Сын ведьмы. Дилогия (СИ)
Алексей встал с нар и шагнул навстречу. Краем глаза заметил, что Фёдор и Андрей встали по бокам чуть позади него. Теперь обе тройки буравили друг друга злыми взглядами. Воры на мгновение растерялись, встретив неожиданно дружный отпор «политики». Но, бросив насмешливые взгляды на голые кулаки молодых пареньков, бывалые урки показали «железо».
— Благодарю, что сами сделали выбор, — одобрительно кивнул Алексей и шагнул ближе к главарю.
Вор осклабился и попытался резко воткнуть заточку в живот молодого дуралея.
Стальные тиски перехватили руку вора и сжали до хруста косточек.
Вор дико завизжал от боли, выронив заточку на пол.
Словно паровой молот врезался в грудь вора, круша кости и отбрасывая далеко назад. Вор отлетел на десяток метров, врезавшись позвоночником в дощатый стол. На пол посыпались кружки с чифиром, заливая тёмной жижей веер рассыпанных карт. Труп, изломанной куклой, свалился в лужу, перекрашивая грязный пол в красный цвет, кровью, выплескивающейся из раскрытого в беззвучном вопле рта.
Пара бугаёв, между которыми прошмыгнуло тело вора, успели лишь проследить за его красочным полётом, прежде чем неведомая сила подхватила их невесомые тела, двинув навстречу лбами. Алексею оставалось лишь проконтролировать ладонями точность попадания. Черепа врагов с оглушительным треском раскололись, как перезрелые кокосовые орехи, вывалив скудное содержимое на разбитые лица. Секунду постояв обнявшись, поверженные гиганты рухнули на пол.
Алексей всплеснул ладонями, ни одна капля красной жижи не прилипла к рукам Шамана. Казак наклонился, поднял с пола выроненную вором заточку.
Воцарившуюся мёртвую тишину взорвал истошный крик:
— Братва, мочи «политику»!!! — взревел «Иван», вскакивая с лавки.
Однако наступательный порыв воровской братии тут же угас, стоило Шаману лишь всплеснуть рукой.
«Иван» завалился на спину, цокнув о каменный пол острым кончиком стального жала, пробившим затылочную кость черепа. Деревянная рукоятка заточки торчала из вытекающей глазницы.
Алексей поднял две гирьки за верёвочки и крутанул в кулаках примитивные кистени, с шумом разрезая воздух. Братва в страхе пригнула головы и прыснула прочь из — за стола.
— Ну, раз сегодня никто не хочет больше умирать, то не стоит перекармливать смертушку. — Алексей повернул голову к крайним узникам. — Добрые люди, постучите в дверцу, пусть вертухаи трупы вынесут — смердит.
Перепуганные сокамерники с воодушевлением забарабанили в окованную железом дверь. Когда пришла группа надзирателей с дубинками, сразу спросили, кто зачинщик драки.
— Я грешников в ад отправил, — поднялся с нар казак.
— Я участвовал, — следом поднялся Фёдор.
— И я помогал, — неожиданно присоединился к товарищам Андрей.
— Ты — то куда лезешь, — зашипел на друга Фёдор. — Сам же в ссылке хотел отсидеться.
— Видно, «заказали» меня казнокрады армейские, — понурил голову Волков. — Не выжить мне одному. Я уж лучше поближе к Алексею держаться буду, с Шаманом не пропадёшь.
— А ну, прекратить разговорчики, душегубы проклятые! — замахнулся дубинкой надзиратель. — Руки за спину, и шагом марш в карцер!
— Не надо фронтовиков пугать, — одним только взглядом остановил дубинку на взмахе Шаман. — Мы смерть близко видели, как бы строгая старушка вам самим в глаза не заглянула.
Надзиратель в страхе оглянулся назад, но за спиной никто его дубинку не придерживал. Она просто… прилипла к воздуху!
Лишь только когда молодой казак прошёл к двери, невидимая сила отпустила дубинку. Главный надзиратель утёр ладошкой холодный пот со лба и приступил к краткому опросу свидетелей. Объяснений своему временному параличу он найти не смог, кроме как воздействия нечистой силы в лице казака — шамана. Однако подобный бред опытный надзиратель в докладную записку не внёс, ещё самого сумасшедшим посчитают. По всему выходило, что бывалый казак — фронтовик жестоко расправился с драчливой гопотой. Потом от жандарма — следователя надзиратель узнал: казак этот душегуб, каких свет не видывал — за ним несколько сот убитых немцев и австрияк числится. Якобы, сотню из них он топором и ножами изрубил — вот мясник!
