Тяжело в учении, легко в бою (СИ)

— А?!
— Еще один, — скривилась Ида, — как надо отвечать?!
— Товарищ сержант государственной безопасности, курсант Литвинов по Вашему приказанию прибыл.
— Значит так, берешь Бунина, эти двух раскрасавиц, получаете у дежурного по вагону ведра, тряпки и чтоб вагон блестел, как… — Ида замялась, — в общем, чтоб идеальная чистота была. Я проверю. А пока курсанты Федоренко, Волкова и Бунин будут заниматься общественно полезным трудом, Вы, товарищ Литвинов громко, внятно и с выражением, будете читать своим товарищам замечательную книжку «Устав внутренней службы». На отповедь Весельской из соседних купе стали выглядывать штабные. Ида не обращала на них внимания, ей они не подчинялись, пусть с этими бездельниками товарищ Коротков разбирается.
— Ну, товарищ сержант государственной безопасности, можно я тоже убирать буду? — попытался отбиться от декламации Устава Колька.
— Я что-то не ясно приказала?!
Колька вытянулся:
— Есть получить у дежурного по вагону ведра и тряпки и курсантам Бунину, Федоренко и Волковой приступить к уборке, а мне читать Устав внутренней службы!
— Громко, внятно и с выражением!
— Есть громко, внятно и с выражением читать Устав внутренней службы!
— Приступайте!
Литвинов скрылся у себя в купе. А Настя с Ленкой мухой выскочили из своего, прикрыв за собой дверь. Лида осуждающе посмотрела на Весельскую:
— Зачем ты так? Она же переживает!
— Она не переживает, — жестко осадила подругу Ида, — она треплет нервы себе и окружающим.
— А остальные причем тогда?
— А остальные за компанию, — криво усмехнулась Ида. — Ты что не понимаешь ничего? Они же боятся! И стараются не показать свой страх. Бунин в книгу уткнулся, а глаза на одном месте стоят, Колька к Ленке своей бегает постоянно, Волкова в себя ушла, а Настя, это Настя, она, как книга открытая. Ей и Стаин нужен был сейчас, чтобы от страха своего спрятаться у него за спиной. Он для них всех пример и спасение. Только не понимают они, что Саше, — Ида запнулась и поправилась, — товарищу лейтенанту госбезопасности самому поддержка нужна. А ребят я просто отвлекла. Раньше надо было. Не догадалась.
— А ты? — тихо спросила Лида.
— Что я?
— А ты не боишься? — Шадриной самой было очень страшно. И чем ближе подъезжали они к фронту, тем сильнее внутри сжималась невидимая пружина этого страха. И ей тоже очень хотелось, чтобы Петя сейчас был рядом. Обнял, закрыл своими сильными руками от страха и неуверенности. Все чаще и чаще ей вспоминалась бомбежка в Тамбове и мальчишка с развороченным животом и стеклянными глазами, невидяще смотрящими в дымное небо. Стоны, крики и запах. Запах смерти — крови, человеческих внутренностей и взрывчатки. А еще холмик земли рядом с рельсами — все что осталось от незнакомой девочки-зенитчицы, когда разбомбили их эшелон. И Лидочке казалось, что стоит ей попасть на фронт и ее тоже убьют, и останется от нее такой же холмик и деревянная табличка с фамилией написанной химическим карандашом.
— Только дураки не боятся. И я боюсь. Тем более я там была уже, — Ида махнула головой на запад, в сторону фронта. — Так давайте все бояться начнем, а товарищ лейтенант госбезопасности нам сопельки будет утирать и успокаивать. Будто ему не страшно…
— Ты знаешь, мне кажется, они с Петей вообще ничего не боятся. Мне тогда в городе, когда бомбежка была, так жутко было, что я ничего не соображала, как в тумане. А Петя… Он спокойный такой, будто ничего особенного не произошло. Командовал, словно вокруг ни раненых, ни убитых. Как работу делал привычную. И товарищ Стаин он такой же. Смелый и надежный. И бездушный. Понимаешь, бездушные они стали. И Петя тоже. Я порой боюсь, когда он сквозь меня смотрит и взгляд такой пустой-пустой. Мертвый, холодный. Как у змеи.
