Чаша отравы (СИ)

Исключения лишь подтверждают правила — Латинская Америка, конечно, достойный пример, но до конца там, где левые пришли к власти относительно мирно и законно, социальный строй всё же не поменялся. Есть там и «качели» — череда смен правительств с левых на правые и обратно, и попытки путчей, и социальное неравенство, и постоянный экономический саботаж со стороны недодавленных имущих классов.
Молдавия, где на несколько лет после контрреволюции к власти вернулись коммунисты? Но это — то же самое, как если бы в какой-нибудь волости на оккупированной фашистами территории коммунисты стали бургомистрами и старостами. На время, разумеется. Не меняя фундаментального основания.
Лишь в Белоруссии силы реакции были обезврежены относительно быстро. Она стала первой республикой, которая спустя считанные годы, уже в девяносто четвертом, не косметически, а в основе своей освободилась от нового фашизма, и, насколько позволяют внешние и внутренние условия, в общем-то, и поныне продолжает советскую традицию.
Иван лежал на нарах и вспоминал Государственный флаг СССР, развевающийся над свободным Минском. И от этого было ему немного легче...
Снаружи вдруг послышались дикие вопли, и сразу же — лязг открываемого засова.
В какой-то камере на этом же этаже раздался приглушенный крик. И сразу же затих.
Так прошло еще несколько минут.
Наконец, шум в коридоре возобновился и приблизился к двери камеры Ивана.
Послышался лязг — уже у него.
Дверь распахнулась.
За ней был не «вертухай».
Смирнов отказывался верить своим глазам.
Да, он понимал уже, что здесь возможно всё... Но это...
А, хотя да... Сегодня же двадцатое апреля. День рождения Гитлера.
На пороге камеры стоял Скворцов. В полном облачении группенфюрера СС.
— Встать! — заорал заместитель начальника КОКСа. — Коммунистическая свинья!
Уже явно навеселе, шатается из стороны в сторону. И язык заплетается.
Ивану пришлось выполнить это приказание.
— Вот! Он! — говорил Скворцов своим «геноссе», в таком же эсэсовском облачении, столпившимся за дверью. — Он посмел утверждать, что все мы умрем! Он нас приговорил к смерти! Прямо так и сказал!
Послышался хохот.
— Ты сам сдохнешь! У тебя будет сердечный приступ, и ты сдохнешь! Держите его!
В камеру протиснулись четыре «реконструктора», повалили Смирнова на пол и крепко схватили за руки и ноги. Скворцов взял пакет и накинул пленнику на голову...
 ...Иван, уже потерявший сознание, не слышал, как у Скворцова зазвонил телефон. Тот, осоловелый, с неохотой взял аппарат, увидел, что звонит отец, принял соединение.
Несколько секунд стоял молча, выслушивая то, что Беляков-старший, которому уже успели доложить по иерархической цепочке служащие СИЗО, считает нужным сказать.
Сделал отбой. Подошел к лежащему на полу Ивану, пнул его по лицу и дал команду помощникам уйти из камеры.
Группа из примерно десяти шатающихся «эсэсовцев» удалилась прочь.
В камеру вошел фельдшер, снял пакет с головы Смирнова, похлопал его по щекам. Вколол что-то. Попытался сделать искусственное дыхание. Прощупал пульс. Отдал распоряжение санитарам нести заключенного в лазарет.
Там же, в медсанчасти, в соседнем боксе, лежал жестоко избитый Игнатенко. 
Сегодня приговор ему без изменений утвердили в апелляции. В ходе процесса Геннадий отказался от выбитых на следствии признаний, однако суд не стал это заявление принимать во внимание. Раз есть улики, заключения экспертов, показания свидетелей и письменное признание подследственного — значит, виновен. 
Впереди — тринадцать лет колонии строгого режима. По «205.1, часть четыре» — «организация финансирования терроризма».
И сегодня же «Дети Молний» жестоко отомстили заключенному инженеру за то, что он вместе с уже покойным сыном снял на видео их сборище ровно год назад.
Минск, 8 мая 2020 года
Сегодня был десятый «сеанс». Круглая цифра.
Наташа уже практически освоилась в этом необычном, неизученном еще состоянии «дополненного сознания». Не везде, конечно, удавалось «побывать», несмотря на явные старания и усилия, не везде «подглядеть» то, что хотелось бы, — но многое. И многое подтверждалось практически. Это казалось невероятным, но это было так.
