Нотнерт (СИ)

В один из мягких летних деньков, Мэрион заглянула к нему в кабинет, сжимая в руках два стаканчика с его любимым кофе. Кабинет тут же заполнил аромат миндаля и духов Мэрион, лёгкий ветерок приподнимал занавески и, прокрадываясь в кабинет, дарил приятную прохладу.
— Проходила мимо, решила, что ты, как всегда, пропустил обед. Принесла твой любимый кофе и панкейки, — Мэрион, улыбаясь сложила ему на стол его обед, — ты как?
Робин отодвинул в сторону истории болезни и поманил к себе супругу. Девушка с лукавой улыбкой села на стол перед ним и обвила его шею тонкими ручками.
— Теперь хорошо, — Робин усмехнулся, запечатляя на губах любимой долгий, лишенный всякой невинности поцелуй. Мэрион тут же распахнула губы, и, слегка поёрзав, удобнее устроилась на столе.
— Если ты меня еще раз так же поцелуешь, вся больница услышит, как сильно я тебя люблю, — она, нежно улыбнувшись, провела изящными пальчиками по его плечам.
— Как будто это когда-то нас останавливало, — Робин двинул рукой вверх, поднимая ее юбку и крепко сжимая в руках её бедро. Мэрион зарделась и спрятала лицо за волосами, по коже тут же побежали мурашки. Они были женаты уже 10 лет, но её тело всё еще воспринимало каждое его прикосновение с восторгом. Робин видел это и ему это безумно нравилось.
— Я была у врача, — еле тихий шепот звучит очень близко к его уху, вызывая мурашки по шее. Робин на миг замер и, чуть отодвинувшись, двумя пальцами приподнял ее подбородок вверх:
— И что сказал врач?
— Готовить пеленки с распашонками. — На ее лице растянулась широкая улыбка довольного чеширского кота.
— Боже, Мэрион, это чудесно! — Робин крепко сжал в объятиях жену, зарываясь носом в ее волосы и вдыхая её запах, — ну привет, малыш. — Рука врача опустилась на еще плоский живот, аккуратно поглаживая через ткань зону немного выше пупка.
Мэрион тихонько хихикнула, накрывая его руку своей.
— Доктор Локсли…ой, — медсестра остановилась в дверях и неловко переступила с ноги на ногу. Бледные щеки залил ярко-розовый румянец. «Хоть бы дверь закрыли…как дети, ей-богу» — пронеслось в голове, прежде, чем она извинилась за вторжение:
— Прошу прощения. Доктор Блейз хочет переговорить с Вами о реструктуризации клиники по Вашему плану, который утвердили в конце прошлого квартала. К сожалению, у него только сейчас есть минутка, затем он уезжает на консилиум по проблемным полям психиатрии. Тот самый, от которого Вы отказались.
Робин вздохнул и снял жену со стола.
— Спасибо, Лесли, сейчас буду.
Мэрион, улыбнувшись, заправила тёмные волосы за ухо и схватила один из стаканчиков с кофе:
— Проведете до выхода, доктор Локсли?
— Всенепременно, миссис Локсли, — Робин усмехнулся, оставляя на виске жены нежный поцелуй и мягко подтолкнул её к выходу, который находился прямо напротив кабинета доктора Локсли — его отделял лишь длиннющий светлый коридор.
— Нужно будет многое купить для малыша… — Мэрион весело рассуждала вслух, — я хочу всё новое, поэтому можешь передать своим родителям, что ни твои старые ползунки, ни вещи сестрёнки Кэти мы не примем.
— Зря ты так, у меня были чудесные ползунки.
Коридор заполнил смех Мэрион, похожий на звучание сотни колокольчиков. Она повернулась к нему лицом и мягко провела ладошкой по щеке:
— Ты будешь потрясающим папой.
— Очень сильно постараюсь оправдать ваши ожидания, миссис Локсли, — Робин вздёрнул бровь, целуя ее ладошку.
Мэрион усмехнулась и сделала пару шагов спиной к двери.
Робин был так счастлив, что не видел никого, кроме жены. Она, будто солнце, светилась и заполняла всё пространство. А потом резко замерла, схватившись за горло.
