Ведьмина кровь
Я их помню: всю первую половину плавания они мучились от тошноты, а едва поправившись, стали кокетничать с матросами и шушукаться между собой о женихах да свадьбах. Сейчас они копались в поисках запретных безделушек, красуясь в своей лучшей одежде. Правда, платья после сундуков были мятые и не успели проветриться, поэтому от девушек веяло плесенью. Их матери не перекладывают вещи лавандой, как Марта.
Деборе, главной кокетке, очень идет ее звучное имя. Она почти ровесница Ребекки, пухленькая и миловидная. Перед выходом из дома она старательно щипала щеки, чтобы разрумяниться, и кусала губы, чтобы стали поярче. По краю воротника — немного кружева, темный лиф окаймлен шелком. Украшений ровно столько, чтобы не вызвать порицания. Рыжие волосы как бы нечаянно выбиваются из-под белого чепчика, обрамляя лицо поразительно аккуратными локонами.
Ханна младше сестры и ниже ростом на целую голову. Заостренные, хитрые черты лица делают ее похожей на хорька. Она тоже рыжая, но посветлее Деборы, и волосы точно так же выбиваются из-под чепца, но торчат в стороны непослушными спиральками. Глаза такие же карие и блестят, как угольки. Вся красота досталась Деборе.
Сестры неразлучны. Ханна смотрит на Дебору снизу вверх со щенячьим обожанием и жадно впитывает каждое ее слово, как и подружки — Элизабет и Лея. Они вечно ходят вчетвером, хихикая и перешептываясь. Я их недолюбливаю. На корабле они смотрели на меня с презрением и сплетничали за моей спиной, а сегодня и вовсе сделали вид, что меня не существует. Они подозвали Ребекку, но не спросили про здоровье ее матери и брата. Их интересовал Тобиас.
— Как там поживает мистер Морси? — спросила Дебора, стараясь держаться чинно, а ее подруги захихикали.
— Старший или младший? — уточнила Ребекка, хотя и так понимала, о ком речь.
— Конечно младший, дурочка! — воскликнула Ханна и тоже засмеялась.
Ребекка сжала кулаки.
— Он поживает хорошо.
— А отчего он не с вами?
— Он с нашими отцами заботится о будущем…
— О твоем с ним? — насмешливо перебила Дебора. Остальные теперь покатывались со смеху. Ребекка делала вид, что ей все равно, но залилась краской.
Мы никогда не говорили об этом, но и так ясно: они с Тобиасом друг другу нравятся. Никаких ухаживаний — дальше улыбок и взглядов дело не заходит, но с недавних пор они проводят вместе много времени, и это не ускользнуло от внимания Деборы. Тобиас — завидный жених, это всем понятно. Статный, сильный и к тому же умеет плотничать — незаменимый навык в мире, где все строится из дерева. Так что у Ребекки появилась соперница.
Ханна внезапно взвизгнула и попятилась, ухватившись за Дебору.
— Ты чего? — Дебора попыталась высвободиться, но сестра вцепилась в нее только сильнее. — Что случилось?
— Смотрите! Смотрите, вон там! — закричала она.
Девушки повернулись, куда она показывала, и их глаза распахнулись от ужаса, словно на них надвигался дикий зверь. В нашу сторону шли два туземца. Местные не обращали на них внимания, будто видели такое каждый день, но те, кто недавно сошел с корабля, не могли отвести от аборигенов удивленных и испуганных глаз.
— Дикари! — завопила Лея. — Они убьют нас!
Элизабет и Лея схватились друг за друга, окаменев от страха. Дебора заверещала, как поросенок.
— Они ничего вам не сделают! — воскликнула Ребекка, и ее карие глаза потемнели от презрения. — Не кричите, они же услышат.
Если туземцы и слышали, то не подавали виду. На обоих были лоскутные безрукавки, под которыми виднелась обнаженная грудь, на ногах — кожаные ноговицы с бахромой и обувь с ремешками. И никаких штанов, только небольшой кожаный фартук, свисающий с узкого бисерного пояса сзади и спереди, — возможно, именно это зрелище так взбудоражило Дебору. Безрукавка младшего была вышита узором: ярко-синие и красные перья, сложенные зигзагом. Я подумала, что это очень практичная одежда: туземцы не потели в ней на жаре, как англичане.
