Мир за мир (СИ)
— У мамы тоже, — Аня смущённо спрятала руки за спину. — Стиральная машина сломалась, а у нас всё время постель бабушкина и Миколины брюки. Сегодня вот опять киснет целая гора в ванне.
— Микола — это…
— Миша и Коля, — улыбнулась девочка. — Сокращённо — Микола.
— Стиральная машина — это по моей части, — заметил Артур. — Посмотрим?
— Сначала я одна поговорю с мамой, — Лесная Сестра достала два пакета со зразами и большую банку острого салата.
* * *
— Кто это был? — Ирина, вновь настроившись поругаться со свекровью, вошла в комнату с тарелкой каши. — Соцработник?
— Да что ты, Ириша! — добродушно отозвалась Маргарита Михайловна — ей-то ругаться уже совершенно не хотелось. — Насчёт операции договариваться будет.
— Ну так я и знала! — женщина со страхом осознала, что эта действительно может договориться, и тогда у неё уже не будет великомученического ордена Лежачей Свекрови. — Очередная аферистка! Вы знаете, сколько таких ходит по старикам — последние деньги выцыганивать? Небось всю зажиленную пенсию за полтора года отдали?
— На книжке[5] у меня пенсия, знаешь ведь! Тебе бы только гадость сказать про хорошего человека! Всё бесплатно сделают.
— «Бесплатно!» — с горьким смешком передразнила Ирина. — Всё в сказки верите? — она открыла шкаф. — Где ваша история болезни? Она забрала? Ну так я и знала! Свою мамашу на ваше место в очереди подвинуть захотела, а ещё богатая! Они потому и богатые, что всё за чужой счёт!..
— Наточка! — подалась вперёд Маргарита Михайловна, встречая появившуюся в комнате Лесную Сестру.
— Ах, уже «Наточка»? — Ирина ещё не доругалась и продолжала распаляться. — Ну так я и знала! Закрыла же дверь, а они всё равно лезут!
— Тихо! — свекровь хлопнула ладонью по стене. — Фея это! Делай, что скажет! Ирка, ну когда ж ты радоваться научишься, великозадроченица?
* * *
«Есть лица — подобия жалких лачуг, где варится печень и мокнет сычуг»[6] — вспомнила Ната слова поэта. Именно такое лицо было у Аниной мамы.
«Не старая ведь женщина, а глаза… Да Маргарита Михайловна моложе выглядит! Печаль бывает мудрой, но здесь-то никакой мудрости, одно наслаждение собственным страдальчеством. Вот уж действительно великозадроченица! Самое ужасное, что её мир — устойчивый, с крепким стержнем. Стержнем фурункула, дьявол тебя раздери! Она вообще была когда-нибудь настоящей, живой? Давно ведь зомби уже, а не живая, потому что живое не только заботится о других, но и радуется. Ну как вдохнуть радость в человека, который её так старательно от себя гонит?»
Нет, не с разговоров нужно начинать, а с того, что этой женщине привычно — с хозяйства. Лесная Сестра постаралась подпустить в голос побольше металла, но металл этот всё равно был серебром:
— Ира, есть две сковородки и подсолнечное масло?
— Нечего жарить! Денег нет! — привычно изрекла свой девиз Ирина.
— Есть, я принесла.
Они прошли на кухню, и женщина, достав из шкафчика сковородку с поцарапанным тефлоном, со злостью шваркнула её на плиту. Вторая, вся в пригоревшем жире, мокла в раковине в окружении нескольких тарелок.
— Помой посуду, а? — предложила Ната. — «Фейри» есть? В смысле не я, а средство для мытья посуды?[7]
— Денег нет! Содой моем, — что-то удержало Ирину, готовую было возмутиться, что какая-то незнакомая богачка командует у неё на кухне.
— Содой так содой, — Лесная Сестра невозмутимо выложила на стол содержимое принесённого с собой пакета и сняла с крючка фартук.
«Офигеть!» — думала Ирина в совершенном потрясении, раздражённо отскребая сковородку. — «Вот так, не чинясь, берёт не стираный полгода фартук — да поверх светлой шёлковой блузки! Руки ухоженные — уж тебе-то, богатенькая, небось не приходится стирать руками. И даже у плиты кольца не сняла! А ногти почему-то короткие, у меня и то длиннее… Кто ты вообще такая?» — ей неожиданно стало немного стыдно за свою засаленную кухню.
