Люби меня (СИ)

– Да… Я буду твоей, Саша, – выталкивает она прерывисто, и я теряюсь в этом сладком выдохе, как в воронке сумасшедшего смерча.
Я глотаю образовавшийся в горле удушающий ком и медленно приближаюсь к ее губам. До последнего зрительный контакт удерживаю. Только когда наши рты, соприкасаясь, посылают по всему телу чертов ток, закрываю в удовольствии глаза. Соня толкается ко мне, я толкаюсь к ней – вбиваемся друг в друга одномоментно. Морщась, рот в рот шипим, но не делаем ничего, чтобы тормознуть это безумие. Сцепляемся и пережидаем. Секунда, две… И я врываюсь в нее языком. Врываюсь как изголодавшийся дикарь. Слишком долго этот голод нагуливал. Слишком долго, блядь… И теперь, едва ощутив знакомый вкус, тотчас ловлю растиражированный передоз – сразу по всем стратегическим точкам взрывает.
Потрясающе теплая, восхитительно влажная, охуительно вкусная – моя Богданова. Моя. Теперь точно моя.
Я еще только начал ее целовать, а мне уже хочется создать машину времени и, промотав на дни и месяцы вперед, узнать, насколько чертовски головокружительным будет наш сотый и тысячный поцелуи. Потому что уже понял, такая психологическая штука, как привыкание, между нами не срабатывает. Каждый следующий поцелуй с Соней лучше предыдущего.
Лучше, мать вашу… Убийственно лучше. Смертельно. Я почти погиб.
Кружит. Снова меня кружит то удивительное чувство, которому я боюсь давать четкое название. Пусть заворачивает как торнадо. Похрен. Я буду терпеть, кайфовать и молчать.
Блядь… Я готов исчезнуть. Но сначала должен догореть.
Сонино тело вокруг меня, словно ядовитый плющ.
Чувствую ее всю. Чувствую ее всюду. Чувствую аномально.
Каждый миллиметр жжет. Сокращается и пронизывается яростными импульсами. Я ощущаю себя металлической глыбой, сунутой в микроволновку на самый длительный режим. Организм разваливается на атомы, но упорно держится в куче за счет разбившей его клетки мощнейшей энергией. Она трещит, словно молнии.
Я не собираюсь останавливаться, пока эта сила не иссякнет. Но Соня в очередной раз содрогается, ведет по моим плечам ладонями и, проникая глубже в меня, начинает так одуряюще играть языком, что я буквально вынужден заставить себя отпрянуть, чтобы сию секунду не кончить.
– Что-то не так? – шелестит Соня.
Я отступаю настолько, что ей приходится схватиться руками за бортик. Ее ноги покидают мой пояс, выпрямляются и, естественно, не достают до дна.
– Соня… Малыш… – выдаю, задыхаясь.
Абсолютно неадекватно себя веду: то как магнит тянусь к ней, то как противоборствующая сила отталкиваюсь.
В глазах Сони улавливаю тревогу, которой так много, мать вашу, во мне самом. Она тоже боится быть отвергнутой. Если бы моя внутренняя защита в такие моменты не воспалялась, я бы нашел слова, чтобы заверить ее, что этого никогда не случится.
Однако, несмотря ни на что, я все еще остаюсь самим собой. Гребаным рогатым принцем, как Соня меня называет. Ее антигероем. Да, блядь, похер, кем. Просто всем... Для нее всем хочу быть.
– Все так, малышка, – тарахчу между частыми и хриплыми вдохами-выдохами, как двигатель, которому вот-вот суждено заглохнуть. Нельзя терять ни секунды. – Хочу целовать тебя, пока не сдохну, – валю на свою Богданову обратно. Прижимаясь, вцепляюсь ладонями в борт по бокам от ее головы. – Обними меня, – прошу уже едва слышно.
Еще немного, и она поймет, что я болен. Насколько я болен ею.
Соня вздыхает и, закидывая мне руки за шею, свободно повисает вдоль моего окаменевшего тела. Член находит участок голой кожи над ее трусами и, мать вашу, принимается там так бешено пульсировать, что мне остается лишь стонать и кончать. С трудом стопорю этот процесс на самом краю – сцепляю зубы и напрягаю все мускулы, на которые только имею непосредственное влияние.
Снова из видимости остаются лишь черная ночь и золото фонарей. Больше ничего не вижу. Еще и вода как-то странно начинает качать. Будто не в бассейне мы, а при шторме в море. Бьемся друг о друга, словно о скалы.
