Миллион миров с тобой (ЛП)

Мой жилой дом, оказывается, был построен ещё до революции. Поначалу я радуюсь, что живу где-то, где не так уж и уныло, даже если краска плоская и серая, а оригинальные украшения, которые были на дверях и окнах, сколоты или опилены. Когда на улице светло, свет, должно быть, струится через большие окна, освещая большую прихожую и широкие залы. Затем я обнаруживаю, что дореволюционный означает не только "красивый и характерный", старый также означает "лестница". Слава богу, я живу на третьем этаже.
Когда мы проходим через парадную дверь моей квартиры, я снимаю шляпу и начинаю расстёгивать пальто, стремясь устроиться поудобнее и исследовать окрестности. Первое, что меня поражает, это то, что это место довольно маленькое для меня, мамы и папы. Мы с Джози заходим на кухню, крошечную, со старинной бытовой техникой и без микроволновки, но она вся белая и приятно уютная. Гостиная тоже маленькая, и стены выкрашены в глубокий, ярко-зелёный цвет, который почему-то кажется скорее живым, чем подавляющим. На деревянном полу нет ковра. Маленький столик отодвинут в сторону и накрыт белой скатертью с вышитыми по краю красными цветами. Портреты моих родителей, Джози, людей, которые должны быть друзьями, и чей-то ребёнок висят на стенах чёрно-белыми фотографиями в рамках. Компактный, довольно выцветший диван стоит перед старомодным, квадратным телевизором, экран которого едва ли больше, чем у ноутбука, переполненные книжные полки занимают почти всё оставшееся пространство стены. И действительно, на полках громоздятся тонны научных текстов вперемежку с романами и стихами, которые, должно быть, принадлежат мне. Несмотря на то, что я никогда раньше не видела эту квартиру, на каком-то глубинном уровне мне кажется, что это может быть мой дом.
Кто-то хлопает меня по плечу, и я подпрыгиваю. Джози стоит прямо за моей спиной. Я совсем забыла, что не услышу, как она подойдёт.
— Ты уверена, что с тобой всё в порядке? — Джози наклоняет голову, изучая меня. — Тебе будет хорошо здесь одной какое-то время?
— Определённо, — мама и папа, должно быть, ещё не вернулись с работы. — Я немного вздремну. Это всегда помогает.
— Без сомнения, это поможет, — Джози целует меня в щёку, ещё один знак любви, который она не проявила бы в нашем мире. — Слава богу, сейчас не твоя очередь отвозить Валентину домой. Тебе нужно отдохнуть.
— Не беспокойся обо мне. Серьёзно, — есть ли у нас в этом мире третья сестра? Или, может быть, Валентина — это коллега, с которой я время от времени езжу на работу. Пока это не очередной клон, я справлюсь. — Джози, тебе пора домой. Твой муж будет гадать, где ты пропала.
— Сегодня играет хоккейная команда Юрия, помнишь? Но если я хочу попасть на игру, мне нужно поторопиться, — Джози выскакивает за дверь. — Увидимся завтра!
Я машу ей рукой перед тем, как она исчезает за дверью, и облегчённо вздыхаю. Юрий. Хотя я понятия не имею, кто такой Юрий, он не Ватт Конли, и этого мне вполне достаточно.
Сняв тяжёлое пальто, я вешаю его на один из крючков на стене вместе с шапкой. Затем, стягивая перчатки, я отваживаюсь пройти в заднюю часть квартиры, где, кажется, есть только одна спальня. Это не может быть правдой. Оказавшись в спальне, я вижу пару мужских туфель возле шкафа, так что, очевидно, здесь спят мама и папа. Но есть ещё одна дверь, в самом дальнем углу.
Я морщу нос. Если я правильно помню, ни гардеробные, ни ванные комнаты не были характерными чертами жизни москвичей в советское время. Вместо этого людям приходилось сталкиваться с серьёзной нехваткой личной жизни. Могу ли я попасть в свою спальню, только пройдя через спальню моих родителей? Ничего себе, потенциал для неловкости бесконечен.
"Привыкай к этому", — говорю я себе и открываю дверь.
Первое, что я замечаю, это свою левую руку, лежащую на дверном косяке, без перчатки, с моим собственным кольцом на безымянном пальце.
Второе — в этой крошечной задней комнате, которая едва ли больше шкафа, находится детская кроватка.
 