— Ага, спасибо, — Ната включила две конфорки электрической плиты. — Ириш, не торопись. Когда жаришь, масло нужно сначала раскалить. Я сама, хорошо?
— Зачем котлет столько? — буркнула мать семейства, смирившись со своим отстранением от плиты. — Михалне и двух за глаза!
— Это зразы. Затем, что трое мужчин в доме. И саму себя не забывай.
«Стоп! А Анку она почему не посчитала?» — лихорадочно соображала Ирина. — «Да потому, что именно с Анкой сначала и познакомилась, и уже накормила ужином! Как же я сразу не сообразила…»
— Аня где? В компании твоих подружек развлекается, я правильно поняла?
— Не «развлекается», а домашку делает. Можешь не проверять, всё будет без ошибок. («Ещё бы! Артур с Алиной такие умники, и образование у них прекрасное»).
— Всё равно пусть немедленно домой идёт! Стирки полная ванна, а у меня… — Ирина, неожиданно для себя расплакавшись, показала трещину на пальце. — Тебе-то не надо руками стирать. А у нас — видишь? Мало мне простыней из-под Михалны, ещё и Микола каждый день в грязных штанах! А машина полгода как сломана, Олег не может починить! Что он вообще может без мамочки? — женщина разрыдалась, уронив голову на стол.
«Артур, твой выход!» — позвала Ната одновременно со звуком открываемого замка входной двери.
* * *
— Дамы, я прощаюсь! — неожиданно произнёс Страж Вихрей и исчез.
— Ань, всё хорошо! — Алина обняла девочку. — Ната законтачила с твоей мамой. Артур пошёл стиральную машину посмотреть.
— А починит? — недоверчиво вздохнула Аня.
— Пару стирок точно обеспечит, поверь. У тебя с уроками всё?
— На завтра всё, но послезавтра история, — девочка смешно наморщила нос.
— Послезавтра? Ну съездишь завтра к Даше, позанимаетесь. Она как раз историк… то есть пока студентка истфака, но историю знает очень хорошо.
— Ура! Ой, денег нет…
— Анка! Опять за своё? С тобой бесплатно занимался профессиональный репетитор, неужели ты думаешь, что Даша — за деньги? Да она будет страшно рада тебя видеть.
— Артур — репетитор?
— Да, и очень хороший, только никому не говори. Страж Вихрей и репетитор Артур Анатольевич — два разных человека, сечёшь?
— Ага, понятно, — Аня собрала всё в свой школьный ранец. — Теперь домой?
— Подожди ещё немного, пусть мужчины тоже поговорят. Сыграешь? — Алина протянула девочке гитару.
Аня задумалась. Что сыграть? Может быть, о своём мире, который вроде бы и не рухнул ещё, но завалился и течёт, и его разъедает ржавчина?
…Но вместо крови в жилах застыл яд, медленный яд…
Медленный яд, разрушенный мир,
разбитые лбы, разломанный надвое хлеб…
И вот кто-то плачет, а кто-то молчит,
а кто-то так рад, кто-то так рад!..
Мама, мы все тяжело больны,
мама, я знаю, мы все сошли с ума… [8]
«Да она же прирождённый бард!» — поняла Ледяная Дева. — «Какой богатый голос — высокий, с задушевной трагичностью и вместе с тем озорной, намекающий, что из трагедии может найтись неожиданный выход. У нас с ней получится прекрасный дуэт!»
Ты должен быть сильным,
ты должен уметь сказать:
«Руки прочь, прочь от меня!»
Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть?
Что будут стоить тысячи слов,
когда важна будет крепость руки?
И вот ты стоишь на берегу
и думаешь — плыть или не плыть?..
— Да, — тихо сказала Алина. — Именно «медленный яд». Но это тот мир, который ты должна покинуть и воссоздать новый. Плыть! Знаешь, есть музыканты, которые исправляют целые миры в обычном смысле этого слова. Про них уже книгу пишут…[9] Мы тоже воссоздаём миры, только миры людей. Ведь каждый человек — это целый мир.
* * *
«Что-то не так», — подумал Олег Павлович, ступая в прихожую своей квартиры. — «Пахнет непривычно вкусно, и чьи-то голоса на кухне. У нас гости? Гости — в доме, которого уже два года как нет? На маме же всё держалось, а она давно не встаёт».