Частичка тебя. На память (СИ)
— И ты можешь показать мне этот договор, Эндж?
— Я могу, — почему-то в её тоне мне мерещится злорадство, — при одном условии, Николай Андреевич.
— При каком?
— Как только договор из моей клиники ляжет в ваши руки, вы не будете называть меня иначе чем Анжела или Анжела Леонидовна.
— Эндж…
Эта просьба походит на удар поддых. Для меня это было последним «сувениром» на память о трехлетней дружбе. Дань светлой памяти, и я не хотел бы так просто от неё отказываться…
— Я не желаю, чтобы ты меня так называл, так яснее? — она переходит на сердитое шипение. — Смею напомнить, это ты перестал со мной общаться. Ты ведешь себя неуместно. Раз за разом. Хорошо, я позволю тебе увидеть мои бумаги, хотя они тебя вообще никаким боком не касаются. Но и ты должен исполнить мою просьбу. Иначе, катись-ка ты, Ольшанский…
— Хорошо, — устало соглашаюсь я, задевая взглядом предмет, с сегодняшнего дня поселившийся в спальне моей квартиры, — хорошо, я согласен выполнить это условие. Только после того, как увижу твои бумаги.
— Что ж, увидимся завтра, когда я их тебе занесу, — рявкает Эндж и швыряет трубку.
Я же выдыхаю скопившееся внутри напряжение, подхожу ближе к прикроватной тумбочке, беру в руки стоящую там рамку для фото. Подарок Юлы — обрезанный и аккуратно вставленный в рамку её первый снимок УЗИ, на котором не очень, но все-таки видны контуры нашего с ней будущего ребенка.
Юла не смогла приехать ко мне сегодня, зато еще на работе презентовала это — смогла упросить своего врача сделать распечатку с УЗИ, сделанного несколько недель назад и сохраненного в памяти аппарата. В прошлый раз у Юлы просто вылетело это из головы. Я некоторое время ворчал по этому поводу, тогда, а сейчас — вместо вполне закономерной радости и отцовской гордости ужасно хочу постучаться лбом. Не об стекло рамки, хотя бы об стену, чтобы прочувствовать её посильнее.
Я не должен лезть к Эндж. После всего что я себе позволил в её адрес — самое лучшее, что я могу, просто оставить её в покое.
Еще бы это было так просто сделать!
25. Энджи
— Можно? — давненько я не испытывала такого суеверного трепета перед тем, как войти в кабинет ко врачу. Но сейчас как-то само собой получается. Будто от этого визита зависит вся моя жизнь.
Ну, спокойствие, на самом деле точно зависит.
Денис Алексеевич, набрасывающий халат на плечи — его рабочий день только-только начался — оборачивается к двери, и его брови удивленно взлетают на лоб.
— Госпожа Морозова? Что-то случилось? По графику вы должны были явиться в следующий вторник…
— Да, случилось, — я пытаюсь заставить себя не нервничать, а врач напрягается еще сильнее.
Шагает ко мне, прихватывает за локоть, втаскивает в кабинет, кивает на кушетку.
— Ну и что у нас? Боли? Головокружения? Кровотечение? Насколько обильное?
— Нет, нет, вы неправильно меня поняли, — я понимаю, что он списал мое «случилось» на состояние по беременности, и спешно исправляю этот промах, — мое состояние в норме. Я просто… Снимок вчера потеряла по дороге на работу. Извините.
— Ну, у нас тут все-таки не архив, необязательно предъявлять все справки на входе, — Денис Алексеевич чуть закатывает глаза — его явно попускает от случившегося волнения, — я вас в угол не поставлю, госпожа Морозова. Не пугайте так меня больше.
— Я постараюсь, — выдыхаю чуть придушенно, — Денис Алексеевич, а можно мне… Снимок еще раз распечатать? Я такая растеряша, я знаю… Просто… Я столько времени пыталась… И сейчас…
— Ну-ну, мамочка, — врач смотрит на меня, уже всхлипывающую и хватающую ртом воздух, с укоризной, — отставить потоп, вам нельзя так нервничать. Сейчас мы вам все распечатаем.
Господи, эти слова…
Я даже не знаю, как поверить своему счастью. Еще какое-то количество слез из меня все-таки вытекает, пока мой врач подходит к компьютеру, подключенному к аппарату УЗИ, и щелкает там, разыскивая нужный файл.
