Ох и трудная это забота – из берлоги тянуть бегемота. Книга 2 (СИ)

Кроме штаб-квартиры, две точки организованы на чердаках соседних домов. Там сейчас по боевой тройке — два снайпера и командир. Из слуховых окон они плотно контролируют всю округу. Основной вариант отхода через черный ход, а для подстраховки внизу по паре бойцов, которые периодически меняются со снайперами. Уличные бойцы вооружены короткостволом с глушаками. Всего же в операции шестнадцать человек. В принципе, хватило бы и трех троек, никого мочить Зверев не собирался, но мало ли, как оно обернется. На это «мало ли» бойцы освоили даже невиданный здесь спуск по веревке «дюльфером». Не смотря на занятость, этот прием курсантам показал Федотов.
Теперь каждый боец мог лихо скользить по веревке, а если надо, то и вламываться в любую квартиру. Это же, как с оружием — можно защищаться, а можно и нападать. Сейчас у каждой группы припасен пеньковый фал, который бойцы берегут пуще глаза. Понравилось.
Питерские парни приехали еще в средине ноября. В лесу стреляли из винтовок Бердана и Мосина. Учились снайперской стрельбе парами и тройками. Чуть позже освоили организацию снайперских засад в городе. В этом времени чердачные окна были прикрыты только деревянными жалюзи. Очень удобно: ты видишь всех, тебя никто. Если надо, вытащил одну пластину, обеспечил упор и стреляешь.
Кстати и стреляли. Холостыми, конечно. Двое палили, остальные, изображая гуляк, стараясь определить, откуда звучат выстрелы. Шухера, конечно, было мама не горюй, но очень полезно — в момент отучились выдвигать стволы наружу. Демаскирует. А если стрелять из глубины помещения, то направление на стрелка теряется даже без глушителя.
Кстати, о реакции местных. Первый раз подстраховались основательно. Скорее, но наитию, нежели здраво рассуждая, заколотили «лишние» люки на чердак, а в «своем» втянули за собой лестницу. Как оказалось, не напрасно. В соседнем подъезде жил местный «мент». Бедолаге, видите ли, не понравилась пальба над головой, вот и ломанулся хватать и не пущать. Привычка, Карл, дурная. Не прорвавшись, метнулся в соседний подъезд, а там опять облом — лестницу скоммуниздили. За это время стрелки успели смыться, правда, при спуске Лев сломал перекладину, поэтому бежали громко и с матом. С тех пор чердачные лестницы проверяли особенно тщательно, а где надо подпиливали — тягать на чердак и шумно, и в глаза бросается.
Зверев бросил взгляд на циферблат — часы показывали тринадцать тридцать. Короткий зимний день склонялся ко второй половине, еще немного и начнет темнеть, а признаков предстоящего штурма Дмитрий Павлович не замечал. Может зря старался?
Правда, у подъезда училища наблюдалась легкая движуха. С утра парами-тройками в училище вошло с полсотни боевиков. Эти шли с оглядкой и, в принципе, грамотно. За это же время приперлось под сотню студентов. Ясен пень со своими телками и не местные — учащиеся этого заведения выглядят моложе. Они сегодня не учатся — губернатор объявил особое положение. Кому война, а кому каникулы.
Московским генерал-губернатором пару недель тому назад стал бывший председатель Морского технического комитета, адмирал Дубасов. Все, как предсказывалось.
«Эх, Федор Михайлович, и угораздило же тебя вляпаться в это дерьмо. Был ты нормальный адмирал, а стал генерал-губернатор. После этой истории тебя обзовут душителем или палачом, а может быть придумают коктейль, типа, губпалач. А чё, звучит классно, по-нашему, по-революционному, — Димон скрипнул зубами. — Главное, не забудь, что эсеры начнут метать в тебя бомбы. Это дело они любят, а попадут или нет, извини, не в курсе. Криворукие они, скорее всего, промахнутся, но вернемся к нашим баранам. Поверь, все я понимаю, долг перед отечеством и прочее высокоморальное, только на хрена тебе эти страсти? Или не нашли никого моложе, так не поверю. Сам полез, никто тебя не тянул».
Настроение испортилось. С досады Зверев попытался ущучить своих стрелков, что мерзли сейчас по чердакам, но те свое дело знали — никаких признаков засады не обнаружилось. Бросил взгляд в сторону Покровки, попытался представить, где можно развернуть орудийную батарею, ведь Мишенин упоминал об артобстреле, правда, без уверенности. Сверху такое место определялось плохо.
