Шаг вверх (СИ)

Не резиновое, но вполне подвижное, и на Мечниковские погуливания, общественность реагировала с понимающей улыбкой, тем более, что Александр и вправду был невероятно молод, для занимаемых должностей, и уровня решаемых вопросов. Но теперь, после того, как сама Крупская стала представлять Мечникова новым знакомым, он уже не был чужаком. Его скорее воспринимали как дальнего родственника, вернувшегося из провинции. Да, молод, да горяч и гулёна, но свой, а потому вполне респектабельный, и уважаемый. И что с того, что сейчас погуливает? Придёт время — женится. А вот на ком — уже сейчас стало поводом для подковёрной борьбы разных семей, и даже политических и военных кланов Москвы.
Разумеется, кланы были неформальными, и в них входили люди из разных семей. Но от того не менее прочными и вполне в состоянии блюсти интересы членов сообщества.
Александр пока не входил ни в один из них, но, по отношению к нему Надежды Крупской, Лаврентия Берия и самого Сталина, понимающие люди делали вывод, что «Старые большевики» перспективного юношу не отдадут.
И именно в таком разрезе, Мечников был очень интересен как жених, так как залезть к «Старым большевикам», пусть и кончиком коготка, через брак девочки с Александром, было уже огромной удачей.
Чтобы не превращать вечера в цирковые номера, соперничающие стороны договорились представлять Александру не более одной девочки за вечер, ну максимум двух. Но случались и накладки, когда в гостях у Горького, ему было практически одновременно представлено целых три барышни. Знаменитый советский писатель откровенно хохотал над ситуацией, а Александр вежливо поздоровавшись с девушками, уже через пять минут покинул их, отправившись играть в биллиард, куда дамам вход был закрыт.
— Что Сашка, не дают тебе прохода, дуры московские? — В комнату на втором этаже размашистым шагом вошёл Максим Горький, и подхватив кий, стал натирать боёк [15] мелом.
— Да пусть их. — Александр, улыбнулся. — Всё одно не женят. Сейчас вот с Шелепиным поговорю, и поеду в Театр Оперетты. Там как-то всё проще и честнее.
— А что, Максим, не составить ли нам компанию, юноше? — Неплохо разбивший пирамиду Тимошенко, однако «киксанул» следующий шар, и отошёл от борта, давая место Горькому.
— А и можно. — Горький с усмешкой подкрутил роскошный седой ус. — Давно я понимаешь по тиатрам не ходил. А тут и повод есть. — Он хохотнул, и проводя взглядом шар улетающий в лузу, подмигнул Александру. — Меня-то тоже, вишь, женить хотят. Это ничего говорят, что вы старый. Зато налево бегать не будете. Он кивнул Александру, отошедшему от борта, и стал примериваться к шарам. — Девок вишь много стало, а мужиков нехватка. Вот и сорвались с цепи мамочки московские. А ты, Сашка, жених штучный. Вона, только девятнадцать, а уже герой, магистр, и при должности генеральской.
— Ну уж вам, дядько Максим, скромничать грех. — Обронил Александр. — Таких холостяков на всю Москву, и нет, пожалуй.
— Да мне — то осталось… — Горький усмехнулся закатывая шар в лузу. Ну только вот если ещё одно омоложение разрешат.
— Что значит разрешат? — Тимошенко, даже пристукнул кием об пол.
— Да разрешат конечно, — Горький уже готовый ударить по шару, выпрямился, и развернулся к маршалу. — Только жить уже надоело, понимаешь? Устал я. Девяносто второй год ведь живу.
Для Горького, чьим идеалом был «Человек нового времени», встреча с Александром Мечниковым, была событием куда более значимым чем он показывал. Мечников, подвижный и быстрый словно гепард, смертоносный и открытый, был олицетворением мечты о новом человечестве. Всё что он видел в Александре, всё словно было отражением его мечтаний и страхов. Страхов о том, что мечты так и останутся мечтами. И именно Горький был инициатором сближения его и Мечникова. Он даже разрешил называть его «дядькой» показывая всем, что безусловно числит юношу своим другом. И этот спонтанно возникший разговор тоже случился не просто так. Горькому важно было знать, примет ли его это новое человечество в лице Александра Мечникова, или нет.
 
Крови пролетарский писатель не боялся совершенно, как и смерти, потеряв свои страхи где-то под Царицыном, а наградной краснознамённый наган [16], был вычищен и заряжен в ожидании последнего выстрела. Потому и ждал ответа Александра словно приговора.
— Зря это вы, дядько Максим. — Александр, улыбнулся и шагнул к Горькому, глядя прямо в лицо знаменитому писателю. — Это всё морок, и обманка. Чем человек старше, тем у него желание жить всё меньше. Это природой так заложено, чтобы он умирал спокойно, и не дёргался напоследок. А вы вспомните, как себя чувствовали после омоложения? Запахи, звуки, сколько книг написали только вот на этом подъёме? Да ради этого стоит, наверное, ещё пожить? Но и это не всё. Мы сильны пока опираемся на вас. Титанов, построивших царство справедливости на земле. И жизнь каждого из вас это звезда на небосклоне. Я бы вообще хотел, чтобы такие как вы жили всегда. Чтобы можно было прийти и посоветоваться или просто прикоснутся к живой душе нашей страны…
— Да, было такое. — Горький облегчённо вздохнул и улыбнулся. — Ладно. Уговорил чёрт языкастый. Ежели подпишут мне цидулю медики, сразу лягу на омоложение. А сегодня, устроим отходную!
Он бросил кий на стол, смешав шары, и быстрыми шагами вышел из комнаты.
— Спасибо Александр Леонидович. — Негромко произнёс маршал, и приобнял Сашку. — От всей страны тебе спасибо. Сам небось не понимаешь, какое дело помог сдвинуть.
— А чего тут сложного? — Удивился Александр. — Уйдём мы, уйдут наши дети и внуки, а книги Горького останутся. Такие люди как он — это живая совесть народа. И пусть она так и остаётся живой.
Усадьбу покидали тихо, словно воры. Упаковались в ЗИС 110 Тимошенко, оставив остальные машины для прикрытия, и рванули в город.
Горький переоделся в белоснежный костюм, с широкополой шляпой, много шутил, рассказывал забавные истории, а в городе уже шла суета, поднятая звонком Тимошенко с дачи Горького.
В любом обществе невозможно избавиться от преступности, употребления разных веществ, включая алкоголь, и проституции, так как всегда найдутся люди неспособные ни на какой осмысленный труд, и готовые ради заработка грабить, убивать и продавать своё тело. И если с грабителями и убийцами поступали просто и быстро, то девушек низкой социальной ответственности загоняли в узкие рамки подконтрольного блуда, попутно ведя с ними разъяснительную работу, и контролируя здоровье. Большинство из таких дам, было устроено в танцевальные труппы крупных театров, горничными в гостиницах, и прочих подобных мест. Всё по заветам генералиссимуса Суворова: «Если ты не можешь предотвратить безобразие, нужно его возглавить».
И естественно госконтроль точно знал кого и к кому везти. Поэтому Тимошенко, Горького и Мечникова привезли не в театр оперетты, а куда более известный Мюзик-Холл, который москвичи называли никак иначе чем Варьете, так как именно этот театр послужил прототипом Театру — Варьете в романе Булгакова «Мастер и Маргарита» [17].
Гостей встретил сам директор театра, заслуженный работник искусств СССР Лев Борисович Миров и проводил в правительственную ложу, где было несколько комнат. Подали закуски и напитки, чтобы было чем скоротать время до начала представления, и негромко включили музыку.
Пока Горький Тимошенко и Мечников, общались, директор театра поспешил к себе в кабинет, и закрыв двери, поднял трубку телефона, быстро набрав по памяти номер.
 
— Таня? Это Лёва. Какой Лёва?!! Лёва Миров! — Торопливо бросил директора театра. — Знаешь кто у меня сейчас? Горький, Тимошенко, и юноша этот, ну Мечников. Да! Ну зачем приезжают в наш театр?!! Конечно! Представление начинается через сорок минут, и идёт полтора часа. Плюс антракт полчаса. Да. Всё. Жду.
Миров повесил трубку, ещё не зная, что его администратор, Константин Гурский сделал это ровно в ту же секунду, и примерно с теми же результатами.