Сильная и независимая для котика (СИ)

Морган остановился около двери в приемный зал и прислушался. Вроде бы старейшина один. Морик легонько постучался и зашел в комнату. Дед, как и подобает катару его ранга, сидел за низеньким напольным столиком, на подушке, расшитой драгоценными нитями. Старческие ноги его были сложены калачиком, а сам старейшина склонился над каким-то пергаментом и выводил пером черные иероглифы. Со стороны можно было подумать, что ты угодил прямиком в прошлое. Старый катар пишет письма затейливым способом, стремясь сообщить соплеменникам о какой-нибудь угрозе или созывая всех на празднование дня урожая. Но Морик знал, дедушка всего лишь тренируется в каллиграфии, что считалось одним из достойнейших занятий для катарского мужа. К тому же, подобное сосредоточение над закорючками и палочками отлично тренировало мозг, не давая тому излишне разжижиться на старости лет.
Дед нисколько не изменился с их последней встречи. Пожилой худощавый старец с огромной гривой светло-песочного цвета. Старейшина закручивал из прядей тугие жгуты, скрепляя их на концах драгоценными клипсами, и они свисали величественной копной, делая его голову огромной и устрашающей. Старческая кожа давно ссохлась, шерсть поблекла, но именно грива и борода под стать ей, создавали нужный внушительный образ. Еще и привычка постоянно хмуриться. Начало кустистых бровей редко покидало точку совещания по центру лба. В детстве Морган невероятно пугался такой грозной мимики, пока не понял — дед ни капельки не злится. Просто однажды он осерчал настолько сильно, что не сумел вернуть брови в первоначальное положение. Нелепое объяснение, вылезшее откуда-то из памяти. Кажется, так говорила про старейшину бабуля.
Морган прошел к столу, остановился на положенное расстояние, преклонил колени и поклонился в пол. По обычаю, он не должен первым нарушать тишину. Дед скрипнул пером пару раз, внося последние штрихи в иероглиф, степенно отложил художественный инструмент к чернильнице, всё еще не обращая внимания на Моргана, вытер руки о тряпку и только потом поднял глаза.
— Многие годы ты не заходил в этот дом. Что же теперь тебя привело ко мне?
— Дед, меня не было всего два года, — невольно усмехнулся Морган.
— Как ты разговариваешь со старейшиной! — тут же возмутился дед. — Это неприемлемо!
— Простите, достопочтимый катар. Срочные дела и защита дома заставили меня так долго отсутствовать, но моё сердце всегда билось в унисон с жизнью прайда.
— Другое дело, — строго, но вполне удовлетворенно проговорил дед. — А то забыл, небось, как полагается выказывать почтение!
Морган уже открыл было рот оспорить несправедливое утверждение, но вовремя одернул себя. Дерзить старейшине — табу! Морик только еще один раз преклонил голову.
— Так что же привело тебя ко мне в дом?
— Преданность и желание служить, — покорно ответствовал Морган, воплощая собой высшей разряд катарской добродетельности.
— Другое дело, — улыбнулся дед. — Я рад тебя видеть, Морик. Рад слышать твой голос, полный решимости. Ты всегда желанный гость в этом доме.
— Для меня это великая честь!
— Позволь узнать, на сколь долгий срок ты пришел в родные земли?
— Мне дадено четыре недели для отдыха и развлечений.
— Что же, веселись, отдыхай. Мы поговорим, когда первое впечатление встреч уляжется в твоей голове. Я повелю на завтра организовать пир в честь прибытия блудного катара, а уже после пообщаемся как друзья, а не как старейшина и его внук. Да хранят тебя предки прайда!
— Благодарствую, достопочтимый катар.
***
На семейном ужине каждый из братьев и сестер, перебивая друг друга, пытался обратить на себя внимание Моргана, то рассказывая об успехах в школе, то вспоминая заметки в периодике о героическом герое. Но каждый раз, стоило кому-нибудь начать, тут же находился брат или сестра, которые непременно владели большей информацией, и от этого беседа превращалась в бесконечный спор, упреки и обвинения между сиблингами. В какой-то момент это чуть ли не переросло в потасовку, и мать, уставшая за день, вынуждена была прикрикнуть на разнуздавшихся детей. Морик помнил, после такого разговаривать дозволялось только старшим. А так как остальные совершеннолетние сестры либо обзавелись семьями, либо уехали в город учиться, то получалось, что открывать рот разрешалось ему, матери и отцу. Даже Легорию, которому вот-вот стукнет девятнадцать по катарскому летоисчислению, не оставили права на расспросы.