Господи, эти гормоны…
Я и так-то нервная фея, во всем, что касается темы беременности, а в сочетании с гормональной перестройкой — вообще рыдаю по любому поводу. Вчера, случайно, реально случайно, наткнулась на союзмультфильмовский мультфильм про мамонтенка. Я и раньше находила его ужасно грустным, но вчера рыдала навзрыд… Тетя даже решила, что у меня нервный срыв, предлагала даже вызвать скорую, на всякий.
Черт.
О чем-то ведь она собиралась со мной поговорить. До звонка Ника — припоминаю такой момент. После я вернулась на кухню с гудящей головой и спустя пять минут невнятного диалога, ушла к себе — готовить документы, репетировать независимую физиономию, с которой я швырну их Ольшанскому в… на стол, и…. рыдать на мультики.
— Я думала, придется переделывать процедуру, — неловко замечаю я, скрадывая немую паузу и переплетая пальцы на коленях.
— Записи хранятся в истории до момента ваших родов, — серьезно откликается врач, — мы отслеживаем динамику развития плода относительно каждой диагностики. Нам повезло, в прошлом году мы получили деньги на обновление технического фонда, можем себе это позволить. Два года назад — никаких снимков мы нашим пациенткам не печатали. Просто краски в картриджах вечно не было.
— Я везучая, значит, — улыбаюсь я, больше для самой себя — настроение надо поднимать все-таки.
— Еще какая, — Денис Алексеевич разворачивается ко мне, протягивая распечатку, и на какой-то момент задерживает свои пальцы на листе бумаги, когда к нему прикасаюсь я.
— Вам очень идет улыбка, Анжела, — неожиданно замечает он, — улыбайтесь почаще. И малышу полезно, и миру вокруг вас.
Это оказывается настолько неожиданно, что я еще пару минут смотрю в серые глаза Дениса Алексеевича, и только когда телефон в кармане звонком будильника напоминает мне, что я могу опоздать на нужный автобус, вскакиваю с кушетки.
— Спасибо вам большое, — благодарю от души и шагаю к двери.
— Увидимся во вторник, Анжела, — голос Дениса Алексеевича догоняет меня, прежде чем я успеваю закрыть.
Почему-то он мне кажется чуть теплее, чем обычно… Хотя… Нет, наверное, это мне кажется.
Заветный снимочек приятно греет пальцы. Не думала, что получится, все— таки государственная поликлиника…
Ну ничего, этот экземпляр я запихну в застегивающийся карман, не выходя из здания. И пусть он будет моим талисманом в грядущей встрече с Ольшанским.
Интересно, что сбрендило Нику, что он решил убедиться в том, что авторство моего ребенка принадлежит безымянному донору из генетического фонда? Что не так в его идеальной сказке?
Наивная дурочка во мне в начале вчерашнего разговора, чуть зайчиком не подпрыгивала.
Ему не все равно. Он хочет быть отцом моего ребенка.
А мозг скептично вздохнул и жирно выделил слово «отцом». И это было верно. Моим мужчиной Ник быть не хотел. И впускать его в свою жизнь серединка на половинку…
Нет, это будет слишком больно. И существенно усложнит для меня процесс излечения от этой чертовой зависимости. А это значит, нужно продолжать играть мою роль. И сделать это как можно убедительней.
Мы играли с Ником в покер, когда-то. И вообще-то чаще всего он мой блеф раскусывал. Теперь у меня на руках, конечно, не пять мусорных карт, но пакет липовых документов. И сейчас мне понадобятся все мои актерские таланты, чтобы он мне поверил и прекратил уже свою дознавательскую деятельность. Господи, пусть мне повезет и в этом!
26. Ник
— Ну, что? — елейно тянет Энджи, опираясь ладонями на стол. — Вам нужны какие-нибудь пояснения, Николай Андреевич? Может, вы чего не понимаете?
— У меня большой опыт обращения с медицинскими бумагами, — меланхолично откликаюсь я, изучая один из листов контракта, из которых Энджи передо мной разложила пасьянс, — так что не волнуйся, я все понимаю.
Строго говоря, меня и волнуют-то не слова, прописанные в договоре. Фамилия, имя, заключение по итогу процедуры. Дата, печать и подпись лечащего врача.