Правила бунта (ЛП)

Дэшил останавливается перед одним из надгробий и смотрит на него сверху вниз. Он встал перед самым изысканным надгробным камнем, украшенный резными завитками и цветами. Погода изрядно потрепала мрамор. То, что когда-то было белым, теперь приобрело тусклый оттенок желтого, а в трещинах и сколах его изношенной гладкой поверхности виднелся зеленый лишайник.
Я еще не решила, как буду поднимать вопрос о событиях, произошедших на вечеринке. Даже не знаю, как нарушить молчание и дать ему понять, что стою за ним, но…
— Тысяча девятьсот двадцать третий. Дико, да? — говорит Дэш вслух.
Я замираю. М-м-м… Он со мной разговаривает?
— Ей было семнадцать. Наш век. Элиза Монро Бишоп-Квотерстафф. — Парень присвистывает. — Черт. А я-то думал, у меня претенциозное имя.
Итак, Дэш знает, что я позади него. Его голос слишком громкий, чтобы он мог говорить сам с собой. Я раздражена тем, что парень вычислил меня, но также испытываю облегчение от того, что мне не нужно прерывать его. Земля все еще влажная после ливня, прошедшего на прошлой неделе. Бросаю свою сумку на траву и использую ее в качестве импровизированного сиденья.
— От чего она умерла? — спрашиваю я.
Дэшил все еще не поворачивается ко мне лицом.
— Наверное, от скуки. Никаких сотовых телефонов и ноутбуков. Представь, что ты застряла здесь без Wi-Fi.
Когда, черт возьми, он собирается повернуться? Парень смотрит на что-то в своих руках, склонив голову набок, как будто прислушивается. Я не могу перестать смотреть на его затылок — на напряженные плечи и коротко выбритые волосы у основания черепа.
— Я могу вам чем-то помочь, мисс Мендоса? Или тебя внезапно охватила парализующая потребность узнать имена мертвых людей, похороненных на нашем заднем дворе?
Ублюдок. Неужели обязательно быть таким засранцем?
— Я пришла узнать, что произошло на той вечеринке. Половина школы говорит об этом.
— Ну… — Дэш откашливается и подносит ко рту то, что держит в руке. Солнечный свет отражается от потертой поверхности серебряной фляжки, когда тот пьет из нее. Отлично. Сейчас одиннадцать утра, а он уже напивается. Наконец парень оборачивается, его щеки пылают. Глаза дикие и яростные, выражение лица измученное, и я пытаюсь устоять перед внезапной атакой этих эмоций. — Они все могут пойти нахуй, — продолжает он. Его тон подразумевает, что я могу сделать то же самое.
Облака набухают на горизонте над верхушками деревьев, тяжелые, злые, цвета стали, обещающие дождь. Слабый порыв ветра проносится над маленькой долиной за часовней, взъерошив волосы Дэша. Он сдувает длинные пряди ему в глаза, скрывая их из виду, но я все еще чувствую давление его острого взгляда на меня. Я бы почувствовала такой взгляд даже в темноте, и у меня хватило бы здравого смысла бояться его. И давайте на чистоту. Я боюсь этого парня. У него есть сила, чтобы нанести ужасный ущерб. И уже знаю, что он это сделает. Так какого же черта тогда спрашиваю:
— Что с тобой? Что случилось?
Дэш в раздражении кривит губы. Убрав волосы с лица, парень прячет фляжку обратно в карман и очень медленно закатывает рукава рубашки до локтей.
— Мы десять минут поболтали на вечеринке, Карина. Я не обязан делиться с тобой всеми интимными подробностями своей жизни. Мои мысли не являются достоянием общественности.
Дело в том, что Дэш очень умен. Пугающе. Он может взглянуть на человека, открыть рот и заставить его почувствовать себя дерьмово менее чем за десять секунд. Ну и черт с ним. Я не позволю ему запугать меня. Стараюсь встретиться с ним взглядом и выдерживаю его.
— Мы сделали больше.
Он хмурится.
— Прошу прощения?
— Больше, чем поговорили десять минут на вечеринке. Ты поцеловал меня.
Улыбка на его лице возможно и самая красивая вещь, но она также может быть самой жестокой. Он делает шаг вперед, тихо смеясь, как будто над какой-то личной шуткой, в которую я не посвящена.
— Так вот в чем дело? В том, что я сунул свой язык тебе в глотку? Боже. Ты легко западаешь, да?
