Роман с Пожирателем (СИ)

— Прошу тебя, не плачь, — стонет он, припадая к её губам. — Всё наладится. Это сложно, я знаю… — Майлз целует её лицо, подбородок, снова губы. — Мы научимся это контролировать, всё получится…
— Что ты скрыл от меня, Майлз? — нерешительно прошептала она, чувствуя, как ком перекрывает горло. — Есть что-то очень важное, что ты мне не сказал. О чём?
Майлз попытался сосредоточиться. Кажется, он открыл ей абсолютно всё. Что он мог утаить? О чём забыл?
— Я не знаю, — шепчет он.
Она смущённо тянет к себе платье, прикрывая грудь.
— Гермиона, послушай, мне просто… нужно вспомнить, — тихо произнёс Майлз, но она уже пытается торопливо одеться. — Прошу, подожди. Что ты делаешь?
В его голосе недоумение. Гермиона дрожит, сердце разрывается на части.
— Мне нужно домой. Майлз, я… не знаю. Просто, уже поздно…
— Подожди, — он настойчиво взял её руки в свои, платье сползло с плеча, её кудри торчат в разные стороны. Её беспомощность покоряет, так хочется прижать её к груди, защитить, даже от самого себя. — Тебя что-то мучает, Гермиона. Я же вижу. Почему ты не хочешь поговорить, ведь это проще всего. Ты должна мне доверять!
— Почему? — с мольбой простонала она. — Почему я должна тебе доверять? Я даже не знаю, когда ты меня слышишь, а когда нет! Я не знаю, какие мои мысли однажды разрушат нашу жизнь!
— Что? О чём ты? — в недоумении воскликнул Майлз. — Я же не идиот! Понимаю, что есть прошлое, которое не изменить. Даже если я случайно что-то узнаю, никогда не принесу тебе вреда. Твои тайны останутся…
— Мои! — простонала Гермиона. — В том и проблема! Они мои и никого не касаются, даже тебя! Может даже в большей степени именно тебя!
— Ты так говоришь, словно совершила преступление и скрываешь это от властей! — с досадой выдохнул он.
— Нет ничего хуже преступления против самого себя. Совершить то, о чём жалеешь, то, о чём хочешь, но не можешь забыть! А ты… Ты не должен…
— Гермиона, я не хочу копаться…
— И не будешь, — жёстко заявила она. — Я не позволю.
— Что? — выдохнул он.
Её плечи вздрагивали, дрожали губы, её чудные глаза больше не горели ясными искрами. Это было так больно, что хотелось умереть. Майлз почувствовал, как отчаяние закрадывается в душу.
— Скажи мне, что ты скрыл? — потребовала она и взглянула так строго, что у него внутри всё похолодело.
— Я не понимаю…
— Что ты можешь делать с людьми? — приподняв подбородок бросила она. — Почему тебе не задали вопросов о прошлом, о Волан-де-Морте, о том, почему тебя не убили? Что ты сделал?
— Но я ничего… — его недоумение поразила яркая вспышка в памяти, пронзая сердце болью. Майлз медленно натянул брюки и обессиленно опустился на диван, устремляя взгляд куда-то в себя.
Гермиона замерла, сжавшись в комочек в углу дивана. Она смотрела на него выжидающе. Значит, это правда? Он скрыл что-то важное. Что-то очень важное! Сердце замерло.
— Что он сказал тебе? — тихо спросил Майлз.
— Мне никто ничего не говорил, — выдохнула она.
Майлз устало повернулся к ней, внимательно всматривался в глаза. Она съёжилась ещё больше. Эти глаза, самые прекрасные глаза на свете. Почему она это делает? Зачем? Гермиона хотела зарыдать, обнять его покрепче, забыть все сомнения. Но есть то, что невозможно повернуть назад. Невозможно изменить.
— Это Драко? Что он тебе сказал?
— Он лишь задал вопросы, которые должны были задать другие. Ты сказал, что ничего не смог бы понять, не хватило бы времени. А если бы хватило, что бы ты сделал? Если бы ты услышал мысли Скитер, которая наверняка хотела бы спросить, «почему вас не убили, мистер Трэверс?»
— Я бы честно ответил, — устало вздохнул Майлз, потирая ладонями лицо. — Я был готов на всё, чтобы между нами не было препятствий. Драко обещал, что будет хранить мой секрет… Неужели…
— Он ничего мне не сказал. Малфой не выдавал твои секреты, просто понял, что я в курсе. Но ты… всё же что-то скрыл…
— Я не скрыл. Я забыл. Забыл раз и навсегда. Забыл о том, что мне противно. Я ничего не сделал, ничего… — он спрятал лицо в ладонях, облокотившись на колени.
 
