Это моя дочь (СИ)

Потом принёс чёрный хрусткий пакет и принялся разгружать. Банка консервированной кукурузы — меня раньше умиляло, что такой богатый взрослый мужик сладкую кукурузу любит. Теперь не умиляет больше, разве только удивляет постоянство его привычек. Пачка сосисок. Замороженная стручковая фасоль, помидоры черри, одну сразу же закинул в рот, упаковка яиц. Вдогонку дешёвая заварка и вафли с карамелью.
Я так замёрзла, что просто наслаждалась видом горящего огня, вряд-ли он был в состоянии прогреть эту комнату или весь дом тем более, но смотреть на него было приятно. А потом…потом зашкворчали на сковородке сосиски, яйца. Голова все так же кружилась, но теперь ещё и спазмом скрутило желудок — есть я хотела ещё вчера, когда мы встретились. 
— Выглядит красиво, — сообщил он, помешивая содержимое сковородки. 
— Приятного аппетита, — отозвалась я и сглотнула слюну. 
Я не буду просить у него еды, я пока не настолько голодна, гордость во мне сильнее. Да и осторожность — мало ли, что он добавить может в пищу. Сижу, смотрю в его спину. Он увлечён готовкой, странно, но готовить он всегда любил и делал это с удовольствием. Я тогда ещё думала, разве может быть плохим человек, который по утрам готовит мудреные оладушки со шпинатом? Это сейчас я взрослее стала, теперь знаю, что плохим может быть кто угодно, не смотря на атрибуты и привычки. 
Шевельнула ногой — туго примотано. Рукой подвигала, осторожно. Он не обернулся. Я решила рискнуть. Кухня была маленькой, как и большинство кухонь домов советской и постсоветской постройки. Одной рукой я могла дотянуться до выключенного за ненадобностью холодильника, а второй до кухонных шкафчиков. Муж стоит спиной и не должен заметить. Если не обернётся, конечно… 
— А ведь мы с тобой муж и жена до сих пор, — говорил он. — У меня и паспорт твой есть. 
Тихонько тяну на себя выдвижную полку. Ощупываю. Засохшая головка чеснока, отделение для ложек. Там может быть нож, знаю, но искать его страшно — загремят же. Вытягиваю шею. Заглядываю. Нож есть. Дешёвый, с пластиковой чёрной ручкой, такой желанный. Осторожно беру его, не выронить бы… 
— Я и заявление не стал подавать о твоей пропаже, — продолжал делиться наболевшим муж. — Искал конечно, по своим каналам, но полицию привлекать не стал. А знакомым сказал, что разошлись и ты уехала. 
Нож в моих руках. Ладони вспотели так, что я и правда боюсь выронить из влажных пальцев. Держу. Смотрю на спину мужскую, такую беззащитную. Воткнуть бы, по самую рукоять. Но я привязана, мудрено и основательно, если встану, то только со стулом, а это медленно и грохот. Не сейчас. Прячу нож в рукаве пуховика, благо он присборен резинкой и нож не упадёт. 
— Мне кажется, все мои друзья поняли и смеялись надо мной, слышишь? 
И поворачивается резко, так, что я вздрагиваю, хотя куда уж бояться больше… 
— Тебе только кажется, — шепчу, пытаясь скрыть свое смятение. 
— Ничего, я вымещу на тебе все свои обиды, — как ребёнок радуется он. 
Я смотрю на него. А потом боковым зрением замечаю мазок своей крови на шкафчике. Сердце замирает. Если он увидит, то поймёт все и моя задумка провалится, а вместо неё много боли будет за непослушание. 
—Яичница горит, — выдавливаю из себя я. 
— Черт. 
Снова поворачивается спиной. Смачиваю слюной кусочек рукава и быстро тру пятно, а сердце колотится так громко, что оглушает меня. Успеваю. 
— Вкусно. 
— Я рада. 
Ещё не отошла от страха быть пойманной. Он ест, я сижу и жду, и даже голод немного приглушился — страх оказался сильнее. Но теперь у меня нож есть, правда я не знаю, что делать с ним. Ничего, главное есть, придумаю. 
— Ты украла у меня ребёнка, — огорошил вдруг. 
— Ты убить её хотел, — напомнила я. — Разве это меня не оправдывает? 
— Нет, она же моя была. А ты её забрала. 
Молчим. Он ест. Я немного согрелась, волнение утихает, на место ему приходит вселенская усталость. 
— Как сыр в масле каталась, — говорит, прожевывая. — Чего тебе мало было? Нет же, в нищете, с чужим ребёнком лучше. И мужика нормального не нашла. И правильно, кому нужна с довеском?
 
