Мой ледяной принц (СИ)

Прошедшая ночь была сплошным кошмаром: я испытала блаженство, когда пила кровь невинно убитого Фредриком человека, но отвращение к себе и своей сущности пересиливало все яркие воспоминания. Я ненавидела себя. За слабость. За то, что принимала участие в этом проклятом убийстве: ведь тот парень просто хотел помочь той девушке, наверно, своей сестре, а Фредрик убил его. Фредрик убил, а я выпила его кровь. Я была соучастницей. Мое сознание наполнила жгучая мерзость к самой себе. К Фредрику. Ко всем моим сородичам.
Я не хотела быть вампиром. Не хотела убивать. Не могла принять себя и то, что с самого рождения носила клеймо убийцы. У меня осталось лишь одно желание, увы, совершенно недоступное мне, — стать человеком.
Сидя на паре и слушая лектора, который рассказывал о смысле жизни и естественности смерти, я ощущала себя отвратительным гадким чудовищем, приносящим эту самую смерть. Идеальное орудие для убийства… Нет, я им не буду!
— …и важнее всего в этой жизни, мои дорогие слушатели, — принимать себя, принимать то, кем вы являетесь, потому что это — высшая ценность… — говорил лектор, энергично размахивая руками в такт своему длинному монологу.
— Вы абсолютно правы, профессор! — вдруг громко и неожиданно для самой себя сказала я. — Вот только вы не объяснили, что делать тем, кто не принимает себя!
— Очень актуальный вопрос! — отозвался лектор.
— Это не вопрос, потому что ответ я уже знаю.
— Поделитесь с нами?
— Конечно. Есть две формы земного времяпровождения: одна из них — это жизнь. Жить и принимать то, кто ты есть, принимать свою сущность и положение. Жить и продолжать род, иметь любимые занятия, работу, быть довольным и не иметь желания что-то изменить. Такое времяпровождение устраивает многих, и они поддерживают в своем теле эту жизнь, драгоценную для них, потому что боятся смерти. Им нравится процесс самой жизни.
— Отлично, продолжайте!
— Но есть вторая форма — существование, когда ты не принимаешь и ненавидишь то, кем родился и кем являешься, но, машинально, против своей воли, поддерживаешь в себе жизненные функции и терпишь свое бытие. Живешь без смысла, без цели, думая только о том, как бы смерть скорее забрала тебя, потому что хочешь умереть, но боишься доставить смерть самому себе, но мечтаешь, что смерть прекратит твое бессмысленное существование и даст покой. А некоторые вообще не могут умереть, и даже не имеют возможности покончить с собой, вот что несправедливо. И эта мука будет продолжаться всю вечность. И это — невыносимая форма бытия, приводящая к пропасти и сумасшествию.
Студенты молчали, а преподаватель кашлянул.
— Мисс, мне кажется, у вас есть некоторые проблемы? Ваши размышления наводят меня на мысль, что… — робко начал он.
— Вы ошибаетесь, — мрачно перебила его я. Солгала.
— Позвольте узнать, к какой форме бытия относите себя вы?
— Я ненавижу себя! — тихо, но с чувством, сказала я, а затем схватила сумку и вышла из аудитории.
Я поняла, что зря приехала в колледж: здесь на меня напали философские размышления, которые привели меня к окончательному выводу о том, что я олицетворяла собой чистое Зло.
Выйдя из колледжа, я быстро направилась на велосипедную стоянку. Мне было так мерзко осознавать, что я была одна из главных злых героинь сказок и страшных историй, убийца, кровосос, что это было почти физическое чувство. Я чувствовала, будто моя кожа стала липкой, противной, уродливой. Я не сомневалась в том, что должна была бороться со своей сущностью. Любым способом.
Я — не убийца и никогда ей не буду.
— Миша! — вдруг услышала я голос Фредрика.
Машинально обернувшись, я увидела моего парня: он сидел в своем «Мустанге», припаркованном прямо у стен колледжа.
— Садись, — сказал он.
У меня не было никакого желания разговаривать с ним после его вчерашнего преступления, но я переборола в себе это нежелание, помня о том, что сама ввела его в заблуждение. Фредрик был прав: он не единожды спросил меня, готова ли я была к охоте, и я солгала ему. Это я настояла на том, чтобы охота прошла именно вчера. Вины Фредрика здесь не было. Но все же, я чувствовала к нему неприязнь: он видел в убийствах только закон. Он был вампиром в полном смысле этого слова. Убийцей, не видящим в своих преступлениях ничего ужасного.
 
