Свежий ветер дует с Черного озера (СИ)

Малфой не успел разглядеть лица того (кажется, все-таки «той»!), кто так грубо прервал ленивый поток его грез, и теперь видел только широкую спину и необъятный зад какой-то женщины, на голове которой красовалась безвкусная твидовая шляпка, шествовавшей по направлению к Гринготтсу, единственному ярко освещенному зданию во всем Косом переулке. Рядом с ней по скользкой мостовой семенил босыми ногами немолодой домовик. Судя по всему, какая-то чистокровная, или тетушка-полукровка какой-нибудь важной министерской шишки; так или иначе, она явно не боялась грубить незнакомцу на улице — это кем же надо было быть? Догнать бы ее и ткнуть Меткой под нос, посмотрел бы он, как бы она тогда заговорила… «Гребаные аристократы», — со злостью подумал Драко, мельком глядя на часы. Тряхнув головой, он поплелся дальше; в конце концов, время поджимало, назначенная ему встреча должна была состояться уже через семь с половиной минут.
Постепенно вечерело, но уличное освещение еще не включили, и только в некоторых магазинах, слишком яркие на общем сером фоне, призывно светились витрины, украшенные к неумолимо приближавшемуся Рождеству.
Трансгрессировать бы сразу в Лютный, да почему-то было боязно промахнуться — только не здесь, здесь слишком опасно было бы приземлиться не туда. А все дело в том, что с утра Драко не удалось поесть, и теперь он чувствовал, как от голода сводит живот и начинает кружиться голова. Если встреча пройдет удачно, и ему удастся добыть немного денег и еще кое-что полезное, то после он обязательно снова зайдет в эту отвратительную магловскую забегаловку с до одурения вкусной едой и пошлой пластиковой фигурой полосатого клоуна при входе…
Появление его на пороге халупы Уизли несколько недель назад, казалось, ознаменовало в жизни Драко Малфоя новый этап — странный, невообразимый, будто жерновами проходящий по старым привычкам и предпочтениям. Подумать только, какой-то месяц или два назад он еще боролся с собой, предпочитал обеду, не подходящему его рафинированному вкусу, полное отсутствие оного, а теперь мечтает о сытных изысках американской магловской кухни. Он не желал ничего знать о жизни маглов, а теперь вовсе не отказался бы от небольшого экспресс-курса по магловедению. Еще в школе обещал себе ни за что на свете не иметь никаких дел с Поттером, и вот теперь…
Эти недели, ознаменовавшие его полную, как ему казалось, окончательную и бесповоротную личностную трансформацию, виделись Драко Малфою совершенно бесконечными.
Какое-то время он жил в «Норе», хотя «жизнью» в полном смысле слова это жалкое существование назвать было крайне трудно. Он оставался там на ночь, когда мог — пусть дом был весьма неказист, но это была какая-никакая крыша над головой и возможность согреться долгими зимними ночами. Днем Малфой старался не светиться, убраться из «Норы» подобру-поздорову в магловские районы, потом, в какой-то момент пересилив себя, однажды переместился в Лондон, затем стал бывать там чаще и даже — невиданное дело — проникся к нему своеобразной нежностью отверженного, нашедшего пристанище в неприветливом мире. Драко Малфой уверял себя, что все это временно, все пройдет, и он снова вернется к привычной красивой жизни. Он никогда ни за что никому не признался бы, но ему нравилось смотреть на огни Сити, сидеть на парапете у еще не замерзшей воды, наслаждаясь отменным бургером, добытым в магловском кафе, бесконечно гулять по южному берегу Темзы (если бы не было еще так чертовски холодно!), разглядывать вывески магловских заведений разной степени «приличности». Ему нравились мосты и старые доки, монументальный собор Святого Павла и мрачный Тауэр: его Драко все время сравнивал с Азкабаном, панорамные фото которого часто мелькали в «Пророке». Конфундус стал его любимым заклинанием, служившим ему верой и правдой в любом взаимодействии с маглами — будь то полицейский или продавщица в супермаркете. От маглов Малфой не прятался, разве что под тяжелым капюшоном (и прохожие по какой-то причине смотрели на него, мягко говоря, косо), а вот в магических районах никогда (почти, почти никогда) не пренебрегал дезиллюминационными чарами.
 
Драко, разумеется, быстро смекнул, что проводить долгое время в «Норе» совершенно небезопасно: пару раз едва не попавшись Рональду, использовавшему камин в гостиной брошенного дома для перемещений, Малфой принял решение оставаться здесь только на ночь, поддерживая, тем не менее, в бывших однокашниках-гриффиндорцах, с которыми периодически встречался по делу, стойкую веру в то, что у него все прекрасно и он на время остановился «у друзей». Фамильная гордость даже пару раз намекала ему рассмотреть вариант ночевки на улице, но Драко благополучно отметал его: в такие заморозки никакие согревающие чары не помогут, тем более, он не умел долго держать их во сне.
