Люк Скайуокер и тени Миндора (ЛП)

– Кто-то идёт, – прервала его Лея. – Хан, вон там кто-то есть! Идёт за нами!
– Часом не Люк? Пожалуйста, скажи, что это Люк. – Про себя Хан поклялся, что если Лея ответит «да», он больше никогда-никогда не выдаст ни одной шуточки про Великую Силу, про джедаев, про световые мечи или вообще про что-либо связанное с этой епархией. До конца своей жизни не выдаст. Или даже дольше, если потребуется.
Неожиданно существа из камня у входа в пещеру расплавились будто сами по себе и разлились жидкоплавким месивом.
– Это не Люк. – Голос Леи звучал приглушённым.
Ряды таявших друг за другом существ из камня складывались как карточный домик: зигзагообразные электрические росчерки стали сходить на нет. Когда растёкся последний, воцарилась тишина, а пещера погрузилась в непроглядный мрак. Стало так темно, хоть глаз коли.
Так темно, будто само понятие «свет» вдруг утратило привычное определение, а любой огонёк или проблеск мог бы показаться лишь сном.
И в этой всепоглощающей ночи раздалось рычание.
– Что это было? – спросил Хан. На слух это было словно порыкивание кореллианской песчаной пантеры, которая запугивала случайно забредшего в её логово незваного гостя.
– Оно говорит, – тихо ответила Лея. – «Ваше убежище – сама Тьма. Примите её объятья и усните, усталые путники».
– Ну и что это должно означать? И с каких пор ты говоришь на… кстати, что за немой язык?
– Не знаю. Просто как-то понимаю его.
Раздалось новое рычание, и на сей раз его источник явно пришёл в движение. Хан наставил ДЛ-44 туда, откуда пришёл звук.
– Что он говорит сейчас?
Её руки обвились вокруг груди Хана.
– Он говорит, что чует твой страх.
– Правда? Ну так пусть почует вот это.
Бластер Хана разразился ещё одним выстрелом. В мгновение ока стрелок увидел источник рыка. Его. Будучи крупнее любой песчаной пантеры, тёмная фигура неслась вдоль стены. Хан стрелял вновь и вновь, но разряды попадали только в камень, поскольку этот мужик – эта тварь, да без разницы – двигалась слишком стремительно, размыто даже для острого зрения Хана. Он стиснул челюсти и, недолго думая, дважды легонько нажал на спуск – затем снова, и ещё дважды без всякого перерыва, слыша в ответ лишь серию сухих щелчков. Сквозь сжатые зубы вырвалось невнятное ругательство.
Рычание противника перелилось в басистый сухой смешок, для перевода которой вовсе не требовались способности Леи.
– Думаешь, это забавно? Ну-ка зажги свет, и я покажу тебе что-то забавное!
– Хан, не раздражай его! – прошептала Лея.
– А почему нет? Думаешь, ситуация может стать ещё хуже?
– Да, – сказала она. – Мне кажется, он здесь ради меня. Если будешь держать рот на замке, тебе могут сохранить жизнь.
Последовал очередной полурык-полусмешок, который не нуждался в пояснении, и слева от Хана возникло слабое свечение холодного зеленоватого оттенка. Он не смог точно определить, что за «ночник» включился посреди тёмной пещеры, пока рассеянный свет не стал усиливаться, медленно, но верно озаряя всё внутреннее пространство аморфным пятном, и посреди этого пятна обнаружилась тень в виде мужчины, раскинувшего руки в обе стороны. Он и был «ночником», бессистемно источавшим из рук сверкавшие лучи подобно тому, как кристаллики льда формируют морозные узоры на стеклянном окне. Свечение не только сделало видимым окрестности, но и очертило огромную, могучую фигуру, припавшую к земле будто катарн [41], готовившийся к прыжку. Приглядевшись, Хан понял, что источником света выступал какой-то люминесцентный лишайник, который словно произрастал из ладоней здоровяка, и чем больше становилось этого лишайника, тем быстрее он расползался, продолжая устилать стены и пол пещеры, пока в одном последнем рывке не покрыл весь пол, все стены и не усеял потолок.
Во рту Хана стало сухо, как в песчаной пустыне, и пришлось откашляться.
– Это… это он сделал?
– Кажется, да, – осипшим голосом прошептала Лея.
Мужчина встал, закрыв собой проход. Хан попытался прочистить горло и перехватил бластер поудобнее. Этот мужик оказался самым настоящим великаном.
 