Подождите. Подождите.
В углу мигает огонёк, и я вздрагиваю. Что это такое? Затем я вспоминаю, некоторые глухие люди устанавливают такие сигналы, чтобы предупредить себя, когда звонят в дверь или, кто-то открывает дверь.
Ошеломлённая, я иду проверить, едва в силах оторвать взгляд от своей руки, пока не добираюсь до гостиной, заглядываю через отверстие в маленькую кухню и вижу Пола, стоящего там с ребёнком на руках.
Нашим ребёнком.
ГЛАВА 24
Пол улыбается мне так застенчиво, как никогда в жизни, даже держа на руках ребёнка. Одной рукой он неуклюже показывает:
— Смотри, мама дома.
Это, должно быть, Валентина, наша с Полом дочь.
Я тяжело опускаюсь на один из стульев у обеденного стола, и Пол озабоченно хмурится. Он опускает Валентину на пол. Она достаточно большая, чтобы ползти, и счастлива делать это, пока он подходит ко мне.
— С тобой всё в порядке? Ты выглядишь бледной.
— Я чувствую слабость. Джози проводила меня до дома. — А сейчас я потеряю сознание от шока. В моей голове проносится судьба Великой Княжны Маргарет. Сначала я узнаю, что беременна, а через две недели у меня ребёнок.
Очевидно, я понимаю, что это разные вселенные, разные Маргарет, разные дети. Но на эмоциональном уровне мне кажется, что от зачатия до родов прошло всего две недели.
Пол снимает свои перчатки и прикладывает одну руку к моей голове, прежде чем убрать её назад и показать:
— Ты думаешь, у тебя жар? Это ведь не грипп, правда?
— Честно говоря, я думаю, что всё, что мне нужно, это поспать, — плюс немного времени, чтобы привыкнуть к этому.
— Неудивительно. Она стала спать намного лучше, но вчера вечером ей словно снова было шесть недель, не так ли? Просыпалась каждый час, — он вздыхает, и я понимаю, что он тоже устал. Но Пол отбрасывает в сторону свою собственную усталость. — У нас осталось немного супа. Я могу разогреть его, есть еще хлеб и сыр. Звучит неплохо?
Он хочет приготовить нам ужин, чтобы я могла отдохнуть. Наша дочь играет на полу, и эта уютная маленькая квартира принадлежит нам. По крайней мере, в одном мире всё должно быть так просто, так сладко. Мы влюбились друг в друга. Здесь люди женятся молодыми, и мы тоже. А теперь у нас есть семья. У нас общая жизнь.
— Ты что, плачешь? — Пол касается моих рук, прежде чем опуститься передо мной на колени.
Я отрицательно качаю головой, хотя в глазах у меня стоят слёзы.
— Я в порядке. Всё гораздо лучше, чем просто в порядке.
Он бросает на меня взгляд, явно недоумевая, откуда это взялось, но через мгновение целует меня в лоб и идёт на кухню готовить ужин.
Следующие два часа проходят как в тумане, в смеси обыденного и возвышенного. Некоторое время, пока Пол готовит, я играю с Валентиной на полу. В какой-то момент мне кажется, что я нянчусь с чужим ребёнком. В следующее мгновение меня снова осеняет. Это наша дочь. Пола и моя, наша.
Будет ли так выглядеть ребёнок Великой Княжны? У Валентины большие серые глаза, как у папы, но тонких кудряшки на макушке говорят мне, что она унаследовала сумасшедшие волосы Коваленко. Она, как большинство младенцев, но чем дольше я смотрю на неё, тем более особенной она кажется. Я вижу отцовскую улыбку, потом упрямый подбородок Пола. В ней я узнаю черты большинства людей, которых я люблю больше всего в своей жизни.
Мои родители назвали бы это генетикой. Мне это кажется алхимией, сияющим пространством между наукой и магией.
Даже обязанностей по смене подгузника недостаточно, чтобы заставить меня чувствовать себя менее благоговейно. Когда я снова беру Валентину на руки и вдыхаю запах её волос, меня охватывает тёплая дрожь, и мне кажется, что я могла бы держать её вечно.
 
Как только мы поели, Пол настоял на том, чтобы самому присмотреть за Валентиной. Он устраивается рядом с ней для построения пирамидки, пока я лежу на диване, когда внезапно гаснет ещё одна маленькая мигающая лампочка. Пол морщится.