В глазах Иды мелькнула боль, на Лиду хоть так кто-то смотрит, а на нее и посмотреть некому. Ида вроде начала оттаивать душой и сердцем, когда рядом с ней появился Иса Харуев. Хищный и жесткий, как стальной клинок и в то же время спокойный и понимающий. Но он внезапно, ни слова не говоря исчез, не оставив даже записки на пол строчки. Да и почему он должен был что-то ей говорить или писать? Между ними ничего и не было толком. Ходили под ручку к Сашке с Зиной в госпиталь, да один раз в кино. А остальное она просто себе напридумывала. И хорошо, и правильно. Не должно быть на войне привязанностей, а уж тем более любви. Слишком больно потом терять. Слишком тяжело привыкать к потере. Ида приобняла подругу за плечи, усаживая на полку:
 
— Это война, Лид. Тут иначе нельзя. Привыкай.
У начальника станции все вопросы решились быстро. Задерганный и нервный майор-железнодорожник был только рад спихнуть лишний эшелон подальше. Заодно он же сообщил Стаину, что второй литерный придет ночью, а не через сутки, как доложил Коротков и ознакомил лейтенанта госбезопасности с приказом по фронту — все погрузочно-разгрузочные работы, перемещение крупных соединений живой силы и техники производить только ночью, во избежание демаскировки. Пришлось возвращаться к Короткову с Ловчевым и сообщать им новые вводные. Виктор с Вась Васем приняли изменения в графике с философским спокойствием. Коротков так вообще сказал, что именно такого приказа он и ждал. И что сейчас февраль 42-го, а не июнь 41-го, чтобы по собственной дурости подставляться под немецкие бомбы.
Командующий 39-ой истребительной авиадивизией полковник Литвинов принял Сашку тепло, несмотря на то, что Стаин фактический отжал у дивизии авиаполк. Борис Иванович прекрасно понимал, что сам лейтенант госбезопасности тут ни при чем, приказ о передаче полка пришел из Ставки. Доступ к аппарату ВЧ был получен буквально мгновенно:
— С товарищем Ивановым соедините. Товарищ Шмелев говорит, — позывной у Сашки остался тот же, что и был в декабре. Минута ожидания и в трубке послышался тихий, неторопливый, слегка хрипловатый голос Сталина:
— Иванов слушает.
— Товарищ Иванов, докладывает Шмелев. Первый эшелон Первого отдельного смешанного авиакорпуса особого назначения НКВД СССР Резерва Главного командования на станцию Волхов прибыл, второй эшелон прибывает ночью. Ночью приступаем к разгрузке.
— Спасибо, товарищ Шмелев, я ждал Вашего доклада. Полк ночников уже прибыл в Ваше распоряжение?
— Да, товарищ Иванов. Ночники прибыли еще вчера. Истребительный авиаполк прикрытия тоже передан в наш Корпус.
— Товарищи Журавлев с Литвиновым не возмущались, что мы их ограбили?!
— Нет, товарищ Иванов. Все понимают — одно дело делаем.
— Это правильно, это по-большевистски. У Вас все, товарищ Шмелев?
— Никак нет, товарищ Иванов.
— Слушаю Вас?
— Товарищ Иванов, прошу пояснить мне мою должность и обязанности.
— А Вы разве не получали пакет?!
Сашка только сейчас вспомнил, что в сердцах так и не ознакомился с пакетом, о котором ему говори Коротков:
— Нет, товарищ Иванов. В штабе фронта мне ничего не передавали. Штаба корпуса еще как такого нет. Встретив эшелон, я сразу отправился докладывать Вам!
— Хорошо, раз Вам еще не сообщили, придется это сделать мне. Ваша авиагруппа, как вы уже поняли, переименована в авиакорпус. Так надо для дезинформации противника. По всем бумагам, Ваш авиакорпус сейчас перебрасывается на Северо-западный фронт. Исполняющим обязанности командующего корпусом пока назначаетесь Вы. После проведения операции посмотрим, утверждать вас в этой новой должности или нет. Мы очень хорошо понимаем все риски назначения на такой важный пост столь молодого, я бы даже сказал очень юного командира. Но мы верим в Вас, товарищ Шмелев. Товарищ Берия верит, товарищ Мехлис, Шапошников, Василевский. Я в Вас верю. Не подведите нас товарищ Шмелев. У нас сейчас нет командиров, способных командовать новой, незнакомой им техникой, а вы хорошо знаете боевые возможности и слабые стороны ваших машин. Заодно и убедите недоверчивых товарищей, которые есть среди нас, в эффективности вертолетов.
— Есть — не подвести доверия, товарищ Иванов, — радости в голосе у Сашки не было. Этот хитрый, страшный дед, вроде, как и похвалил, и в то же время в его голосе явно чувствовалась угроза.