Он практически не уступал Чубакке в росте, только ещё и был вдвое шире. Его грудь и плечи были обнажены, а на ногах виднелись штаны космолётчика, плотно натянутые на бёдра размером с талию Хана. Кожа его отличалась тёмным цветом, как у тиммоса, безволосый череп сиял, словно отполированная лампа, а улыбке зазубренных и острейших зубов позавидовали бы и сами барабелы [42].
Темнокожий здоровяк широко развёл руками в приветственном жесте. Теперь он не просто рычал, а скорее издавал какой-то жужжащий звук, как если бы исторгал из себя рой крылатых насекомых.
– Он сказал «Вот тебе свет. Ну и что дальше? Пристрелишь меня из пустого бластера?»
– Ты имеешь в виду этот пустой бластер? – спросил Хан и, вскинув оружие, спустил курок.
Оглушающий разряд воткнулся в грудь здоровяку, и он, покачнувшись, остался на ногах, так что Хану пришлось угостить наглеца добавкой. И ещё одной, потому что третий заряд был последним, и более достойного ему применения Хан всё равно бы не нашёл.
– Полагаю, ты никогда не слышал про контрабандистский «щёлк-трюк», а? – Хан улыбнулся. – Конечно, звук был именно такой, словно я пытался выстрелить из опустевшего бластера, не так ли?
Улыбка сползла с лица Хана, когда он понял, что здоровяк улыбается в ответ.
Парализующие разряды, похоже, ни капли не подействовали, хотя лужа расплавленного месива, в которую по щиколотку опустился мужчина, ярко свидетельствовали об исправности оружия.
Прежде, чем Хан осмыслил увиденное, здоровяк прыгнул через всю пещеру, схватив Хана за горло огромной ручищей и без труда оторвал его от земли. Хан ударил темнокожего по лицу рукоятью бесполезного теперь бластера с такой силой, что раскроил щёку до кости, но здоровяк, похоже, этого не заметил, обхватив другой ручищей подбородок Хана и принявшись с рыком размахивать им туда-сюда, словно тряпичную куклу.
Затрещали суставы, и как будто что-то хрустнуло в шейных позвонках, но вместо крика из горла Хана вырвалось только сипение. Он успел всерьёз задаться вопросом, не стоило ли прислушаться к Лее с её идеями не раздражать незнакомца, и тут вдруг Лея сама напомнила о себе, выкрикнув нечто такое, что сквозь заложивший уши рёв звучало как «Стой! Если он погибнет – умру и я!» – и тогда неистовый вопль стих, тогда как онемевшим конечностям Хана вернулся кровоток.
– Отпусти его, – потребовала Лея, которая стояла с незаряженным карманным бластером в руке, и дуло оружия было приставлено к подбородку девушки. Палец Леи ходил ходуном на спусковом крючке. – Я не шучу.
Ручища верзилы расцепились, и полузадушенный Хан рухнул на землю. Здоровяк вновь развёл руки в стороны.
– А теперь отойди от него. Медленно.
Мужчина сделал шаг назад, но лишь один.
– Продолжай отходить.
Здоровяк упал на одно колено и медленно опустил правую руку к земле. В момент, когда ладонь коснулась люминесцентного лишайника, вся пещера вновь погрузилась во мрак.
Хан кожей ощутил, как мимо пронеслась молния; он попытался вслепую пнуть незнакомца, но промахнулся. Всё, что ему оставалось, это прохрипеть «Лея, берегись!»
– Хан… – Всё, что девушка надеялась сказать, прервали задыхающиеся возгласы и бульканье, которые сменились приглушёнными звуками борьбы. Хан вскочил на ноги и, не обращая внимания на темноту, бросился на источник шума. Он нарвался на подсечку, обрушившую его в полужидкую массу.
 
«Вляпался в самые неприятности», – мелькнула мысль. Хану удалось подняться на четвереньки… и в этот момент пол вновь затвердел, и окаменевшая масса крепко схватила ступни, икры, колени и руки до середины предплечий.
– Отпусти! – закричал Хан. – Отпусти меня, выродок! Не трогай её. Не смей трогать её! Лея!
Ответом стало лишь эхо, улетучившееся во тьме. Хан изловчился опереться на колени, тяжело дыша от подпитываемых отчаянием усилий. Он попытался высвободить руки. Пытался вновь и вновь, пока не захрустели локтевые сгибы, а ладони не свело судорогой. Хан уже не мог пошевелить и пальцем. Оставалось разве что шевелить пальцами ног, обутых в ботинки, но ноги были погребены и закреплены даже надёжнее, чем руки.