Авантюрист. Финал (СИ)

А это были всего четыре орудия, пять залпов и десять минут на акцию. 
Что будет с французской армией когда на нее обрушится мощь двухсот пушек и гаубиц союзных русско-калифорнийских сил не сложно предсказать. И это еще не всё ведь. Помимо пушек и гаубиц поддерживать нашу пехоту будут и митральезы. 
Захват Копенгагена поставил точку в дискуссии нужны ли эти “дьявольские органы” в армии, и четыре десятка механических пулемётов были приданы стрелковым полкам, по два на полк. Эти двадцать полков из состава первого, второго и третьего пехотных корпусов и отдельного калифорнийского корпуса составляли первую линию обороны, на которую и должен был прийтись основной удар французов. 
Русские укрепляли свои позиции два дня, подготовили сплошные линии траншей, которые были соединены переходами и имели подготовленные позиции для старой дульнозарядной артиллерии, порядка сотни орудий всё равно осталось в распоряжении центральной армии и эти орудия должны были обеспечить дополнительную огневую поддержку обороняющейся пехоте. 
Впрочем, я был уверен что это не понадобится. Согласно планам современная артиллерия должна была принудить к молчанию французские батареи, это будет просто учитывая то что целых три цеппелина, один повез Бернадота в Питер, и два десятка воздушных шаров будут осуществлять корректировку огня и передачу информации на батареи.
После того как французы окажуться без пушек, мы приступим к реализации концепции наступления за огненным валом.
Да, хоть русские и оборудовали позиции для обороны, но мы будем наступать, Наступать на численно превосходящего нас противника. А оборонительные позиции были нужны в качестве демонстративного маневра, чтобы не спугнуть, ну и на всякий случай. Не дай бог нелётная погода и мы не сможем вполной мере реализовать преимущество в дальнобойности и огневой мощи, стрелять то будем, но вот куда большой вопрос. 
Впрочем, опасения не подтвердились, небо над полем боя ясное и значит что мы будем бить. 
Терроризировать французские штабы ударами артиллерии и бомбардировками цеппелинов мы не стали. 
По этому поводу пришло отдельное распоряжение из Петербурга, царь Александр хотел чтобы Наполеон уцелел и лично поставил подпись на акте о капитуляции. Мне Бонапарт тоже был нужен живым, но несколько по другой причине. 
В девять пятьдесят с борта “Лаперуза” пришло сообщение что во французских войсках, изготовившихся к бою наблюдается оживление и активность офицеров. Всё-таки хорошая оптика это очень большое подспорье. Стало понятно что сражение началось 
* * *
Вечерняя рекогносцировка русских позиций окончательно сформировала у Наполеона план сражения. Не смотря на то что у русских было несколько дней на подготовку, они крайне слабо оборудовали позиции в центре, только траншеи, ни редутов ни флешей эти ленивые восточные варвары не подготовили. И это в отличии от флангов, где всё было намного серьезнее. Всё как будто кричало о том что бить нужно в центре. 
Это могло быть опасно, если французская пехота завязнет в центре то вполне могла бы подставиться под фланговые удары. 
Но, численное превосходство Великой Армии было столь велико, что любые попытки фланговых ударов можно будет с легкостью парировать, да и сил на прорыв центра и рассечение русской армии на две части хватит с огромным запасом. Поэтому, удар по центру и сразу связывающие действия на флангах. 
Но реальность преподнесла Бонапарту и его маршалам и генералам огромный сюрприз.
В семь утра, когда французские дивизии из состава корпусов Ланна, Сульта и Нея пошли в первую атаку витебского сражения, по всему фронту французских войск раздались взрывы. 
Постепенно их становилось всё больше и больше. Это всё новые и новые батареи русской артиллерии начали охоту за своими французскими коллегами. Между передним краем русских и французских войск было около двух километров, еще 4 километра составляет глубина французских боевых порядков. Вот и получалось что русские батареи, расположенные всего в километре от переднего края, накрывали абсолютно все французские позиции. 
