Ведьмина кровь
— Потому что боятся нечисти?
Она рассмеялась — как будто залаяла.
— Есть и другая причина. Преподобный Джонсон и его паства ушли от нас не по-доброму. Земли тогда на всех бы хватило.
— И как же они ушли? — спросила я.
— Их к этому подтолкнули. Джонсон — непростой человек. Едва приехал, тут же начал ссориться с местными пастырями. Он хороший проповедник, но человек надменный и упрямый, ярый спорщик. Вечно с ним были неприятности. Ставил свои убеждения превыше всего, а в Сейлеме так не принято. Он настолько уверен в собственной правоте, что это граничит с богохульством.
— И что произошло?
— Одно дело — проповедовать слова пророков. Совсем другое — считать пророком самого себя. Джонсон вел себя как пророк, а община это поддерживала. Тогда наши священники объявили его проповеди опасными, а ему сказали, что он сбился с пути и вверг в заблуждение паству. После этого он ушел в глушь и увел своих со всеми пожитками и скотом, словно Моисей.
— Значит, неизвестно, каким путем они пошли?
— Джонсон уповал на то, что Сам Господь укажет дорогу, и потому выбрал неторные тропы.
— Но хоть что-то от них слышно? Где-то же они остановились?
— Основали поселение на каком-то холме. Больше мы ничего не знаем — они редко здесь бывают. А теперь вы собираетесь за ними… Ей-богу, я бы не советовала.
31.
Нас пригласили в дом собраний — общину и примкнувших вроде меня, Джонаса и Тобиаса. Старейшины хотят знать, что мы выбрали: отправиться в путь или остаться в Сейлеме. Марта и Риверсы выбирают первое, но Джонасу нравится здесь. Он ходит по городу и гавани, обменивается новостями и слухами с моряками и местными жителями. Даже немного зарабатывает, продавая свои зелья и пилюли. Я слышала, как он делится сомнениями с сыном:
— Что ты понимаешь в земледелии? Или я? Ты плотник, я аптекарь. Здесь у нас дела пойдут на лад. Или можно попытать счастья в другом городе — в Бостоне, например. Я слышал, что там…
— Но в общине хорошие люди.
— Люди? Да-да. С Божьим страхом в глазах. Но что мы знаем о тех, к кому они идут? Ничего не знаем. Мы им чужие. Может статься, они не примут нас. Разумно ли рисковать?.. Что скажешь? Идти или остаться?
Тобиас не ответил, только вытянул свои длинные ноги и задумчиво сделал глоток эля.
32.
Отец Деборы, Джеремая Вейн, и ее дядя, Сэмьюэль Деннинг, стояли в дверях и подсчитывали пришедших. Мы отметились и заняли свои места: в зале все сидели строго в соответствии с положением в общине. С кафедры взирал Элаяс Корнуэлл. Обсуждения не предполагалось. Преподобный даже не прочитал нам проповедь, а лишь потребовал, чтобы мы опустили головы и молча помолились о наставлении на путь истинный. Настало время определиться: остаться, идти в другой город или направиться в глушь, искать преподобного Джонсона. Старейшины уже приняли решение: в глушь. Они сидели в первом ряду вместе с Джоном Риверсом.
Главы семей по одному начали вставать — это значило, что они присоединяются к старейшинам. Затем Сара, мать Ребекки, взяла за руки детей, подошла к мужу и встала рядом. Ребекка держала младенца Ноя.
Я разделяю сомнения Джонаса, но когда Марта встала и пошла к Риверсам, я последовала за ней.
Семьи выстроились вдоль стен. Сидеть осталось всего несколько человек. Джонас еще ниже наклонил голову, что-то оживленно шепча Тобиасу. Тот мотал головой, будто отгоняя мух, а затем встал, расправил плечи и пошел к нам. Джонас побрел следом.
Ребекка наблюдала, как Тобиас идет в ее сторону. В другом конце зала Ханна многозначительно пихнула Дебору локтем. Та брезгливо поморщилась. А я улыбнулась. Куда пойдет Ребекка, туда и Тобиас.
33.
Сегодня вдова Хескет попросила меня посидеть с ней после ужина.
— Мне надо починить кое-какую одежду. Поможешь? Заодно погляжу, какая из тебя портниха.