В груди заныло. Гермиона была потеряна, силы покидали, она почувствовала, как слабость сковывает руки, внутри словно всё опускается вниз.
Майлз выпрямился и снова взглянул ей в глаза. Его взгляд стал холодным, безжизненным, пустым. Она с трудом проглотила ком в горле.
— Я могу проникать в чужие мысли, я слышу их, как дышу, легко и непринуждённо. Я могу… менять мысли людей, могу… манипулировать, путать их, изменять. Могу создать воспоминания, которых не было. Могу, но я отказался от этого, поняв, что превращусь в чудовище. Я отказался от этого дара осознанно и решительно… после первой же попытки.
Гермиона зажала рот рукой, с ужасом глядя Майлзу в глаза.
Тяжёлое молчание повисло в воздухе. Она знала, что должна спросить. Просто обязана.
— Что ты сделал? — выдохнула она.
Майлз опустил глаза, тень от его ресниц упала на лицо. Языки пламени в камине играли оранжевыми отблесками на коже. Он казался прекрасным и невыносимо опасным одновременно. Гермиона так хотела смягчить это суровое выражение, эту обречённую холодность. Его голос стал монотонным, бесстрастным.
— Это был седьмой курс. Конец года. Профессор Снейп уже очень хорошо изучил мой… «дар» — усмехнулся Майлз. — Он был уверен, что я могу намного больше, чем просто слышать чужие мысли, проникать в глубины памяти. Он давно хотел провести этот эксперимент, чтобы я попытался, уловив мысли человека, подстроиться под них, подобрать к нему ключ и заставить думать что-то другое. Снейп не был уверен, что это возможно. Но его теория подтвердилась. Однажды в Большом зале я по привычке слушал мысли одной девочки…
Гермиона закрыла глаза, горечь наполнила её грудь. Она сжала руки в замок, скрывая дрожь.
— Она думала о трансфигурации, о том, как боится оплошать перед профессором Макгонагалл, сама себе рассказывала параграф о превращении сухой ветки в живую. Она была сосредоточена, так серьёзна. Гермиона Грейнджер никогда не смотрела в сторону Слизерина. Никогда. Единственный человек, который изредка «удостаивался» её взгляда, был Драко Малфой, но и на него она смотрела с презрением. Как на что-то мерзкое. И я подумал: как бы она смотрела на меня? Что бы она чувствовала? Я долго вглядывался в неё, повторяя про себя: «Легилименс. Легилименс.» Она вдруг замерла. Её дыхание стало тяжёлым. Девушка зарумянилась, коснулась ладонями щёк. Её глаза забегали в растерянности, а я повторял: «Взгляни на меня. Взгляни на меня.» Она отодвинула свою тарелку, её пальцы вцепились в край стола. Дыхание стало выравниваться, и она… подняла глаза, прекрасные, сияющие, карие глаза и посмотрела прямо на меня, впервые в жизни. Мерлин! — Майлз закрыл глаза, лёгкая, счастливая улыбка тронула его губы. Её сердце болезненно дрожало в груди, и слёзы наполняли глаза. — Я никогда не испытывал такого счастья. Она смотрела удивлённо, а я не мог отвести взгляда. Это было… как напиться из холодного источника в невыносимую жару. Гермиона оглянулась по сторонам, сомневаясь, что я смотрю именно на неё. Это было так трогательно, видеть её изумление, это недоверие. Она была так мила, так по юношески взволнована. Я не мог удержаться и улыбнулся ей. А она смутилась, опустила глаза, румянец играл на её нежных щёчках, а потом взглянула снова и улыбнулась. Я понравился ей, я это понял, слышал смятение в её душе, её недоумение, вопросы: «Зачем? Почему? Что ему нужно? Он такой милый, у него добрый взгляд! Он просто смотрит. Успокойся, Гермиона. Он не решится заговорить, он же слизеринец…»
 
— Но почему я не помню? — с досадой воскликнула Гермиона. — Я должна это помнить!
Майлз наконец поднял на неё глаза. В его взгляде отразилась боль. Боль отчаяния, потери.
— Я велел тебе забыть, — и слезинки сорвались с её ресниц. — Я видел, как погас твой взгляд. Как твоё сердце остыло. Как вернулись мысли о трансфигурации. Больше ты никогда не смотрела в мою сторону.