Опасную троицу заперли в отдельной камере и выводили, до отправки по этапу, лишь два раза. Вначале постоять молча в клетке, пока судья зачитывает приговор: Алексею присудили пятнадцать лет каторжных работ на Сахалинской угольной шахте, а его подельникам по десять лет, каждому. Разговаривать с осуждёнными никто не собирался, вина была очевидна, решение суда стандартным. Другой раз друзей вывели, чтобы переодеть в арестантскую робу и заковать в кандалы.
Когда железные обручи на руках и ногах скрепили заклёпками, жадный надзиратель осмелился ограбить казака. Алексей уже лишился всего имущества, кроме предмета культа — крестика. На беду, крестик был серебряным и пробудил в глазах надзирателя жажду наживы.
— Сымай цацку, душегуб! — потребовал толстый жандарм.
— Нательный крестик разрешён, — спокойно возразил Алексей.
— Украшения из драгоценных металлов к ношению запрещены! — раздул щёки важный служивый и, мерзко ухмыльнувшись, добавил: — Всё равно грехи не замолишь, в ад утянут.
— Ты, добрый человек, желаешь мой крест нести, — улыбнулся ворюге Алексей и, сняв с шеи шнурок с крестиком, протянул жандарму. — А сил — то хватит, ибо грехи солдатские тяжкие, много душ людских на войне загубил.
— Да уж как-нибудь сдюжу, — расхохотался жадюга и сжал шнурок в кулаке.
Вдруг невесомый крестик стал тяжелеть, будто невидимая рука ухватила за него и натянула шнурок в струну. Жадюга вцепился изо всех сил, но пудового веса крест потянул шнур из потной ладошки. Крестик вырвался и упал впритык с подошвой сапога жандарма, по самую крестовину вонзившись в доски пола. Край крестовины прорезал резиновый кант подошвы насквозь. Чуть ближе, и пропорол бы большой палец ноги.
— Тяжёл мой крест для тебя оказался, — улыбнулся казак и, без усилий, выдернул крестик из доски, поднял за шнурок и водрузил на шею.
— Шама — а — н, — прошептали дрожащие губы жандарма, а его взгляд приковала глубокая выбоина в доске пола.
Больше никто к Алексею не приставал с назойливыми просьбами. Охранники опасались сумасшедшего фронтовика, а кандальники и рады бы держаться от кровожадного шамана подальше, да обстановка не позволяла. Сперва ехали в тесном железнодорожном вагоне, потом ютились в трюме речной баржи. В устье Амура каторжан перевели на морской пароход и доставили на север Сахалина.
Богатые углём шахты по условиям позорного Портсмутского мира 1905 года достались Японии. На южной половине острова теперь хозяйничали оккупанты. Всех русских каторжан они сразу расстреляли. Недостатка в рабах империя Восходящего Солнца не испытывала — полно корейских рабочих. Которые и язык самураев лучше понимали, и пищи меньше потребляли, чем избалованные царским режимом ленивые каторжане.
Пока добрались до Сахалина, уже и лето началось. На пристани встречал новую партию заключённых сам глава Северной каторги. Она осталась на острове единственной русской шахтой. До Первой мировой войны её почти совсем забросили, свозили всякий сброд подыхать, но вот в прошлом году спустили план добычи угля и начали активно теребить главу каторги. Майор Путилин пытался удовлетворить запросы военного флота в угле, но и про свой интерес не забывал. За десятилетие спокойной жизни он оброс связями с зарубежными компаниями и чуть ли не половину добытого угля продавал нелегально. Губернатор, конечно же, тоже был в доле, но теперь, как с цепи сорвался, требуя увеличения поставок угля во Владивосток, при этом не желая уменьшать и отгрузку «налево» — привык за эти годы к денежному приварку. Старик Путилин уже готовился выйти на заслуженный пенсион и зажить на нажитые непосильным трудом капиталы, но проклятая война спутала все радужные планы. Хам губернатор не отпустил опытного управляющего на заслуженный отдых и давил последние соки из старика. Перечить власти майор не смел, слишком много у него грешков за душой накопилось. Поэтому тоже жал план из каторжан что есть мочи. Прибытие пополнения, для начальника шахты было манной небесной.