 
— Второй, прием.
— Второй на связи, — откликнулась рация голосом Самотаева.
— Я пройдусь по улице, передай третьему внимание, а через полчаса жду вас на Покровке.
— Первый, я все слышал, — влез в разговор Львов.
— Ну, вот и хорошо. Конец связи.
Зверев повернулся к Васе Птичкину.
— Птиц, остаешься за старшего, и не вздумай без меня смотреть через прицел. Поговорку «Ружье два раза в год само стреляет», знаешь?
— Знаю, то есть, слушаюсь Тренер! — гавкнул четко, но в глазах бесенята.
— То-то же, и запомни, я твои мысли на раз читаю, поэтому ставь винтарь в угол и наряд вне очереди.
— Есть наряд вне очереди, — обиженно засопел будущий лидер.
Выйдя из арки, Зверев полной грудью вдохнул морозный воздух. С утра похолодало, но приправленный дымком воздух, бодрил. Окна верхних этажей отражали лучи зимнего солнца. Здесь, в переулках было относительно малолюдно, лишь у училища толпился народ, а вот на Покровке публика активно шастала во всех направлениях.
«А хорошо-то как! — Димон не удержался от удовольствия прокатиться по раскатанной мальчишками ледяной дорожке, за что тут же получил осуждающий взгляд от тетки с корзиной снеди, — Даже не верится, что сегодня начнется стрельба. А может ничего не будет, и эта история отличается от нашей? Хотелось бы верить, но вчера стреляли в саду „Аквариум“. Слухи о тысяче убитых. Вранье, конечно. Там арестовали человек сорок зевак, а в полиции мне сказали: скоро выпустят. А вот сегодня под утро какие-то ухари в Гнездовском переулке закидали бомбами охранное отделение. Эт серьезное дельце, говорят сгорели дела всех подозреваемых».
Последние дни Зверев брал интервью у всех, до кого сумел дотянуться. Интервью, конечно, громко сказано, но вопросы задавал и, даже, вел съемку. Из настоящих подпольщиков удалось пообщаться с эсером Владимиром Зензиновым, на которого Димон вышел еще в октябре — тот помог ему с «окном» на границе под Выборгом. Вторым оказался большевик, Михаил Иванович Васильев-Южин.
«Впрочем, какой из него Михаил Иванович, чуваку двадцать девять, а Володьке всего двадцать пять. Салаги еще. Вот Марков второй эт человечище! Настоящий нацик! — от удовольствия, Димон даже причмокнул, вспомнив, как от Николая Евгеньевича пахнуло знакомым по прежней жизни. — Весь в черном, морда шире валенка, нормальный такой черностенный кадр. Пасть разинет и… понеслось. А вот с жандармами облом, молчат, как уругвайские партизаны. Если бы не ксива от губера, точняк бы замели. Козлы».
Второго декабря Дмитрий Павлович удостоился внимания его высокопревосходительства московского генерал-губернатора Федора Михайловича Дубасова. Новый мундир и сияние орденов были под стать помпезному кабинету, но выглядел губер скверно. Набрякшие мешки под глазами и посеревшее лицо, диссонировали с портретом Николая второго, величественно взирающего на посетителей из-за левого плеча губернатора.
Дубасова интересовала связь по радио со столицей. Предусмотрительный.
— Московский радист в готовности, — тут же откликнулся бывший морпех.
— ?
— Уезжая в Европу, Федотов распорядился оказать Вам любую помощь.
— Знали, — прозвучало обвинением, по ходу сменившимся осознанием нелепости подозрений, однако злой огонек в маленьких глазках выдал эмоции.
— Ваше высокопревосходительство, разве мы не читаем газет?
В ответ взмах рукой, как бы: «Да не мельтеши ты», но взгляд оттаял.
— Твой человек должен быть готов дать мне связь. В любое время дня и ночи! — с нажимом, будто от этого что-то зависело, уточнил Дубасов. — И еще, сейчас же в приемной оставь адрес радиостанции, а Санкт-Петербург я сам предупрежу. От меня что-нибудь надо? — последнее прозвучало, как если бы Димона послали в эротическое путешествие.
«А как же, ксива нужна: „Все, что сделал предъявитель сего… и подпись Ришелье“, блин, Дубасов, конечно, но как обосновать, чтобы не послал?»