Но, пересилив себя, я села в машину. Фредрик потянулся ко мне, чтобы поцеловать, но я отвернула от него свое лицо.
— Зачем ты здесь? — спросила я, не отрывая взгляд от лобового стекла.
— Ты не ответила на звонок. Я волновался. — Он завел мотор.
— И только из-за этого ты притащился сюда?
— Я совершенно не узнаю тебя, — нахмурился Фредрик. — Ты вновь стала грубить.
— Да что ты, — мрачно улыбнулась я. — Куда мы едем?
— Домой. Как ты?
— Просто великолепно! — нервно ответила я. — Но, если ты хочешь поговорить о вчерашнем, то не стоит напрягаться: я уже все сказала.
— Я слышал твой замечательный монолог в колледже и очень обеспокоен твоими мыслями. Ты не должна не любить себя.
— Не любить? Мягко сказано! — вырвалось у меня.
— Послушай меня: жизнь людей подобна зажженным спичкам — они ярко вспыхивают, быстро горят и неизменно угасают. Они могут погаснуть в начале, на середине или в конце своего деревянного тела. А наша жизнь — это факел, вечный огонь, тихо тлеющий, но никогда не гаснущий. Ничто никогда не сможет погасить его. Даже мы сами. Это фатальная неизбежность, которую мы не можем изменить или разгадать. Это закон природы. Закон того, кто создал нас. И, если ты родились вампиром, значит, Бог создал тебя особенной. Именно тебя он выбрал на эту роль, чтобы ты горела, несмотря ни на что. И он дал тебе силы для этого. Многие смертные мечтают о бессмертии, но для них оно — несбыточная мечта, а ты владеешь мечтой этих миллионов в реальности. Мечтой миллиардов. Мы не выбираем, кем рождаемся, и не знаем, почему именно мы были избраны для вечной жизни вампиров. Но у нас, как и у смертных, есть долг: повиноваться нашему создателю. Мы не можем и не должны идти против его воли, — не глядя на меня, сказал Фредрик.
Но я лишь мрачно усмехнулась: какой же он все-таки философ.
— Я знаю, почему мы горим и не гаснем: мы пожираем жизни этих несчастных маленьких спичек, высасываем из них жизнь и силу. Мы — паразиты, вот, кто мы! Мы не можем жить самостоятельно: нам нужно постоянно воровать чью-то кровь, чью-то жизнь, потому что сами мы ничего не можем произвести, не можем ничего создать. Я уверена, что Бог создал нас и людей равноправными, но мы возомнили себя высшими, захотели быть богами на этой планете. Мы — самозванцы, а не избранные! Убивать других, чтобы продолжать свое существование, — это подлость! — процедила я сквозь зубы.
— Ты так и не можешь понять: для смертных смерть — естественная форма завершения жизни, — твердо сказал на это Фредрик.
— Да, если человек умирает от старости или болезни. Как Мэри. Но, если он был насильственно лишен жизни — это неестественно. Такая смерть безобразна и мучительна. И кто от нее страдает? Нет, не мертвец, потому что он уже ничего не чувствует, как пустой гроб, как пустая коробка, как сломавшийся холодильник. От этой смерти страдают родители, родные, друзья. Любимые. А вдруг тот парень любил кого-то? И теперь его семья и его любимая без ума от горя. Из-за нас с тобой. А что делаем мы? Мы и несем эту безобразную насильственную смерть! Мы пожинаем то, чего не сеяли! Пожинаем труды Бога!
— Это наша работа. Работа, которую нам навязал он сам. Мы не сами придумали и создали эту систему.
— Работа? — Я нервно рассмеялась. — Но что, если я хочу уволиться?
 
— Ты не сможешь, и никто из нас не сможет. И откуда в твоей голове такие противоестественные мысли? Хотя, знаю откуда: это смертные так влияют на тебя.
— Нет, Фредрик, я сама это поняла. Я сама себя изменила.
— Ты не просто изменила себя: ты стала почти человеком. Современная культура, человеческое окружение и твое собственное желание просто убили в тебе все трезвые мысли, — мрачно сказал Фредрик.