Сказка про пушистого котика, или Самый лучший охотник (СИ)

Второй шаг получился значительно легче первого.
А шаги после четвертого она уже не считала. Просто шла. И была уже полностью силой, а воспоминания о собственной глупости и котике, умеющем втравливать во всякое, отступили куда-то далеко-далеко.
— Слушайте! — произнесла Нэлла как-то так, что люди, едва-едва выстроившиеся для продолжения ритуала, замерли, а потом довольно дружно повернулись к ней.
— Слушайте! — повторила она, понятия не имея, что будет говорить дальше.
Люди замерли, как суслики. И тишина в храме вдруг стала настолько полной и густой, что ощущалась как вода, как давящая толща воды на дне океана. И эту тишину нужно было рассечь, как массу разумной тьмы, широким мечом в тонких руках какой-то легендарной, но затерявшейся в истории и оставшейся только в сказках девы. Потому что эта тишина могла принести столько же вреда, как и та тьма. В нее могло что-то вплестись или врасти. Поэтому ее лучше уничтожить.
— Слушайте, — в третий раз повторила Нэлла гораздо тише и люди дружно подались вперед, чтобы не упустить ни малейшего слова.
А Нэлла вдруг вспомнила, что эта богиня защищает женщин и что она сама женщина. И что вот эти люди пришли сюда, чтобы обидеть ребенка, а это было совсем нехорошо и богиню злило. Она даже в бытность свою воинственной девой ненавидела тех, кто вот так вот обижал детей, пытаясь превратить их в ценную вещь, лишить воли и, фактически, разума. И все лишь для того, чтобы ощутить себя чем-то большим, чем-то таким, чем эти деятели точно не являлись.
А уж нынешняя Ясноглазая, познавшая, что такое быть матерью и насколько это знание способно изменить мир, и вовсе была готова таких людей попросту стереть в порошок и развеять над морем. Просто потому, что не желала их видеть. Искренне. Да она даже ненавидеть их не желала. Пускай их просто не будет.
А еще Нэлла вдруг поняла, что богиня-то действительно одна. Она просто повзрослела, ее мир изменился, а с ним и сила, и что храм вовсе не заброшен. Этот храм для богини просто шкатулка с девичьими ценностями. У Нэллы тоже такая была. Она в ней бережно хранила красивую стеклянную заколку, которую ей когда-то купила бабушка в крошечном магазинчике. Заколка была девчоночья, взрослая девушка такой волосы украшать не станет, но она в себе хранила столько воспоминаний, что превратилась в настоящую ценность. И если когда-то и покинет ту шкатулку, то только для того, чтобы украсить волосы дочери самой Нэллы. Еще в шкатулке были перья из крыла дикой утки, первой добычи маленькой охотницы. И янтарные бусины, видимо упавшие с разорвавшейся нитки. Нэлла их нашла в горах, куда когда-то ходила с отцом. И ей до сих пор было интересно, что же сталось с владелицей тех бус, раз она так за ними и не вернулась. Особенно теперь интересно, когда Нэлла знала, что такой янтарь, темно-медовый, с яркими желтыми прожилками похожими на молнии, носят на запястьях в виде браслетов юные послушницы храмов Желтой Плетельщицы. И эти браслеты были действительно ценны. В них была сила богини.
Еще там было много разных мелочей, ценность которых не понял бы никто, кроме самой Нэллы. И ей бы вовсе не понравилось если бы кто-то начал их ворошить, оценивать, а то и пытаться присвоить.
А вот эти люди пришли в храм именно за этим.
Правда, все это объяснить Нэлла бы не смогла. Да даже богиня бы не смогла, если бы стала читать лекцию о чужой собственности и ценности вещей, которая измеряется не только деньгами. Зато богиня могла заставить их почувствовать. А заодно почувствовать и то, что ощущает ребенок в клетке. И то, что чувствует мужчина, желающий получить этого ребенка в качестве очень ценного дрессированного зверька. И что чувствует мать ребенка. И как это все богине не нравится. И даже то, как на самом деле должны были отнестись добрые люди к ритуалу, о котором их предводителю рассказал незнамо кто, причем, незнамо кто, имеющий на этот ритуал какие-то свои планы.
Поэтому Нэлла улыбнулась и выдохнула в последний раз:
— Слушайте!
А потом крепко зажмурилась, чтобы ничто не отвлекало. Нэлле ведь слушать было не надо, она и так все понимала. Скорее, ей слушать было бы даже вредно. Поэтому нужно было сосредоточиться на том, чтобы не слышать, пропустить все мимо «ушей» и не носить потом в себе чужую вину. Оградить богиня от которой то ли не могла, то ли считала, что девушка и сама прекрасно с этим справится и что этот процесс пойдет ей на пользу.
 
Открыла Нэлла глаза через семь ударов сердца. Просто почувствовала, что тишина больше не давит, как тоны соленой океанской воды. Да и чужое спокойствие схлынуло куда-то вместе с этими водами. А вот слух вернулся только после того, как глаза увидели сидевших на полу людей. Людей, которые смотрели на нее с восторгом и благоговением. Словно она, перебросив распущенные волосы через плечо, действительно стала богиней. Да, эти люди смотрели на нее с восторгом, даже мать уснувшего в клетке ребенка. И только один человек таращился с ужасом, видимо, тот самый предводитель, до которого неожиданно дошло, что именно он творит. Раньше он этого не понимал. Раньше у него было отличное оправдание, скрывавшее от него возможность понять — он все делал ради будущего и ради торжества добра над злом.
— Чушь какая-то, — пробормотала Нэлла.
Восхищенные люди стали повторять ее слова, как кукую-то истину. А стоявший на ногах предводитель покачнулся, словно она этими словами его ударила, а потом попросту рухнул.
Нэлла хмыкнула, покачала головой и обернулась туда, где должен был находиться котик, его подопечные и один суровый громила. Наклонила голову на бок, рассматривая щит, за которым они все спрятались от не предназначенного для них понимания. Нет, если бы оно предназначалось для них, щит бы им не помог. А так, он оказался очень даже к месту.
Потом девушка улыбнулась, выставила перед собой руку и взмахнула раскрытой ладонью сверху вниз, как мечом. И в щите появился разрез, начавший быстро расползаться. Котик едва успел это дело стабилизировать, подтянуть к себе нити, а потом расплести остатки, вобрав излишки энергии в браслет на запястье.
Котик определенно понимал, что в храме лучше не мусорить, не брать ничего без спросу и уж точно постараться ничего не поломать. Котик вообще на удивление умный и понимающий, словно и не боевой маг, привыкший все решать силой, а чужую силу и вовсе стараться перебороть.
И Нэлла вдруг поняла, что наверное именно поэтому он выжил там, в мире Птичьих Домов. Выжил, несмотря на то, что был одиночкой, а одиночки, особенно одиночки-маги, привычки выживать и становиться очень сильными там не имеют.
Ага, именно потому, что в одиночку перебороть толпу — нереально. И он этими глупостями не занимался. Сражался, похоже, он только с собой.
Со своей кошачьей натурой, наглостью, беспардонностью, самоуверенностью и привычкой бросаться на добычу, не думая о том, что так можно упасть, нарваться на соседскую собаку, а то и угодить в ловушку.
Да, котик долго-долго сражался сам с собой.
И у него попросту не оставалось желания, чтобы разводить какие-то войны еще и с посторонними.
— Очень интересно, — сказала Нэлла и улыбнулась, а потом сделала шаг вперед.
И нет, она понятия не имела, что будет делать дальше. Не знала, зачем туда идет. Совсем забыла об оставшихся за спиной восторженных людях. Но готова была что-то сотворить, не важно что, да хоть бы ткнуть Лоста пальцем по носу и сказать: «бу!». Чтобы проверить, не отпрыгнет ли он спиной вперед, округлив глаза, для пущего сходства с взъерошенным домашним котом.
Но, увы, Нэлла не дошла. Очень уж не вовремя появились грозные стражники и стали требовать стоять на месте и ничего не делать ради собственной безопасности.
И девушка застыла. Потому что котик был прав, бросаться на толпу — глупо. Особенно если броситься хочется из-за вбитых в голову истин и скверного характера. Здесь истины другие и эти стражники точно не знают, что нельзя кричать на потомственного стража.  Может они тоже потомственные.