ГД. Книга четвертая (СИ)

– Простите.
– Всего лишь чашка, – неожиданно смилостивилась миссис Макстон, – чашку, как и любой сервиз всегда можно выбросить и заменить другим, а вот разбитую жизнь по осколкам не соберешь. И мисс Аккинли славная девушка, вам бы познакомиться ближе.
Когда она вышла, Эмбер проводила ее задумчивым взглядом, затем посмотрела на меня, молча, но с явно читающимся вопросом во взгляде.
Что ж, я переставила чашку с блюдцем на стол, сложила руки на коленях, нервно сминая ткань подола платья, и сказала прямо:
– Я не знаю, насколько это правда, а потому сообщу вам факты. Факт первый – ваш отец не присутствовал при вашем рождении, иначе знал бы о том, в этот свет пришло трое его незаконнорожденных дочерей. Факт второй – бездетная миссис Аккинли, прачка в приюте, где рожала ваша мать, не стала бы красть дитя, если бы не слышала крики вашей матушки, которая требовала убить всех своих трех незаконнорожденных новорожденных.
Эмбер сидела, глядя на меня распахнутыми глазами, не мигая, не шевелясь, и, кажется, даже не дыша.
– Дышите, пожалуйста, – попросила я, – мне правда тяжело смотреть на вас, но еще тяжелее, когда вы вот так безмолвно и бездыханно замираете.
– Простите, – леди Энсан была воспитанной леди. – Мне нужно успокоиться.
Я ожидала, что за этим последуют нюхательные соли, быть может мятное масло или распахнутое окно, но нет – плавно и гибко, словно змея, девушка соскользнула со стула, быстро приблизилась к пылающему камину и, невзирая, на мой испуганный вскрик, сунула обе ладони в огонь!
– О, Боже! – не удержалась я от испуганного возгласа.
– Мгновение, – попросила Эмбер, тяжело дыша.
Увы, в это мгновение вспыхнули ее волосы, и из пшенично-золотых, они стали медно-огненными, в буквальном смысле огненными. И теперь вся спина девушки представляла собой полыхающее пламя.
– Огонь, – все так же тяжело дыша, проговорила леди Энсан, – моей стихией всегда был огонь, вот такой, первородный, буйный и… неконтролируемый. Лаура обладала магией, с лету запоминала любое заклинание, великолепно фехтовала, была способна отыскать зверя в лесу по одному лишь запаху, а все, на что была способна я – разжигать огонь.
– Эмм… у вас это замечательно получается, – нервно похвалила я, судорожно перебирая заклинания погашения огня, которые только были мне известны.
Не замечающая моей нервозности Эмбер ожесточенно продолжила:
– Отец приходил в ярость. Розги? О нет, розгами наказывали только Елизавету, чтобы не оставалось следов, чтобы не портить… красоту, а меня и Лаур он избивал кнутом, даже не до крови, это было бы слишком мелким наказанием, по его мнению, так что он бил до сломанных костей!
Чудовищно…
И вместо того, чтобы попросить девушку успокоиться, я призвала «Refractoriness» защищая все поверхности этой комнаты от воспламенения.
– Спасибо, – не оборачиваясь, поблагодарила Эмбер.
Села на пол, скрестив ноги и держа все пламя, которое просто переместила из камина так, словно это не огонь, а искрящаяся хрустальная пирамидка.
– Я всегда считала это правильным, – проговорила она, глядя на огонь, – отец требовал от нас быть сильными и отомстить… отомстить, за маму.
Пауза, разгорающееся пламя в руках виверны и тихое:
– Утопить в крови Город Драконов…
На ее лице начала проступать золотая чешуя, вспыхивая пламенем чешуйка за чешуйкой, и я уже начала существенно волноваться, как вдруг Эмбер едва слышно произнесла:
– Елизавета догадалась первой.
И бросив огонь обратно пожирать дрова в камине, девушка резко поднялась, а ее волосы, ладони и облик вернули прежний вид.
– Слава тебе господь! – послышалось в коридоре.
И мы с леди Энсан удивленно оглянулись на вход – там, за дверью, были все мои домочадцы, и у всех наготове имелись ведра с водой.
– Хм, – произнесла Эмбер, – вы знаете, а это не похоже на чай.
– О, я вижу, для вас не составит труда вскипятить любую воду! – не осталась в долгу миссис Макстон. И уже обращаясь ко мне: – Дорогая, мы оставим воду в коридоре, если вы не возражаете?
 