 
Однако строгой закономерности в функционировании всего этого всё же пока нельзя было уловить. Предстояло очень много работы, масса наблюдений — прежде чем факты начнут укладываться в какую-либо приемлемую канву.
С самого начала профессор Огарёв поставил задачу подойти к этому не чисто утилитарно, не приземлено-практически, как это, по слухам, делали и продолжают с теми или иными перерывами делать зарубежные «коллеги», а строго научно. Тем более что у него в распоряжении уже есть то, чего еще нет, по-видимому, ни у кого, — аппарата, позволявшего любого неподготовленного человека гарантированно вводить в «пространство всеобщей мысли», если можно так выразиться. До того, чтобы узнать, что это за пространство, какова его природа, как оно сформировалось и каким законам подчиняется, пока было еще очень далеко. Но такая цель была обозначена сразу.
Наташа сейчас, как и в предыдущие разы, обозревала столичный регион братской России. Страны, которую она любила и которую искренне, до слез, жалела.
Посмотрела, каково состояние ее далекого товарища — Ивана Смирнова, томящегося в застенках диктатуры. Из открытых публикаций было уже известно, что 20 апреля ему дали шестнадцать лет колонии строгого режима.
Она сама «видела», как его пытали током. И вечером того же дня с ужасом поняла, что это вполне могло быть страшной правдой, а не чем-то вроде сна. Отец по интернету выяснил — в Москве действительно был на днях арестован и содержался в лефортовском СИЗО коммунист Иван Смирнов. На всякий случай профессор тогда же послал соратникам Ивана предупреждающее письмо, якобы от «кающегося» анонимного сотрудника. Остроумный и правильный ход. И это всё, увы, оказалось истиной. Официально, конечно, «ничего не подтвердилось». Но хотя бы шум поднялся.
А сейчас новый скандал — замначальника КОКСа Владислав Скворцов, тот, который пытал Смирнова, заявился к нему в камеру в мундире группенфюрера СС в сопровождении десятка таких же «реконструкторов», отмечавших день рождения Гитлера, и чуть не задушил до смерти пакетом. В тот момент Наташа не проводила «сеанс», лишь через четыре дня — как раз тогда Ивана, отлежавшегося в изоляторе после попытки убийства, выписали и водворили обратно в «одиночку». Именно тогда впервые удалось увидеть — или ей «показали» — не поймешь... «ретроспективу». То, что было раньше. Предысторию того, что связано с состоянием, которое она видит перед собой.
Про это тоже профессор оперативно «слил» россиянам, всё так же «от имени» сотрудника, «желающего остаться неизвестным». И тоже это вскоре подтвердилось, согласно последующим жалобам Смирнова. И тоже было отвергнуто на «официальном» уровне. Камеры наблюдения и видеозаписи в коридорах СИЗО в тот поздний вечер, накануне полуночи, оказались, разумеется, «отключены» из-за «программного сбоя».
При этом неонацистские молодчики зверски избили еще одного заключенного. Сломали ему два ребра и руку. Тот сейчас по-прежнему находился в лазарете, в гипсе. Жалоб не подавал, видимо, сильно напуган. Это тот, кто записал год назад их фашистскую оргию и слил в сеть. С ним за это и расправились. Подтасовав улики, что он якобы организует финансирование терроризма, и выбив признание.
«Посетила» Наташа и логово этого гитлеровца, Скворцова-Белякова, в подмосковных Соснах. Узнала, что «живет» тот с тринадцатилетней Ксенией Самойловой. В том самом смысле «живет». А для «повышения качества продукта» к Ксюше регулярно приходят тренерши, и она под их руководством прямо там же, в спортзале и бассейне, часами занимается спортивной и художественной гимнастикой, акробатикой, плаванием, танцами на полу и на шесте... Развивают ей гибкость, делают массаж. Визажисты, конечно, красоту наводят... по всему телу. И еще кое-какие «тренировки» она проходит... очевидно, чтобы доставлять максимальное удовольствие... Жуткая мерзость — особенно если учесть, в каком она возрасте... Какой ужас... И это — Россия. И это — её властители, держащие страну мёртвой хваткой и высасывающие из неё всю кровь...