Княжна (СИ)

Что, правда так того хотела? И не догадывалась даже об этом?..
Пчёлкин подхватил девушку под бедрами, усаживая вдруг на комод. Сбоку от них книги стояли, которые Витю к Ане и привели, но в тот миг они у Князевой уже не вызывали такого восторга, какой душил всего минуту назад. Она почувствовала лопатками стену, тело мужское перед собой и развела ноги, позволяя бригадиру ближе оказаться.
Пламя, пронесшееся под кожей, могло сжечь. Но оба продолжали гореть. Друг для друга.
— Княжна, — прошептал вдруг в коротком перерыве Пчёлкин, сразу же обратно в губы, что от поцелуя опухли, впился. Такой сладкой, такой покладистой оказалась Анна, что у Вити дыхание сбило к херам. Задохнуться от переизбытка эмоций, от которых потряхивало знатно, мог, но целовать Князеву не перестал бы.
Даже если бы апокалипсис случился. Если бы Холодная война вдруг сделалась Горячей, если бы на Союз атомная бомба через Атлантику полетела, не отсоединился бы.
Рука Вити скользнула вниз по шее Ани, огибая контур сонной артерии, и чуть огладила плечо. Князева под лаской этой вдруг от губ оторвалась и, не в состоянии терпеть приятное давление под ребрами, стоном дыхание перевела.
Господи, как же она ему нравилась…
Он знал, чувствовал, что долго мог над её губами издеваться, закусывая их, посасывая, зализывая ранки на местах сорванной кожи губ, и в качестве награды сдавленные вздохи Князевой принимать. И, вероятно, так бы и целовал Аню до тех пор, пока над Москвой бы Солнце окончательно не зашло, пока воспоминания о вчерашней их перепалке не стали бы казаться сюрреалистичными, если бы вдруг у него в кармане легкого пальто не зазвенела трубка — та самая, огромная, тяжелая и ублюдски неудобная.
Сука. Нет, нет, только не сейчас!..
Витя ухватился за нижнюю губу Анны, думая не брать. Перезвонят, если очень важно. Только вот сама Князева, чуть назад оттолкнувшись, прервала поцелуй, что напоминал больше один долгий, но не болезненный укус, и сказала:
— Возьми.
Пчёла на неё посмотрел. На мокрые губы, на поднимающуюся и опускающуюся от неровного дыхания грудь, и на глаза, зрачки, что блестели едва ли не гирляндами. Зелеными гирляндами.
Витя вздохнул и поклялся себе, что в случае, если звонящий «номером ошибется», то попросту трубку в стену кинет. Чтобы до него больше в тот день никто точно не дозвонился.
Он взял разрывающийся телефон, нажал на кнопку приёма вызова.
— Алло.
— Пчёл, это Фил, — отозвался человек на другом конце провода.
Витя подобрался, понимая, что Валера не просто так, вероятно, звонит; Анна, сидящая перед ним на комоде, поджала губы, чтобы дыхание перевести не совсем громко, чтоб Филатов не услышал на фоне у Пчёлкина женский вздох, не надумал лишнего.
— Не занят? — спросила трубка голосом Валеры.
— А в чём дело?
— Тут Космос решил к Артуру заехать, проверить, как наш «друг» поживает, а он какие-то документы прячет. Непонятно, что, но явно что-то против нас пытается провести. Возможно, новую крышу думает найти, чтобы нас сбить.
Пчёлкин выдохнул, едва сдерживая желание кулаком по комоду дать, да так, чтобы ладонь от удара онемела. Сука, Лапшин ему жизнь портит, сам того не подозревая!..
Анна, конечно, всё услышала. Повернула голову в сторону, снова тихо выдохнула, но уже для того, чтобы сам Витя лишнего не подумал. Сердце свой стук успокаивало понемногу, и мысль, что она самозабвенно с Пчёлкиным целовалась только что, стала казаться нереальной.
Точно плод богатой фантазии.
— Вы уже там? — спросил Витя, медленно распрямляясь. А сам Князеву по изгибу талии погладил, словно думал на себя её взор обратить. Всё, чтоб не дать пропасти, до этого между ними простирающейся, заново разверзнуться.
— Да, тебя только не хватает.
— Буду. Через минут двадцать.
— Давай, — вместо прощания кинул Филатов, и тогда трубка почти сразу же отозвалась быстрыми и слишком уж громкими гудками.
Витя убрал телефон в карман, освободившейся рукой повернул лицо Анны к себе. Не собирался делать вид, что звонок, поступивший ему не совсем вовремя, вдруг что-то бы менял. Князева, смотря куда-то мимо Пчёлы, но в то же время в глаза ему всматриваясь, молчала.
 
Почему-то от этого зрелища у Вити желудок прилип к позвоночнику.
Пчёлкин, замявшись, задумавшись лишь на мгновения какие-то, сказал:
— Прости.
— Не за что извиняться, Витя, — сказала, вроде, спокойно, даже понимающе, но Пчёле все равно не по себе стало. Нет, стоило извиняться. За то, что нашел в себе, наконец, силы действиями чувства свои показать, что сразу же нужен стал другим.
Хотя ещё минут двадцать, как минимум, должен был принадлежать Князевой.
Но Анна девочка умная, Витя сам это не раз говорил. И тогда она, поправив ему почти что буднично воротник рубашки, сказала, в который раз демонстрируя свою рациональность, ему совершенно сносящую крышу:
— Тебя ждут.
Пчёлкин чуть на Князеву посмотрел — на уже хорошо изученные ресницы, дуги бровок, на губы сладкие, что на вкус как кофе с шоколадом.
Он решил вдруг явно, что если бы не бригада звонила, то точно нахрен бы любого послал.
Витя закусил внутреннюю сторону щеки, а, когда Аня с комода соскочила, на пол опускаясь, поцеловал её снова. На этот раз — украдкой, словно их застукать кто мог в её пустой квартире. Князева едва успела понять, что Пчёлкин опять наклонился, губами к ней прижался, так Витя сразу ушёл. Толкнул дверь, не запертую на замок, обернулся на самом пороге.
Не позволил девушке серьёзным взглядом себя проводить. Напоследок он Ане подмигнул озорно — примерно так же, как день её прилёта в Москву — и только потом вниз по лестнице поспешил, уже продумывая, какими лучше дорогами проехать, чтобы к «Курс-Инвесту» приехать в срок.
Анна осталась в квартире. Заперла дверь и сразу же прижалась к ней лопатками, едва ли в состоянии стоять твёрдо на ногах. Она моргнула тяжело, словно события последних десяти минут обухом по голове её огрели, оглянулась по сторонам.
Князева зацепилась взглядом за стопку книг с иностранной классикой, корешки которых, вероятно, успели пропахнуть сигаретами Пчёлкина.
Бабочки в её животе с некой осторожностью взмахнули крыльями, выходя, наконец, из долгой спячки.
 Комментарий к 1991. Глава 9. Очень интересный опыт – писать с температурой 38,3° и неимоверный желанием выложить новую главу. Глаза режет изнутри, голова тяжёлая, но чувствуется облегчение от того, что сделала желаемое.
Автор на больничном