– Ты такая мягкая, – выдаю сипом свое изумление. Сука, как сопляк, который впервые почувствовал девушку. Просто не догоняю, почему так бомбит, будто я реально разбиваюсь обо что-то острое. – Охуенно тебя ощущать.
 
– А ты… Ты очень твердый, – отражает Соня так же тихо. – И мне тоже приятно тебя ощущать.
Я вздрагиваю и невольно толкаюсь ей в живот. Клянусь, что старался это контролировать. Слишком страшно ее спугнуть. Но вечно сражаться с собой я не могу. Когда Богданова задыхается и совершает попытку освободиться, я, блядь, просто пользуюсь силовым преимуществом, только бы удержать ее.
– Стой. Не бойся, – собственный голос такой тяжелый, что я его просто не узнаю. Глядя Соне в глаза, разделяю с ней какой-то чрезвычайно интимный момент, от которого мне бы самому стоило бежать. Однако я не двигаюсь. Более того, выдаю вдруг запредельную дичь: – Ты моя порно-лав. Скоро год как.
– Что это значит? – не понимает Богданова.
Если бы я хоть сам себя понимал…
– У каждого свои мечты, – толкаю жестковато, в надежде прикрыть за грубостью банальный стыд. – Я повернут на тебе. По-настоящему. Не врубай сейчас дальний, Сонь. Обещала же полный доступ, помнишь?
– Я не врубаю дальний… Ничего не врубаю… Просто немного теряюсь от таких отношений и от… эм-м… своих ощущений… – краснея, кусает губы, которые должен кусать я. – Мм-м… Целуй меня, чтобы я теряла голову…
– Ты теряешь, когда я целую? – замираю у ее рта.
Никогда не был треплом. Предпочитаю действовать, нежели болтать. Но с Соней хочется озвучивать. Все эти стремные вещи заседают позже колючками в сердце. Воспаляются, горят и болят. Но, блядь, такой кайф во всех этих ощущениях, что у меня давно определилась зависимость.
– Всегда.
– Блядь… Блядь… – почти стону, тыкаясь лицом ей в шею. – Соня, я бы хотел сказать, что ты меня лишила сна… Но это уже пройденный этап… Сейчас я, мать вашу, готов признать, что ты меня лишила жизни. Я ни о чем, кроме тебя, думать не могу. Только ты… Только тебя хочу… Хочу, Соня… Хочу…
– Целый год?
– Ага, – пытаюсь выдать ответ легко.
На деле же, конечно, тайным огнем горю.
– Я этот год тебя люблю.
Когда Богданова это говорит, смотрю ей в глаза. Мое чертово сердце отстегивается и, на хрен, улетает. Превращаясь в тучу, расходится по небу громом и молниями. Я его, безусловно, чувствую… Блядь, чувствую в разы сильнее, чем обычно. Его величина, сила и удивительная всепоглощающая способность заставляют меня ощущать себя кем-то совершенно другим. И этот кто-то даже не человек.
– Люблю… – шепчет Соня на повторе.
Из моей груди вырывается странный звук. Я наклоняюсь к ней. Ловлю слова губами. Но запрещаю себе думать, почему это признание спровоцировало внутри меня ураган, а за ним и пожар.
Наши рты встречаются. И в этот раз нежность практически со старта переходит в развязную чувственность. Глубоко целуемся. Очень откровенно, страстно и горячо. В свалившемся с неба сердце застревают какие-то чувства. Они фонят по всему моему телу. Это рай, наверное. А за ним по-любому начинается ад. Но мне похрен. Сейчас на все похрен.
В какой-то миг, когда градус возбуждения достигает критической отметки, Соня просовывает руку между нашими склеенными в воде телами и… сжимает ладонью мой член.
Лихорадочно хватая воздух, отрываюсь от ее рта. Содрогаюсь. Стону. И неосознанно разражаюсь матами.
– Блядь… Твою мать, Соня… Блядь…
– Прости… – спешно шепчет Богданова и отдергивает руку. Едва успеваю поймать и притянуть обратно. Не к члену, конечно. Фиксирую на груди, как дополнительный щит для своего рвущегося на волю сердца. – Прости-прости… Я хотела как лучше. Сделала больно? Прости-прости! Я пыталась тебе помочь!
С трудом взгляд ее ловлю. И все равно долгое мгновение тупо таращусь в попытке осознать: непорочная Соня Богданова, которую я так рвусь опорочить, трогала мой член. Сама, блядь. Сама!
– Дело не в боли, – поясняю, чтобы успокоить ее волнение. – Когда ты прикоснулась, меня чуть не разорвало.