Рыбья кость (СИ)

— Аби говорит, нет, — улыбнулась ей Бесси, показывая свой браслет. — Это я, я плохой человек.
Это было плохое утешение. Худшее из всех, что Марш могла себе представить.
— Бесси… иди к себе, ладно? Возьми вот… ботинки бери, пальто — и иди, хорошо?
Эта девочка позвала ее из белого безумия, не дала туда уйти. И Марш не была ей благодарна, но никак не могла ее ненавидеть.
Марш теперь убийца. Это такая необычная роль, которая под надзором Аби почти никому не достается. Она убийца, и ее аватар — тоже, ведь они вместе решились на взрыв. А Аби она обманула — Марш не хотела себе врать. Ее прошлое, ее настоящее и будущее спеклись в одно беспощадное слово, и Марш понятия не имела, что теперь делать. Ей было страшно. Ей хотелось, чтобы хоть кто-то сказал, что она ни в чем не виновата.
Но даже Бесси не смогла.
Зря Леопольд в нее поверил.
Не зря она так легко представила себя хищником с израненными щупальцами и ядовитым жалом. Марш вспомнила, как легко оживала податливая фантазия, как мучительно хотелось сделать по-своему хоть раз.
Отравить, уничтожить и сожрать. Наконец-то мечты начали сбываться, разве не здорово?
Бесси ушла незаметно. Марш несколько раз медленно обошла комнату, убеждаясь, что она действительно одна. Села за стол, развернула три манифеста на трех экранах.
Без них все будет зря.
Освальд повел себя как подонок и трус. А она ничего не знала. Ни в чем не была виновата.
Незачем жалеть подонка и труса. И почти незнакомых ей Даффи и Иви незачем жалеть.
Ее никто никогда не жалел. И уже никто не пожалеет.
А может никто не умер? Может, эта Анни никуда не пошла, или задержалась у оранжереи, или зашла к Гершеллу пожелать удачи перед эфиром.
Марш не могла узнать наверняка. А публиковать манифесты нужно сейчас.
Марш смотрела на экраны. Улыбалась, водя в воздухе пальцами, словно протирала невидимое лезвие, и точно знала, как поступит.
…
Даффи было страшно. Когда Освальд ввалился к нему в комнату и начал выть, что Анни пошла в башню, он сначала ничего не понял. Даже не сразу вспомнил, кто такая Анни, хотя в последние дни в центре только о ней и было разговоров — вроде Гершелл сделал ей какой-то потрясающий эфир. Даффи не слушал, потому что знал, что никакого эфира не будет.
А потом он понял.
Освальд сидел у него на кровати, вцепившись в волосы и раскачивался, тихонько подвывая. Это было даже забавно, но Даффи было не до смеха.
— Ты… пойдешь в башню? — хрипло спросил он Освальда.
— Я пытался Анни отговорить, но она не… Я позвонил Бесси. Девчонке, которая нам записки носила, я ее профиль сохранил… Мар… другой нельзя, — беспомощно сказал он. — Они соседки, Бесси предупредит, и…
— И ты думаешь эта сумасшедшая сука не станет?.. — уточнил Даффи.
— С каких это пор она стала сумасшедшей сукой? Тебе же она нравилась!
— Тебе тоже, — огрызнулся Даффи.
Ни в какую башню он идти не собирался. Он только вспоминал, как серебристая оса пыталась ужалить ладонь Марш. Даффи в последние недели ничего другого не вспоминал.
Оса. Он даже лица Марш почти не помнил, только злую осу и голубое свечение повязки.
Даффи был не дурак и понимал, что у Марш свои резоны. Он был не против. Но это он тогда был не против, а теперь-то все стало иначе!
Освальд вдруг подскочил, словно его током ударило и бросился за дверь.
Даффи несколько секунд ошеломленно смотрел ему вслед, а потом выбежал в коридор.
— Стой, поехавший! — в отчаянии крикнул он.
Освальд даже не притормозил. Он явно все для себя решил, и Даффи не осталось ничего другого, кроме как бежать за ним. Молча, потому что еще был шанс, что башня не взорвется, Анни не умрет, а привлекать лишнее внимание было совершенно ни к чему.
Когда раздался взрыв, Освальд почти успел добежать до башни. Когда вздрогнули алые стены — еще до звука и света — Даффи понял, что нужно делать. Он успел увидеть, как Освальд падает на промерзшую землю, закрывая голову руками. И как густое рыжее пламя растет, разрывает изнутри каменную кладку, и нет никаких серебристых ос, нет брызгающих огнем и осколками пластика окон, только тянущийся к лицу жар и разрывающий грохот.
 