Все было временным. Драко ждал. Оборотное Зелье должно было приготовиться к началу января.
Такую скитальческую жизнь, полную невзгод, но, впрочем, не лишенную некоторых удивительно приятных мелочей, Драко удавалось влачить довольно долго, достаточно долго для того, чтобы даже начать привыкать, пока однажды, буквально накануне вечером, он не обнаружил в гостиной «Норы» Гарри Поттера, который уже занес ногу в зажженный камин. Обнаружил, как водится, совершенно неожиданно, да так, что у того не осталось ни малейшего сомнения в недвусмысленности ситуации, а у Драко — путей отступления. Так и стояло перед глазами это ошарашенное поттеровское лицо, когда Малфой переступил порог дома, шурша целлофановыми пакетами из ближайшего супермаркета.
…Бывший слизеринец зашел за угол дома, воровато огляделся и, убедившись, что вокруг не видно ни души, прикоснулся палочкой к затылку. За шиворот привычно стекла несуществующая жидкость, а руки, долю секунды теряющие физическую плотность, стали совершенно прозрачными. Здесь, в Лютном — это уже необходимость. Нотт сказал, что встретит его в тупике в конце улицы. Драко медленно двинулся дальше, внимательно глядя под ноги и искренне надеясь, что никто не заметил его манипуляций. Перед мысленным взором снова всплыл удивленный Поттер:
— Да, и что? — взвился тогда Малфой, в действительности покрываясь холодным потом от страданий раненого самолюбия. — Да, мне некуда пойти! И что? Кому я здесь помешал, Поттер?!
— Чего ты молчал-то?! Пошли, уверен, тебя примут у Рона.
Очередной защитничек сирых и убогих! Ровное пламя камина бликовало на круглых очках.
— Уволь, Поттер. — Голос Драко, как тому казалось, звучал ровно, размеренно. — Туда я не пойду, это точно.
Пакеты легким мановением палочки перекочевали на стол. Один из них неаккуратно накренился, и оттуда выкатилась банка с анчоусами. Оба участника диалога безмолвно следили за ее гулким движением и, кажется, оба выдохнули, когда она остановилась на краю, так и не упав на пол.
— Послушай, — с нажимом продолжил убеждать Поттер, — это место небезопасно. Тебя найти здесь — раз плюнуть…
— То-то ты только сейчас меня заметил.
— Малфой, ты меня удивляешь! Этот риск того не стоит! На доме не стоит никакой защиты. Повторяю: ни-ка-кой, если что, то ты…
— Ладно, я понял, — Малфой потер лоб. — Как-нибудь в следующий раз приму твое щедрое приглашение. У меня все равно дела сегодня.
Поттер с сомнением покосился на пакеты, и Драко понял, что его вранье не прокатило, однако, Гарри тактично сделал вид, что поверил, либо ему самому не хотелось нарушать планы на вечер, какими бы они ни были.
— Хорошо, давай так: я сегодня предупрежу всех, а ты тогда трансгрессируй завтра к вечеру на береговую линию близ Тинворта. Знаешь, где это? Графство Корнуолл. И пошли сноп искр, чтобы мы тебя встретили.
— Спасибо, я в курсе, где Тинворт. Ты хоть представляешь размеры этой береговой линии? — но Поттер уже шагнул в камин, и пламя поглотило его.
Разумеется, Малфой не собирался никуда идти. Еще чего не хватало! Даже несмотря на то, что, возможно, этот план был не так уж плох, на то, что он понятия не имел, с кем именно ему предстоит общаться в «новом доме Уизли» (ему были неприятны все они; он, Малфой, желал быть сам по себе), несмотря на неудобства «Норы», несмотря на то, что стремительно приближавшийся праздник отдавался в груди щемящей тоской (Рождество Драко обожал с детства и даже в самом страшном кошмаре не мог вообразить, что когда-нибудь встретит его в одиночестве и в таком ужасном положении), несмотря на то, что леденящая кровь тревога за Грейнджер, не покидавшую его усталых мыслей, отдавалась в голове набатом бесконечных вопросов (а что если все зря? что если ее больше нет? что если ничего не получится?), а холодный, скользкий страх попасться все чаще сковывал его темными вечерами и холодными ночами, когда он до побелевших пальцев сжимал палочку и прислушивался к завываниям на чердаке, иной раз не смыкая глаз до самого рассвета… Нет. Идти к Уизли он не хотел. Потому что страшнее всего этого было то унижение, что пришлось бы ему испытать перед ними за его нынешнее положение, за то, каким он стал, особенно, потому что они знали, каким он был и должен быть. К Уизли он не пойдет.