— Некоторым довески не проблема. 
Мгновенно темнеет лицом, стоило молчать. Бросает в меня стаканом, но промахивается, похоже специально. Стакан летит в стену, а муж смеётся с того, как я испуганно втянула плечи. 
— Были значит мужики? Были, кого спрашиваю? 
Перегибается через стол, хватает меня за голову, бьёт лицом о стол. Обжигает болью, по рту стекает кровь. 
— Не было, — сплевываю я. — Не было! 
Снова улыбается, теперь уже удовлетворенно, а у меня во рту солоно от крови. Думаю о том, что до Дашки он не доберётся, и только от одной этой мысли становится легче. 
— Ты же милая такая. Добрая. Не умеешь одна. Ты все равно бы хоть котёнка, да завела. Жаль, не завела, я бы ему шею свернул. Но зато ты завела девочку, ворованную. Да? 
— Её забрал отец, — стараюсь, чтобы мой голос звучал максимально равнодушно. — Я не имею на неё права. 
— Но ты любишь её, да? — смеётся он. — Любишь, так и знал, моя же ты любительница танцевать на граблях. Соскучилась, да? Не переживай, раз уж она тебе так глянулась, я её заберу. И будем жить втроем. Я, ты, и девочка. Как и было бы, если бы ты не сбежала. 
Он смеётся, а я кричу. 
  
Глава 43. Демид.
 
Я терял время. Ярослав просто и прямо сказал — я ему мешаю. Своим давлением, своими требованиями невозможного. 
— Дайте мне эту ночь, Демид. Эту ночь и пару ваших человек. Езжайте домой, к своей дочери. 
Моя дочь не хотела разговаривать. Не просто со мной, вообще, даже с кошками перестала. Я не знал, как вернуть её, я все сломал, испортил, я сам себя загнал в тупик. Я хотел, чтобы моя дочка смеялась, чтобы она счастливой была. 
Ночь, та самая которую я дал детективу. Нужно уже доверять ему начать — он же сумел найти след Ольги, что казалось невозможным почти. Темно. Дом тихий, сонный, кажется, спит. Но это впечатление обманчиво. Я знаю, что не спит Дашка. Лежит, смотрит сухими глазами в потолок. Я знаю, что дети сильные. Что она сможет это пережить. Не забудет, спрячет в самой глубине души, никому не покажет. Но я не хочу, чтобы она это делала. Теперь я больше всего на свете хотел достать и дать ей эту чёртову маму, чтобы она снова поверила в счастье, в чудеса. 
Мы уже поняли, что Ольга не ночевала в квартире. Её соседка с первого этажа слышала хлопок падающего цветочного горшка вскоре после того, как Ольга домой вернулась. Он, тот, кто её забрал ждал её в тишине и темноте оставленной квартиры. 
Дверная ручка повернулась вдруг, тихонько щёлкнув и при движении отразив лунный отблеск. Дальше дело не пошло — заперто. Я вздохнул — не спим не только мы с Дашей. Можно сделать вид, что сплю, ломиться она не будет, да только не по мужски это. Встал, открыл. 
Темно, но в темноте этой вижу, что на Насте, слава богу, ничего обольстительного — огромный пушистый халат до самых пяток. 
— Ты пришла меня совращать? — устало спросил я. 
— Нет. Мы же взрослые люди. Я пришла сказать, что теряю тебя. 
Вздохнул — оказалось, моя маленькая бывшая жена на редкость упряма, и что делать с ней я не знал. 
— Настя, — решил напомнить. — Мы давно друг друга потеряли, вместе с нашей дочерью. 
— Но у нас снова есть дочь…шанс.
Она не любила меня, это я точно знал. Ни тогда, ни сейчас. Я не любил её — она была милой, удобной и родила мне дочь. Она была хорошей женой, но это в прошлом и ушло бесповоротно. Возвращать я ничего не хотел, но её обижать не хотел тоже. Мало того, снова накатывает дурацкая жалость. Словно ребёнка обижаю. И почему я когда то решил, что милая инфантильная девушка будет мне хорошей парой? Сейчас хотелось чего-то более…сильного. Надёжного. Взрывного. 
 
— Настя, мы не будем пытаться вернуть нашу семью. У нас есть дочь, мы будем общаться ради неё. Я тебя не обтжаю финансово и буду продолжать содержать, но я не хочу, чтобы ты продолжала жить в моем доме, это неправильно. Ты должна уехать завтра.