Даффи не стал смотреть, что с Освальдом. Он сам все решил для себя, а Даффи для себя.
Он развернулся и бросился к коттеджу.
…
Спустя час после взрыва Рихард сидел у себя в кабинете и смотрел на ерзающего на табуретке Даффи, который торопливо, глотая слова, рассказывал про серебряных ос и взрывы.
Рихард услышал главное, и когда Даффи начал оправдываться и добавлять ненужные подробности, полностью погрузился в свои мысли. Он потом пересмотрит на записи, если ему что-то понадобится, но пускай мальчишка говорит.
Из всех бывших пациентов «Сада» Рихард меньше всего хотел иметь дело с Марш Арто. Он успел найти фотографии с внешних камер ее квартала, и перемена ему не понравилась. Куда она дела глаз? Рихард пересмотрел профиль — она была совершенно здорова, только сумасшедшая. Травма? Вряд ли это травма.
Даффи продолжал что-то говорить, и Рихард различил заискивающие интонации. Эта часть представления его точно не интересовала.
Освальда он запер в палате вместе с Иви — мальчишку полечить ожоги и подумать о своем поведении, девчонку — чтобы он побольше болтал под камерами. И чтобы они пропали из сети на некоторое время.
Пускай их родственники привыкают.
— Проваливай, — коротко сказал он, не поднимая головы.
В ушах стоял тонкий монотонный звон. Рихард сцепил руки в замок и прижался лбом к сжатым пальцам. Пахло гарью. Он так и не успел вымыть руки и даже сменить рубашку. Почему-то он не мог себя заставить.
… Рихард начал врать еще до того, как прозвучал финальный взрыв. Совет Тодерика Ло выставить взрывы спланированной акцией зажегся в памяти легко и быстро, слова подобрались правильные и убедительные, а эфир удалось закончить удачной шуткой. Рихард говорил, улыбался, и так искренне верил в каждое свое слово, что Аби не смог уличить его во лжи.
Даффи пытался поймать его взгляд, и Рихард не стал отказывать мальчику. Пусть смотрит.
— Проваливай, — повторил он побледневшему, притихшему Даффи и снова опустил голову.
… А потом он запер все двери в коттедже, поставил блоки на все профили и отключил общественные сети, оставив доступ только персоналу. Быстро надиктовал Аби сообщение — торопливо, пока надевал универсальный защитный комбинезон прямо на костюм. Никто не выйдет из центра, не позвонит и не отправит ни одного сообщения, пока он не позволит.
Нужно было убрать. Пока никто не увидел. Пока никто не узнал.
Хотела ли Марш кого-то убить?
Какая разница.
А все же — хотела?
Браслет Анни почти не пострадал. Из-за блоков и заморозок Аби не сообразил, что хозяйка умерла, и переливался на ладони Рихарда зелеными огнями.
Она смеялась, когда Леопольд получил штраф. Рихарду вообще-то стоило проявить сострадание. Он всегда знал, что стоило. Но ему хотелось сорваться, кого-то обвинить, спрятать собственный испуг — он знал, что оранжевая лампочка могла мигать и на его воротнике.
Знал, что девчонка привязалась к Леопольду, знал, что это был истерический смех и даже не думал, что она влюблена. Просто пытался ее разозлить, потому что так советовали в методичках.
Разозлил.
Рихард ждал, когда и к нему придет злость. Он хотел ненавидеть, хотел метаться по кабинету и ломать мебель, но почему-то никак не получалось. Рихард неподвижно сидел за столом, а в голове звучали монотонные щелчки, будто Аби решал какую-то задачу на счетной машинке, только вот Аби молчал.
 
Ничего непоправимого не произошло. Пока не произошло. Нужно было выйти в сеть и проверить, как взрыв освещается в новостных конвентах.
Марш хотела просто взорвать башню, надеясь, что это ему навредит?
Вряд ли.
И что он может сделать? Если у нее есть какой-то план, она наверняка доведет его до конца, и он никак не сможет помешать. Порадовать Марш звонком или визитом? Чтобы она и над ним посмеялась?