотить и не влететь под ползущую впереди нас фуру. – Машталеры – люди взрослые. Сами на твое блядство смотрят снисходительно. Но Владе видеть тебя с этой девчонкой однозначно не стоит. Поверь, сынок, нагуляешься, возьмешься за ум и благодарить меня за этот совет будешь.
Я понимал, что такое запрещенные приемы. Я знал, что они недопустимы в отношении семьи. Но я их использовал.
– Тебе следовало дать этот совет лет семнадцать назад себе. Когда трахал свою секретаршу. Может, тогда нам с мамой бы не пришлось жить полгода у деда.
«Может, тогда она, вернувшись к тебе, не вытирала бы об тебя всю последующую жизнь ноги…» – это озвучить все же не решился.
– Александр! – резко возмутилась мать.
– Что? Я же не придумал это. Правду говорю. Как есть, – не смутился в своей злости я. – Вы же любите правду.
– Сейчас это совершенно неуместная правда, – жестко отрубил отец.
– Ты не имеешь никакого морального права осуждать нас, – так же твердо высекла мать.
Ор в машине нарастал. Я едва реагировал на внешние звуки. С трудом концентрировался на дороге. Особенно, когда трасса расширилась на две полосы, и я смог увеличить скорость.
– А вы, блядь, не имеете никакого права указывать мне, на ком я, сука, должен жениться!
– Выбирай выражения, пожалуйста! Мы – твои родители. И заслуживаем уважения априори!
– Да ебал я… – взорвался окончательно. – Месяц назад сказал. И сейчас, мать вашу, повторяю: никакие активы-перспективы-хреллионы меня на Владе не женят! И через год это же повторю, ясно?! Предпочту жить на помойке!
– Заявляя это, ты покупаешь своей нищенке подарки от Картье! За наши деньги!
– Так заблокируйте мне счета! Чего ждете-то?!
– Никто не просит тебя отказываться от этой девчонки сейчас, – выдала мать, заметно сбавив тон. И тут же ткнула: – Ты две недели жил в свое удовольствие. Потому что мы тебе это позволили… «Гуляй, сынок! Отдыхай! Все для тебя!» Трудно теперь один вечер уделить семье?
– Трудно! Не поеду, сказал. Можете вычеркивать меня, блядь, из своего проклятого клана, ясно?! Из завещания! Из страны! Откуда угодно! По-вашему не будет все равно.
Оставил их у ворот и сразу же уехал. Как ни странно, ни одного звонка с требованием вернуться не последовало. Я о них тоже думать забыл, едва Соню увидел. И когда она заставила вспомнить, выдернув в ту реальность, от которой я бежал, меня тупо негативной волной эмоций накрыло.
Топлю все это обратно на дно. Обнимаю свою Соню-лав. Прижимаю к груди. Открываю какие-то новые желания и потребности в себе.
– Хочу спать с тобой… Целую ночь рядом хочу… Соня… Малыш… Моя малышка…
– Я тоже хочу… – соглашается она.
Вот только, как назло, в доме Чарушина ни одной свободной спальни не оказывается. Народа слишком много собралось. Соня делит комнату с Лизой, я – с Чарой и Филей.
– Может, уедем обратно в город? Ко мне, м? – целую ее, не сдерживая своего одичалого голода.
– А как же Лиза? Знаешь, каких трудов мне стоило уговорить ее выбраться из дома? – шелестит Соня. – Нет, уезжать нельзя.
– Блядь… Я так хочу тебя… Всю тебя, малыш… До вторника точно сдохну…