Багровая кровь осталась на её пальцах, а под ними зияла ровная, словно под линейку выведенная полоска того же цвета, из которой тёмным водопадом стекала на грудь кровь, покрывая светлый летний сарафан отвратительными бесформенными пятнами. Глаза девушки расширились от ужаса и боли, Мэрион успела сделать лишь пару шагов навстречу мужу, прежде, чем он поймал её, когда подкосились ноги и она бесформенной грудой упала на пол. Стаканчик с кофе выпал из ее пальцев, оставляя на светлом ламинате коричневые лужицы, смешавшиеся с алыми пятнами. Коридор заполнился запахом миндаля, перебившим железный призвук крови. Над Мэрион стоял Лэни, сжимая в руках окровавленный нож. Стены коридора отзывались его безудержным смехом.
 
Так мир Робина разрушился в один миг, унося с собой всё, что было ему дорого.
Похороны были громкими, проводить жену доктора Локсли собрался чуть ли не весь городок, а Робину хотелось лишь покоя.
Не видеть бесчисленное количество лиц, искаженных жалостью.
Не слышать бесполезные слова поддержки.
Не ощущать на себе сочувствующие взгляды.
Ему не верилось, что Мэрион больше нет в его жизни. Он отказывался идти домой, где его больше никто не ждал. Три дня и три ночи он провёл у могилы супруги, пока отец силой не заставил его вернуться в родительский дом. Локсли закрылся, стал нелюдимым и впал в беспросветную депрессию. Решение бросить работу пришло к нему сразу, а следом за ним — клятва самому себе, что он больше никогда ни минуты не посвятит психиатрии.
Их с Мэрион дом родители продали незадолго после похорон — сын наотрез отказался вернуться туда, где каждая комната напоминала ему о потере. На вырученные от покупки деньги, Локсли уехал куда глаза глядят. Целый год он провёл в затворничестве, изредка отвечая на телефонные звонки родителей.
Когда боль перестала быть невыносимой, он сделал всё, чтобы её вернуть — бесконечная череда женщин на одну ночь, тонны алкоголя и дебоширство в миллионы раз усиливали его чувство вины и позволяли жить с уже облюбленным чувством ненависти к самому себе.
В один из особо темных дней, к Робину приехала Эмилия. Сын долго не открывал ей дверь. Напуганная до смерти мать, ведомая каким-то шестым чувством, нашла спрятанный под ковриком ключ и вломилась в обиталище Робина в самый разгар его новой терапии. Увиденное настолько шокировало её, что первую минуту она просто не могла заставить себя сдвинуться с места.
Робин абсолютно голый лежал на груди женщины, лицо которой было скрыто за таким слоем макияжа, что отмыть его можно было разве что с мочалкой. Девица целовала его губы, хотя со стороны казалось, что она вот-вот съест его лицо. Немного поодаль лежала другая женщина, одетая лишь в подранные чулки, она крепко держала Робина за руку и его пальцы с чмокающим звуком исчезали где-то между её бедер. Третья склонилась над телом Робина и выполняла своим ртом весьма недвусмысленные движения.
Эмилию переполнила злость, она с силой стукнула дверью, заставив проституток подпрыгнуть от неожиданности. Робин разлепил веки и затуманенным взором уставился на мать.
— Пошли вон, живо! — женщина вытянула руку и указала пальцем на выход. Девушки озадаченно посмотрели на Робина, тот извлек из-под дивана кошелек и швырнул им несколько купюр.
— Этого более, чем достаточно.
Быстро натянув на себя одежду, трио выскользнуло за дверь. Робин взглянул на мать и поморщился.
— На твоем лице так явно написано отвращение, но не обессудь, я не стану извиняться, — мужчина натянул штаны и упал в кресло.
— Что ты творишь, Робин?
Локсли лениво потянулся до недопитой бутылки и сделал хороший глоток скотча.
— Живу дальше. Вы же этого хотели?
Эмилия Локсли была доброй, мягкой женщиной, которая привыкла решать возникнувшие конфликты дипломатическим путем. Оттого удивление Робина от полученной взбучки было непередаваемым.
Цепкими пальцами Эмилия схватила сына за шею и вытолкнула из кресла. Робин, пошатнувшись, врезался в комод, с которого тут же на пол посыпалось всё содержимое.