 
Не зря русские и калифорнийские артиллеристы провели больше полугода в сплошных учениях, русские на приуральских полигонах, а калифорнийцы у себя. Темп стрельбы состовлял в среднем четыре выстрела в минуту, ну или два если требовалась корректировка. 
А кооректировали огонь практически постоянно. небо над полем боя блестело от разноцветных сигналов световых телеграфов. Три цеппелина получили свои наборы цветных линз для своих телеграфов и союзное командование разделило дирижабли и аэростаты, каждый из которых тоже имел свой цвет, по артиллерийским полкам. 
Наверное, это было красиво: красные зелёные и синие сигналы загорались над французскими позициями а считай что три радуги отражались над русскими. 
Да, это было красиво, но для стороннего наблюдателя, если бы он тут оказался. Для русских этот фестиваль красок означал тяжёлую работу. Нужно быстро реагировать на поступающую информацию и переносить огонь как по фронту так и вглубь
надсадно кричат корректировщики, наводчики крутят колеса механизмов наведения орудий, нужно как можно быстрее подавить французскую артиллерию и заняться наступающей по центру пехотой.
Если для русских огни в небе означали работу, то для французов они означали смерть. Позиции артиллерии Великой Армии методично перепахивались восьми килограммовыми снарядами начиненными кордитом и каждый из них нёс смерть. Французы не были глупыми деревянными болванчиками, у офицеров и рядовых пушкарей имелись мозги и после первых попаданий по позициям орудий и заготовленным боеприпасам они попытались сменить позиции, вывести орудия из под такого точного и убийственного огня. 
Но не тут то было. Именно для этого цеппелины Гамильтона и висели над полем боя, именно об этом и была разноцветная канитель в небе. 
Едва французы меняли позиции как наблюдатели на цеппелинах тут-же сообщали об этом и через минуту другую артиллеристам Наполеона прилетали смертоносные подарки. 
Но планы русских генералов и Гамильтона нуждались в корректировке. Они преувеличили могущество своей артиллерии и решимость вражеской пехоты. Тот ад, который творился в тылу наступающих французских пехотных дивизий нисколько не повлиял на скорость с которой они двигались на центр русской позиции. 
Впрочем, это движение очень скоро натктнулось на митральезы. Едва наступающие пересекли видимую только калифорнийским пулеметчикам линию ориентиров, за рычагами “дьявольских органов” были олони, винту и другие гости с другого конца света, они а отличии от подданных Александра первого собаку сьели в управлении пулеметами, как пошёл обратный отсчет…
— Идут, и красиво идут, мерзавцы — сказал генерал Есикава, обращаясь к расчёту ближайшей митральезы и связистам из числа офицеров его дивизии. 
Несмотря на все увещевания президента ГАмильтона и своего непосредственного начальника, военно министра Де Карраско этот непоседливый японец не удержался и с самого начала боя расположился на переднем краю второй бригады генерал-майора Видковского. 
— Мы ждём вашей команды, господин генерал, — откликнулся на его слова командир орудия рядом с Есикавой. Точно так-же как и этот лейтенант команды японца ждали расчеты еще девятнадцати митральез. 
А этот миниатюрный мужчина, в прошлом верный слуга сёгуна Иенари а теперь большой патриот Калифорнии потерял всякий интерес к приближающимся французам, смотрел на стрелки карманного хронометра и считал 
— Десять, девять, восемь, … три, два, один. Можно, — его голос никто толком не слышал из-за канонады вокруг. 
Впрочем, когда Есикава отдал команду, она была громкая и звонкая:
— С упреждением сто, по пехоте! Огонь! 
Тут же над ухом японца застрекотал пулемет а один из его связных офицеров выскочил на бруствер отчаянно замахал сигнальными флажками…
Фронт русских пехотных полков взорвался очередями митральез. Есикава и другие офицеры и генералы союзных войск прильнули к биноклям и подзорным трубам и наблюдали настоящее пиршество смерти.