Она, как обычно, расположилась у камина, а я устроилась рядом на табуретке. На полу лежал мешок с чулками и рубашками, которые надо было залатать. Вдова наблюдала за моими стежками, уверенными и тонкими. Убедившись, что я справляюсь, она велела продолжать, а сама уставилась на огонь.
— Я буду рада, если ты останешься у меня, — сказала она, помолчав. — Здесь найдется дело для такой умелицы.
Я удивленно посмотрела на нее, но решила не торопиться с ответом и на какое-то время сосредоточилась на стежках. Затем поблагодарила вдову Хескет за предложение и вежливо отказалась. Джонас прав: неизвестно, что нас ждет впереди. Однако остаться здесь — значит стать служанкой, а мне это не нравится.
— Подумай еще, — в зрачках под припухшими веками отражался огонь. — Марта кое-что про тебя рассказывала, а какие-то вещи я чую нутром. Для тебя безопаснее остаться. Думаю, ты понимаешь почему.
— Как вы можете про меня что-то чуять? — спросила я, озираясь. Мы сидели одни в комнате, но говорить о таких вещах все равно опасно. Если вдова решила, что я ведьма, возможно, и другие так думают? Меня охватил страх.
— Свои узнают своих. Не скажу, дар это или проклятье, но мы не по своей воле такие. — Она по-прежнему смотрела на огонь. — Меня предупредили, что ты приедешь.
— Кто? И каким образом?
— Тебе лучше не знать. — Теперь она посмотрела на меня. В черных зрачках танцевали язычки пламени. — Будь осторожна, куда бы ты ни шла. Особенно в Новом Свете.
— Но почему? Я думала, мы приехали, чтобы оставить позади не только прежнюю жизнь, но и предрассудки…
Она засмеялась, и на этот раз ее смех был похож на кудахтанье.
— Бог с тобой, дорогая, да здесь еще хуже! Люди тащат за собой свои предрассудки повсюду, даже через океан. А здесь они попадают в дремучий лес! И ни одна живая душа не знает, насколько он велик, этот лес, и какие твари в нем обитают помимо дикарей. Их вера — бледная искра в бесконечной тьме. Здесь страх разрастается, как сорная трава, которая душит все живое вокруг.
— Я умею быть незаметной и смогу о себе позаботиться.
Она опять засмеялась.
— Ох, сомневаюсь. Но речь не только о тебе. — Она наклонилась, чтобы повесить чайник над рассыпающимися дровами. — Марта добрая женщина и хорошо к тебе относится…
Мне было нечего возразить.
— Твой язык как острый шип, девочка, и ты слишком себе на уме. Говори поменьше, иначе навлечешь беду не только на свою голову. Следи за собой и ни к кому не поворачивайся спиной.
34.
Путешествие в глушь откладывается снова и снова. Идут дни за днями, но до сих пор не известно, когда мы отправимся. Местные советуют нанять в проводники аборигенов, но преподобный Корнуэлл и большинство старейшин не желают об этом слышать. Дескать, индейцы — язычники, дети Сатаны, и мы должны молить Господа, чтобы он Сам провел нас сквозь лес, как Моисей провел людей через пустыню. Не все разделяют это мнение, и даже старейшины спорят между собой. С последнего собрания Джон Риверс вернулся в ярости. Он сказал:
— Корнуэлл ссылается на Моисея, но тот водил евреев по пустыне сорок лет! Это долгий срок, особенно если предстоит быть бездомными и в пути. Господь не спешил привести свой народ в землю обетованную!..
Местные, в свою очередь, отказываются идти с нами без туземцев. Говорят, что белые люди этой земли не знают, и без помощи индейцев мы точно заблудимся. Мистер Риверс считает, что без помощи местных идти нельзя, что бы ни говорили старейшины. У нас самих не хватит повозок и скота, чтобы переправить всех людей с их скарбом. Жители Сейлема практичны и прижимисты: они не отдадут нам повозки, лошадей и волов, потому что не уверены, что получат их обратно.
После долгих споров Риверс и его сторонники наконец уговорили остальных. Мы пойдем с индейцами. Это вызвало новую волну возмущения. Повозки и волы стоят недешево, а лошадей никто не хочет давать нам взаймы, никто не хочет ими рисковать.