Оба — высокие, ладные, с лицами гладко выбритыми и выразительными. Они держались как друзья, хотя один гораздо старше — возможно, дед и внук. Их смуглая кожа оказалась ничуть не красной, вопреки тому, как говорят о них белые. Скорее это цвет благородного темного дерева. Ничего удивительного, ведь они живут под открытым небом и не прячут тело от солнца. Волосы у юноши были черные, с синеватым отливом, и с одной стороны они падали свободно ниже плеч, а с другой были сбриты наголо. У пожилого волосы были собраны в толстую косу с вплетенными бусинами и перьями, и у виска отчетливо белела одна седая прядь.
Люди настороженно молчали, а индейцы спокойно шли вперед. Джонас когда-то рассказывал мне про коллекцию диковинок мистера Традесканта[6], которую ему довелось увидеть: она состояла из необычных предметов со всего мира, собранных вместе, чтобы поражать людское воображение. Сейчас англичане глазели на аборигенов так, будто это были музейные экспонаты, ожившие среди белого дня.
Я не завопила, как Дебора, и не вцепилась в Ребекку, но тоже не могла оторвать от них глаз. Туземцы шли спокойно и гордо, и когда они проходили мимо, я уловила аромат свежей сосновой хвои и дыма, совсем не похожий на кислый запах пота и давно не мытого тела, присущий моим землякам.
Юноша держался прямо и не смотрел по сторонам. Старик оглядывался, но в его взгляде не было любопытства, словно толпа состояла не из людей, а из неодушевленных предметов, недостойных интереса. Его глубоко посаженные глаза были темные, как чернослив, а лицо исчерчено морщинами, особенно заметными у носа и губ. Внезапно взгляд его застыл на мне и сделался острым и внимательным. Это длилось долю секунды, а затем мужчины пошли дальше сквозь толпу, глядя куда-то перед собой.
30.
Отец Ребекки теряет терпение. Мы уже неделю в Сейлеме, а до сих пор ничего не решено. Дальше тянуть нельзя, надо успеть хотя бы построить жилье до зимы. Сегодня вечером мистер Риверс отправится в дом собраний, чтобы поговорить со старейшинами и поделиться опасениями. Он говорит, что нужно либо выдвигаться прямо сейчас, либо обустраиваться здесь, хотя почти вся хорошая земля уже занята. Джонас считает, что местные предпочли бы, чтобы мы шли своей дорогой.
Вдова Хескет сказала Марте:
— Послушай, у тебя золотые руки и, не скрою, ты здорово мне помогаешь. Дело, конечно, твое, решай, как велят совесть и старейшины. Но ты можешь остаться у меня. Вместе с девчонкой. — Она кивнула в мою сторону, а затем вновь взглянула на Марту. Ее глаза с тяжелыми веками были непроницаемы, как у старого индейца. — Молодые руки всегда пригодятся в хозяйстве. Она умеет шить? — Марта кивнула. — Смотри, город растет, людям нужно во что-то одеваться. Кое у кого даже появляется вкус к модным нарядам, а корабли привозят слишком мало одежды… Мы бы открыли свою лавку.
— Это хорошая мысль, — произнесла Марта и посмотрела на лоскуты, которые обметывала. — Тут жизнь устроена, а в глуши начинать с нуля…
Я удивленно посмотрела на нее.
— Но это моя община, — продолжила она. — Считай, родня. Мы вместе пересекли океан, как нам указал Господь. Негоже будет мне оставлять их сейчас.
Вдова Хескет молча кивнула.
— Что ж, да хранит вас Бог. Дальний вам предстоит путь и тяжелый. — Она поежилась, хотя ночь была теплой, а рядом горел очаг. — Я бы на такое не решилась.
— Почему, миссис Хескет? — Я сидела поодаль от огня, но сейчас придвинулась поближе.
— Там, где заканчиваются дороги, начинаются глушь да тропы зверей и краснокожих. Лес не место для богобоязненных людей. Про него всякое говорят…
— Например, что? — спросила я.
— Что там обитает нечисть. Например, черный дух в человеческом обличье. Индейцы ему поклоняются… — Она вновь поежилась и закуталась в шаль. — Наверняка россказни, но кое-кто клянется, что видел его. В Сейлеме не любят ходить в лес. Не потому, что там можно встретить зверя или дикаря. Не их боятся люди, когда заходит солнце. Не от них несутся домой, загоняя лошадей… — Она наклонилась, чтобы помешать варево в котле над огнем. — Повторюсь, нелегкая предстоит дорога, а люди из Сейлема вам не помогут.