— О чем, черт возьми, ты говоришь? Я не запала…
 
Парень опускается на корточки передо мной. Одно дело — быть близко к нему на капоте той машины в пятницу вечером, там было темно, и я выпила три или четыре шота. Мое зрение было не самым лучшим. При дневном свете Дэшил Ловетт — потрясающе красив. Пакс всегда был постоянной моделью Бунт-Хауса, но с такой линией подбородка, как у Дэша, это чудо, что парень тоже не работает моделью в каком-нибудь лондонском доме моды. Губы пухлые. Глаза свирепые и острые, как лезвие бритвы, красивого орехового цвета, в следующую секунду голубые, затем карие, а потом зеленые, когда он наклоняет голову. Он смотрит на меня с такой серьезностью, что мне приходится бороться с собой, чтобы не отвести взгляд.
— Позволь мне рассказать тебе, как все это закончится, — медленно произносит он. — Если ты не будешь осторожна, я решу, что ты мне нравишься. А ты знаешь, что это значит, милая? — Парень облизывает губы, быстро смачивая их. — Это будет очень, очень плохой день для тебя. Я не из тех парней, которые нравятся, Кэрри. Я из тех парней, о которых ты никогда больше не захочешь думать. Видишь ли, когда мне что-то нравится, я хочу сделать это своим. Хочу владеть им. Мне нужно знать, что я держу это на ладони, и оно никогда не попытается убежать. — Он поднимает руку, показывая мне свою ладонь, в самом центре которой находится божья коровка. Быстро, как молния, Дэш сжимает кулак, и я чуть не выпрыгиваю из своей кожи. — Я обхвачу это пальцами и... — Он сжимает руку в кулак.
— Придурок! Отпусти! — Я хватаю его за руку и пытаюсь разжать пальцы, но Дэш качает головой, сжимая их сильнее, пока костяшки его пальцев не белеют.
— Я ломаю то, что мне нравится, милая. Поверь мне. Ты не хочешь мне нравиться. — Его глаза бесчувственны. Холодны. Жестоки.
И в этот момент я верю ему — требовать от него какого-либо внимания было бы действительно очень глупо. Я отпускаю его руку, немного отклоняясь назад, увеличивая расстояние между нами.
— Ты трахнул мать того парня на вечеринке? — прямо спрашиваю я.
Он прищуривается.
— Нет. А ты?
— Я серьезно, Дэш.
— Я тоже. — Он раздражающе невозмутим. — Если мне задают личные, нелепые вопросы, будет справедливо, если я задам их в ответ.
— За исключением того, что для меня неабсурдно спрашивать тебя об этом, не так ли? Потому что Пакс и Рэн трахали…
Дэш выпрямляется во весь рост, отряхивая руки о штаны.
— Я не несу ответственности за то, что они предпочитают делать со своими членами. — Он отворачивается. — Ты задала свой вопрос, Карина. Удовлетворил ли мой ответ твое любопытство?
— Да.
— И ты чувствуешь себя лучше? Теперь, когда знаешь, что я не пихал свой член в другую женщину прямо перед тем, как мой язык побывал у тебя во рту?
— Вообще-то нет. Я не чувствую себя лучше.
— Почему?
— Потому что мысль о том, что кто-то из вас, придурков, связывается с какой-то футбольной мамочкой Эдмондсона, настолько жалка и мерзка, что меня тошнит.
— Она лакроссная мамочка Эдмондсона. Этот парень в команде по лакроссу.
О боже мой. Вот и все. Я и так потратила здесь достаточно своего времени. И больше не собираюсь тратить его впустую. Мои ноги как ватные, когда я поднимаюсь. Моя сумка вся в грязи, но мне все равно.
— Как скажешь, придурок. Наслаждайся тем, что напьешься до беспамятства до гребаного полудня, ладно? Некоторые из нас заботятся о своем образовании. Мне нужно идти в класс.
Как будто он совсем забыл о своей фляжке, Дэш достает ее, улыбаясь. Поднимает ее и подмигивает мне.
— Твое здоровье, милая. Так я и сделаю.
— Чувак, серьезно. Какого черта ты делаешь? Ты чувствуешь себя лучше, напившись вдрызг в середине…
— Да, — выпаливает он. — Чувствую себя чертовски фантастически. И не то чтобы это имело значение, но я не пьян. Я не какая-то чопорная маленькая школьница, которая не может справиться с алкоголем. И мог бы пить с этого момента до заката и быть в полном, бл*дь, порядке.