 
Мать всё больше занималась кормлением Шпуни и пятилетней Каси, поэтому молчала, а отец, кроме как о поле и сезоне, ни о чем и не умел поддерживать диалог. Его мало интересовали политика, вооруженные силы и прочая суета внешнего мира. Отец в прайде слыл катаром надежным, но приземленным что ли — с землей сроднившийся и знавший о ней, наверное, всё. Сиблинги суетились, всё еще изредка пытаясь перебить скучные папины россказни, но строгое рыкание мамы удерживало их от неправомерных вставок в разговор.
Морган слушал отца вполуха, как обычно это бывало с пустословием Клары, рассеянно кивал, полностью сосредоточившись на прекрасном домашнем ужине. Главное, он успел-таки выяснить самый животрепещущий вопрос — почему в игре детей они с капитаном женились. Морган зашел издалека, тонко наводя Бусинку на разговор о её любимом писателе про йонгеев и кузькину мать.
— И что же, в его романе меня даже поженили?
— Нет, конечно! Кто же женит главного героя? Тогда интерес к нему угаснет, а поэт Бараша уверен, что ты еще не один подвиг совершишь и не одну леди спасешь.
— Понятно. А что я в его повести прямо единолично убиваю самого императора Сина?
— В общем, нет. Там тебе еще верный друг и помощник подсобил, Ванискин из нашего прайда. А как на самом деле было? Расскажи!
— Расскажи! — подхватили остальные.
— На самом деле нас было трое. Я, капитан и вакуй Ванно.
— Вакуй? — в один голос выкрикнули сразу все члены семьи, и даже Шпуня на минуту застыл, уже наизготовку выплюнуть очередную ложку каши.
— А, правда, что вакуйи — безжалостные убийцы?
— Нет, бестолочь. Вакуйи — это палачи.
— Вот ты — дупак! Вакуйи — бордовые монстры…. — и понеслось бесконечное перечисление остальных черт этого закрытого народа.
— Тихо за столом! — гаркнул отец.
— Вакуйев действительно нарекли в галактике одними из самых безжалостных убийц, но это только предрассудки, — спокойно объяснил Морган. — Катар тоже считают не слишком приятными персонами, но мы-то с вами знаем, что наш народ один из самых милых и дружелюбных.
— Ага, — поддакнул отец. — Катар — звучит гордо! История наших предков уходит глубоко корнями в почву этого мира. Мы сохранили Катарсис до сих пор в первозданном виде, не позволяя ни одному чужаку бесчинствовать на нашей земле.
— Именно! — кивнул Морган. — И я горд, что родился не вакуйем и не человеком. Но это была не обычная битва с йонгеем. Он похитил друга моего капитана, интерсека Яна.
— Интерсека? — опять взорвались слушатели за столом. — Это кто такие? Это насекомые же! Они же не существуют в природе!
— Существуют, — прервал их Морган, пока отец вновь не взял инициативу на себя и не начал рассказывать о земле. — И более того, именно этот интерсек оказался еще и ученым, биологом, историком.
— Чушь! — фыркнула мать, утирая с лица кашу. — Интерсеки живут роем, это еще в школьной программе по биологии проходят. Он не может существовать отдельно и мозг у него крошечный. На ученого не потянет.
— И всё же, этот интерсек, Ян — ученый и близкий друг капитана. Я при случае спрошу, как так получилось.
— Ну ты и фантазер! — залилась смехом Бусинка, переглядываясь с младшей сестрой Шаней и заражая своим звонким весельем остальных сиблингов.
— Конечно, проще же поверить неизвестному Бараше, да? — съязвил Морган.
— Он очень известный! Его номинировали недавно…
— Поэт! — презрительно произнес отец, прерывая малышей. — Вот уж самое никчемное и бесполезное занятие на Катарсисе. Лучше бы поле засеял, пользы бы больше было.