Драконья Пыль. Проклятие Ирвеона (СИ)
Основательно подгулявшие ночью горожане отсыпались в постелях, и только торговцы, позевывая, педантично открывали магазины. Уборщики-лесовики собирали мусор в тележки. На маленькой площади хмурые мужички сколачивали помост. Надеюсь, для очередного развлечения, а не казни. Все карательные мероприятия отложили на две недели до окончания праздников.
Город потихоньку оживал, а я понимала, что зря так бездумно выскочила из дома. Конечно, Рэнс не поджидал меня за углом, и найти его, наугад шатаясь по улицам, не вышло. Зато действие его снадобья заканчивалось. Боль из тупой грозила перерасти в острую, а слабость потихоньку сковывала тело.
О чем я только думала? Еще ночью лежала при смерти, а тут, пожалуйста вам, поскакала искать обиженного друга.
Нет, так не пойдет. Надо вернуться, попросить Ардалиона разыскать Рэнса. Я повернула обратно и нос к носу столкнулась с тем, кого хотела видеть меньше всего.
— Ну, привет.
В серых глазах охотника плясало торжество. Золотая веревка скользнула на мое запястье, отрезая от всего мира. Отупляющее чувство безразличия смешалось со слабостью и превратило меня в послушную безвольную куклу. Весь мир, кроме стоящего передо мной человека превратился в бесформенное скопление теней.
Его лицо нельзя было назвать неприятным, но профессия давно отпечаталась в чертах. Жесткий взгляд, давно сломанный и не совсем удачно сросшийся нос, плотно сомкнутые губы. Жестокий человек, безразличный к чувствам других.
— Я все думаю, кто же ты? — Он скрестил руки на груди, не выпуская при этом из них веревку. — Ведь ты не из лесовиков. Так почему вчера тот зеленомордый тебя защищал?
Возможно, потому, что вы все давно позабыли, что такое обыкновенная доброта?
На разговоры не было сил. Не было сил даже на боль. Хоть за это большое спасибо волшебной веревочке.
— Пойдем-ка. Хочу тебя кое с кем познакомить.
Я побрела за ним, вяло переставляя ноги. Мимо проплывали безликие тени — не люди. Мне нет до них дела, а уж им и подавно нет дела до той, кого тащит за собой на поводке охотник. Как бездомную собаку на мыловарню…
Удобно, когда рядом есть дракон, готовый в любой момент помочь, вытянуть из передряги, заштопать носки. Пожалуй, я даже немного завидовала Арону.
— Эй, Закирий!
Охотник остановился, недовольно поморщился. Наперерез толпе теней двигались две тени выше и шире прочих.
— Я думал, обознался. — Горец в жилетке с нашивкой городской стражи проник в наш тесный мирок, вытащил из поясной сумки стопочку листов и карандаш. Что-то написал, протянул охотнику. — После гуляний зайдешь за вознаграждением.
Второй стражник, точнее стражница, бесцеремонно схватила меня за плечо, сорвала с запястья веревку. Ух! Зачем так резко-то?! Мир обрушился на меня, едва не сбив с ног. А со всем миром вернулась и боль. Не давая мне упасть, стражница скрутила мои руки за спиной обычной веревкой, так туго, что не стоило и пробовать освободиться.
— Вы охренели? — Охотник Закирий ошарашенно хлопал глазами то на квитанцию, то на горцев. — Я, вообще-то, работаю на Егара.
— А мы на короля, — ответила женщина певучим голосом.
— Если бы ты не работал на Егара, Закирий, — вкрадчиво, как для слабоумного, пояснил горец, — не было бы никакого вознаграждения.
— Да на хрена оно мне? — вспылил охотник. — Она меня ограбила…
Минуточку. Это Кот стащил у него вино и провизию, так с чего он на меня-то взъелся? Естественно, моих пояснений никто слушать не собирался.
— Тем более. Решение подобных вопросов — дело государственных органов. А по нашим сведениям, она участвовала в организации бунта против короля. Спасибо, Закирий, за помощь. Король тебя не забудет.
Тут уже мы вместе с Закирием, как говорит в таких случаях Темный Властелин, поразились до глубины души.
Горцы отсалютовали короткими жезлами и потащили меня в тюрьму.