Не сдержав улыбку, ответила:
– Если вам так спокойнее, оставляйте. Что касается гостиной, я использовала магию, пожар нам не грозит.
Едва все ушли, действительно оставив ведра, Эмбер тихо заметила:
– У вас странные отношения с прислугой.
– Они не моя прислуга, – возразила я, – они давно моя семья. Все что у меня осталось.
И я улыбнулась, за любезно-вежливой улыбкой, скрывая ту горечь которая неизменно оставалась со мной. Мама всегда одна… моя от меня отказалась.
– А что ваша семья? – заинтересовалась леди Энсан.
Я потянулась, взяла блюдце с чашкой со стола, сделала глоток почти остывшего чая, и грустно улыбнувшись, ответила:
– Меня никогда не били кнутом. Меня просто вычеркнули из своей жизни.
Вычеркнули…
Всего лишь слово, одно слово, но как же много за ним скрывалось боли. Моей боли. Дверей моего дома, что закрывали передо мной, не пуская даже на порог. Отца, что отворачивался, а то и вовсе задергивал шторы, когда я проходила мимо его конторы, чтобы увидеть папу, хотя бы только увидеть. Мать вместе с няней, моей няней, растившей меня с рождения, стремительно покидавшие любой магазин или сквер, едва завидев меня.
– А смотрю и вас жизнь потрепала, – мягко опустившись на стул передо мной, произнесла Эмбер.
– Отчасти, – прошептала я, – отчасти.
Я никогда и никому не говорила об этом, но почему-то не смогла сдержаться и почти беззвучно призналась леди Энсан:
– Моей мечтой было стать известным ученым. Потом, после завершения научного труда профессора Стентона. Мне хотелось, чтобы обо мне писали в газетах, чтобы мои открытия делали жизнь лучше, чтобы… родители гордились мной и простили за тот выбор, что я совершила вопреки их воле.
Я помолчала, глядя в свое искаженное отражение, усмехнулась и продолжила:
– Как наивно. Наивно и глупо.
– Быть может наивно, но точно не глупо, – возразила Эмбер. Усмехнулась и добавила: – Похоже, мы с вами обе маленькие недолюбленные родителями девочки… – И тут же спросила: – А что Ширли?
– О, – я заставила себя улыбнуться, – ей отчасти повезло, у нее были бесконечно любящие отец и мать, но, увы – низкий социальный статус несет гораздо больше опасности, нежели проживание в иных социальных слоях. Ее отец погиб в очередном торговом предприятии, он был извозчиком, а мать пережила его ненадолго, и скончалась в скором времени от непосильного труда.
– Какой ужас, – потрясенно прошептала Эмбер. – Бедное дитя.
– Дитя? – переспросила я. – Она ваша ровесница.
Пожав плечами, леди Энсан невесело возразила:
– Мне пришлось повзрослеть раньше, следовательно, я старше. У меня есть шанс вытащить Ширли из поместья Арнелов?
Растерявшись от ее вопроса, я лишь неуверенно пожала плечами, искренне изумленная вопросом и той решимостью, что прозвучала в голосе виверны.
– Не удивляйтесь, – усмехнулась Эмбер. – Лаура в тюрьме, добраться до нее у меня нет возможности, а даже если и будет – отец позаботился о том, чтобы все тайны мы унесли с собой в могилу, значит, вероятнее всего, если Лур еще жива, то уже лишена адекватного сознания. В любом случае – для нее одобрение отца и исполнение «великого долга» куда важнее наших жизней, как, впрочем, и любых иных. Так что все, что у меня осталось – Ширли. А я, как вы правильно заметили, мисс Ваерти, очень много времени прожила среди оборотней, и семья для меня не пустой звук. Я заберу Ширли, мы выберемся из этого проклятого города, моих сбережений хватит, чтобы добраться до родных мест, а там… ни отец, ни кто-либо иной нас никогда не найдет. Я не хочу воевать, я никогда не убивала, и не желаю начинать. Я все еще маленькая девочка, которая умеет лишь разжигать огонь, и у которой никого не осталось.
 
Монолог, наполненный эмоциями в той степени, в которой свои монологи наполняли оборотни – то есть эмоций не было. Была цель, было решение, был план дальнейших действий – все четко, по-военному, точнее… так по-оборотневскому. И исключительно потому, что с психологией оборотней я была знакома, я и сделала вывод: