Я так хочу (СИ)

Жирный механический запах напоминал ее безумие. Пострадавшую стену отмыли и снова навесили полки, в придвинутом на место кресле гордо застыла, словно хозяйский пёс, иссиня-чёрная гитара. На полированной поверхности низкого стола растеклось белое пятно, нарушая окружающий аскетизм.
Лина долго смотрела на синтетическое кружево дешёвого бюстгальтера. Хотела уйти, спасаясь бегством, как делала всегда, но тело приросло к порогу. Оно не подчинялось, слушаясь инстинктов, которые говорили: идти некуда, спасать нечего и спасаться не от кого.
Что в ней кончилось? Иссушилось? Любовь? Лина так долго не дышала, что между рёбрами запекло. Вздохнула и внезапно кровь побежала, прилила в голову и добралась до кончиков пальцев. Из горла вырвался хрип.
Кит обернулся, синие глаза равнодушно мазнули, взгляд проплыл мимо. Лина никогда не видела, как перегорает предохранитель, как от короткого замыкания происходит пожар, как молния рассекает старое дерево надвое, но точно знала, что сейчас она тот самый предохранитель, провод и столетний дуб. Ей казалось, сухой треск, словно выстрел, разнёсся над крышами лачуг. Взрыв снёс плотину, тщательно выстроенную вокруг мягкого уязвимого нутра, покалеченного разума и сердца.
Гнев заполыхал белым огнём. Не рассуждающий, неудержимый. Ярость ослепила, прорвалась как нарыв. Мышцы пропитались ненавистью и съёжились. Лина бросилась, чувствуя силы, задушить его:
– Она же ребёнок, сволочь!
– Ребёнок? – не замечая беспорядочных ударов, Берри ссутулился, неторопливо поймал её кулаки: – Этот ребёнок пять лет работает массажисткой и отлично знает, как сделать клиенту "нappy end", – усталый голос прозвучал невыразительно и монотонно.
– Что?
– Её первые слова на английском. Знаешь, что это?
– Пусти! – Лина вырывала руки.
– Оральный секс. Входит в процедуру массажа.
– Тебе захотелось массажа?!
– Нет. Она пришлаою  в мою кровать. Голая. И разбудила ртом.
– Врёшь!
Лина выкручивала руки из стальных браслетов, сомкнувшихся на кистях. Злые слёзы обожгли глаза. Она не хотела, чтобы он их видел. Мускулы сложились в движение – основа выживания Бронкса – колено выбросилось, метя точно в пах.
Казалось, Берри очень медленно сдвинул корпус вправо и разжал ладони. Потеряв равновесие, Лина приземлилась на угол стола. В последнюю секунду сгруппировалась, смягчив удар бедром, откатилась в сторону. Тяжело дыша, вскинула глаза:
– Тебе ведь всё равно с кем, – прошипела она, – а Ту… была моей! Она любила меня! Почему ты не оставил её мне!?
– Ты не просила.
– Не просила? А ты не можешь пропустить ничего, что движется?! Ты чёрствый, самовлюблённый эгоист! Животное!
– Ничего нового, – Кит поиграл в кармане связкой ключей, лицо ничего не выражало. – Всё это я уже слышал.
– Тебе плевать! Плевать на всех! Для тебя окружающие мясо! Ты любишь только себя! – она протянула скрюченные пальцы к надменной фигуре, желая видеть её согнутой от боли.
– Не особо, – проговорил Кит пустым, как неподвижные черты, голосом. – Но я рад, что ты выговорилась.
– За что ты ненавидишь меня?
– Не обольщайся. Ненависть отбирает много сил. У меня на это нет времени.
– Зато есть время на шлюх!
– Ни больше – ни меньше.
Лина пронзительно расхохоталась и затрясла головой:
– Что же мы для тебя? Кегли в боулинге?
– Хорошее сравнение, но на спорт вы не тяните. Скорее на бухло. Лучше или хуже. Но чаще пофиг, чем залиться. Сама знаешь, как это бывает. – Немигающий взгляд обжёг льдом. – Пойдёт любое пойло, лишь бы не блевануть.
– Ты садист, – прошептала Лина, поднимаясь с пола. – Знаешь, что люблю! И играешь ботинком как с собачонкой!
– Моя физиономия часто привлекает фриков. Возможно, ты страдаешь мазохизмом?
– Я убью тебя!
Она шагнула к застывшему на фоне окна силуэту. И не успела замахнуться. Кит схватил плечи, прижал к груди и улыбнулся гипнотической улыбкой с экрана.
– Что ты сделаешь, дорогая? Задушишь в супружеских объятиях? Из дома вынесли всё колющее и режущее. Нет даже грёбаных палочек!
 
– Господи, как можно любить тебя! Ты чудовище! – задохнулась она. – Ненавижу!
– Ненавидишь. И терпишь. Как все. Вы готовы ползать в моих ногах, облизывать сраные подмётки, повизгивая от радости. Я могу тебя ударить, унизить, раздавить как таракана, стоит сжать покрепче. А, Лина? Хочешь увидеть, как через горло полезут кишки? Все ещё мечтаешь умереть в моих объятиях?
Презрительный голос лился ласково, как шёлк. Тиски вокруг рёбер медленно, почти нежно сжимались. Каждый вдох болезненно заполнял сдавленную грудину и с хрипом вырывался, чтобы следующий наполнил лёгкие только на половину, потом на четверть.
– Взгляни на себя! Беспомощная! Зависимая! Жалкая…
– Так смотри же на меня внимательно!
Не уверенная, стоит на ногах или болтается в воздухе, Лина откинулась в обруче рук. Подняла подбородок, выставляя напоказ лицо, давно забывшее отражение:
– Ты сделал меня такой! Любуйся.
– Сомнительное удовольствие.
– Правда? Но, тебе придётся смотреть. И терпеть. Смотреть и терпеть. Ты должен! – Лина роняла слова в красивое лицо, брезгливо глядевшее с высоты. – Ведь я купила тебя, помнишь?
Она откинулась в его руках, чтобы видеть, как темнеют синие глаза, вваливаются щёки, натягивается и бледнеет кожа на скулах:
– На мои деньги ты имеешь окружающих. А я... Я имею тебя, Кит, – произнесла хриплым шёпотом, словно одаривая грязной лаской. – Ты можешь тысячу раз думать обратное, но, я имею тебя, сукин сын!
Запрокинув голову, Лина резко, металлически рассмеялась. Она бы хохотала до смерти, но Берри разомкнул объятия и влепил пощёчину.
Лина упала на колени, схватилась за подлокотник кресла, сдирая кожу о резьбу. Убрав волосы с лица, она улыбнулась:
– Привет.
Гладкий гриф доверчиво скользнул в ладонь. Нежно обхватив его, она замахнулась. Гитара обрушилась на стол и жалобно вскрикнула. Лина удивилась, что хватило сил поднять её. Снова размахнулась, пытаясь успеть , до того как Берри заломит руки. Но Кит не останавливал, даже не делал попытки, приблизиться. И инструмент не выдержал. Отскочили порожки, лакированный бок треснул, в сторону полетели щепки. Лина замахнулась ещё...
Обливаясь потом, обессиленная, она швырнула в угол остатки того, что минуту назад являлось хозяйской гордостью и обернулась.
Кит не изменил застывшей позы. Бескровное лицо превратилось в маску и, словно, отделилось от загорелой шеи. Провалы глаз превратились в чёрные омуты.
– Кто это был? – спросила Лина, переводя дыхание. – Чак или Кёртис? Все время забываю.
– Чак.
Воцарилось молчание. Раскинулось между неподвижными фигурами с открытым ртом и разбросанными конечностями. Тяжёлое, безобразное, сосущее...
– Ты закончила? – толкнул Берри слова, едва разжав губы. – Моя очередь.
Длинное тело накренилось и напало молниеносно, словно бросок змеи. Мужские ладони оказались у горла, разошлись в стороны. Затрещала ткань. Остатки футболки повисли на плечах. Лина не успела охнуть, голая кожа встретила шершавый пол, в лопатки и бёдра впились занозы.
– Уйди! Все кончено!
Она пыталась остановить его, упёрлась локтями в торс. И понимала, что не остановит! Хотела найти правильные слова. Но таких слов не существовало! Берри смахнул её руки, как щепки раскуроченной гитары, вмял в половицы. Затрещали кости. Колено грубо вклинилось между бёдер.
– Ненавижу тебя...
Не осталось ни сил, ни слёз. Лина недоумевала, почему сознание, которое так часто ускользало, не покидает сейчас, когда внутри и снаружи рвёт на части? Мозг работал холодно и чётко. Как дотошная стенографистка фиксировал тяжесть, под которой расплющенные органы вопили, требуя кровь и кислород; циничные движения, которые давно не причиняли болезненности…
Боли нет. Больше нет. Даже боли.
Лина видела себя пороге незнакомой комнаты. Балансировала на одной ноге. Переступить предел и освободится?.. Она шагнула в белый густой свет. Позади захлопнулись двери.