***
Строго говоря, городская стража непосредственно подчинялась мэру, а не королю, но согласитесь, «мы работаем на короля», звучит внушительнее, чем «мы работаем на мэра». Потому, вели меня именно в городскую тюрьму. Королевская находилась далеко от столицы, и держали там политических преступников и попавших в опалу придворных, которых казнить было нельзя или жалко (мало ли, пригодится еще). В городскую свозили всех прочих, и держали до вынесения приговора, а после — либо на плаху, либо в ссылку, и тут еще стоило подумать, что хуже.
Доказать свою невиновность удавалось лишь единицам, поэтому преступные личности старались тщательнее скрывать следы своей деятельности и не попадаться вовсе. За мелкое хулиганство, дебош и прочее в тюрьму не сажали. Стражники могли на месте проучить нарушителей, или оттащить в районный участок для серьезного внушения.
Тем удивительнее, что меня вели именно в тюрьму. Еще и в бунтовщики записали.
Конвоиры мне попались молчаливые, на вопросы не отвечали, но, хотя бы, вели аккуратно и не давали упасть, когда на меня накатывала слабость. Зато я, пытаясь отвлечься от боли, вдоволь налюбовалась их выдающейся внешностью.
Горцы были могучи и невероятно красивы. Такие правильные лица обычно рисовали на мотивационных плакатах или эпичных картинах. Исполненные достоинства и величия. Хотя, сами по себе они были теми еще забияками и безбашенными воинами. Потому и становились наемниками или стражниками: тут можно было на законных основаниях отлупить пару-тройку, а то и десяток человек в день. В свободное от потасовок время горцы оставались весьма добродушны.
Оба стражника — и мужчина, и женщина — были коротко пострижены и носили минимум украшений. Зато в татуировках себе не отказывали. Рельефные руки были полностью забиты изображениями причудливых созданий, непонятных символов и выдающихся личностей бинтийской культуры.
В молчании они сдали меня тюремной страже и удалились. Положение из паршивого превратилось в «хуже некуда». Если на улице у меня еще была какая-то надежда на спасение, то за высокими стенами тюрьмы все иллюзии испарились.
Здание городской тюрьмы было круглым, с узкими окошками, утыканными стальными штырями. Пустой двор по периметру отлично просматривался и не давал и намека на укрытие. Забор в два человеческих роста по кромке тоже «украшали» разнокалиберные корявые и зазубренные штыри, от одного вида которых бросало в дрожь.
Нижние этажи тюремной башни отводились преступникам средней руки — ворам и убийцам. Нас, бунтовщиков, держали в пентхаусе. По винтовой лестнице меня привели в круглое помещение со столом, парой стульев и мрачными в бурых потеках шкафами. Создавалось впечатление, что их регулярно роняли на постояльцев этого заведения, причем по нескольку раз на каждого.
Комнату освещала единственная тусклая лампа, нагнетая и без того мрачную атмосферу. Тут меня бесцеремонно обыскали, отобрали все вещи. Коробка с пауком, кольцо и злополучный медальон вызвали живейший интерес у скучающих без дела надзирателей. Один из них попытался со мной «заигрывать», но второй быстро его осадил. Мы, политические преступники — считай, элита. Никогда не знаешь, как там все обернется и не придется ли в другой день этой пигалице в ноги кланяться.
Из одежды оставили только штаны и безрукавку. И на том спасибо, радушные хозяева! В другой день я непременно устроила бы им веселую жизнь, но сейчас мне хотелось свернуться клубочком в углу и дождаться, когда горящая боль отступит.
***
От круглого предбанника-допросной лучами отходили коридоры. Камеры располагались только по одной стороне и так далеко от стены, чтобы даже самый длиннорукий и длинноногий преступник не добрался до надзирателя или посетителя. Между камерами стены тоже были глухими, чтобы соседи друг с другом не шептались о своих политических замыслах, а говорили во всеуслышание.
Меня намеревались поместить в самые дальние апартаменты, и в этом коридоре меня ждал сюрприз: старые знакомые, собственными персонами — хмурый Вилли и избитый до неприличия лесовик.
— Привет, Вилли, — я вяло махнула рукой.