Каменные гости

— Вызвали специалиста-строителя, он посмотрел, стены постукал, ничего не обнаружил. Только ребятишки потом жаловались: койки перестали вдоль стены умещаться, как раньше. Одну тумбочку пришлось переставить. Но и все, на этом вся история закончилась. Никаких бед от этого расширения не было. Если оно вообще было. Хотя почему-то я сейчас больше уверен, что толщина стены увеличилась. А тогда ни в какую не хотел верить, — старик покачал головой. — Много шуму было.
— А вам не кажется, что стены в здании, в целом, чрезмерно толстые, нестандартные?
— Да кто ж его знает, зачем его строили. Нам-то оно от НКВД досталось. Может, там раньше тюрьма была... Особо не задумывался.
— Постарайтесь вспомнить, не слышали ли вы каких-нибудь рассказов о сверхъестественных явлениях в вашем корпусе? Домовой, например? Призраки?
— Как же, было, все было. Черти, привидения, ведьмы... Напьются, простыни на головы напялят — и айда девок пугать. А те намажутся пострашнее — и парням в окна рожи корчат. Или меня пугают. Всякой всячины насмотрелся.
— Я имею в виду что-нибудь серьезное.
Старик засмеялся:
— Сам призраков не видел, врать не буду. А по разговорам не отличишь, то ли на самом деле было, то ли врут, то ли с перепугу несут невесть что. Не знаю.
— Объясните мне, пожалуйста, где находятся двадцать вторая и двадцать третья комнаты.
Донковцев нарисовал Виталию план на листочке бумаги. Стена между комнатами находилась ближе к западу и делила здание по длине в отношении три к одному.
Прежде чем идти на очередной доклад к Борисову, Виталий провел ещё полтора дня в архивах, беседовал с Ириной и Ильей, копался в лаборатории с пробами песчаника. К исходу второго дня он сидел, отодвинув в сторону трубочки с реактивами и приборы, и размышлял, рисуя шариковой ручкой замысловатые узоры и смешные рожицы на листе бумаги.
Главные коммунальные скандалисты корпуса «В» проживали на втором этаже. Планов и чертежей кляузники нарисовали порядочное количество. С некоторых Ларькин предварительно снял копии и теперь легко мог начертить по ним свою схему с предполагаемым центром аномалии. Он располагался в корпусе «В» примерно там же, где, соответственно, проходила загадочно растолстевшая стена в корпусе «А». Четверть длины здания от восточного торца, второй этаж. Судя по рассказу Ирины, примерещившаяся ей фигура промелькнула примерно в той же части здания в корпусе «Б».
Скандалы в коммуналке были десять лет назад, происшествие в общежитии — почти шестнадцать. А промелькнувшую тень в окне Рубцова видела несколько дней назад. Поэтому больше всего Ларькина интересовало именно среднее здание.
«Потом ещё эти необычные камни и небьющиеся стекла... — размышлял он, машинально складывая бумажный самолетик из изрисованного листка. — Надо каким- то образом поближе рассмотреть этот материал, в естественных условиях. А то Ренат своим буром все искрошил, структура вещества нарушена. Но ведь она была, это же очевидно — и очень сложная, необычная структура».
Вздохнув и запустив самолетик, — тот описал по комнате дугу и залетел прямо в печь для сжигания органики — Виталий пошел докладывать майору.
— Не понял. Ты все-таки учитывай мое гуманитарное прошлое. Что за силикатные волокна такие? — спросил Борисов, выслушав его краткий доклад о строении песчаника. — Окаменелости, что ли, какие-нибудь?
— Не похоже.
— А на что похоже?
— Внешне, больше всего — на стекловату. Но встречаются и металлизированные волоски с высоким содержанием лития, бериллия, натрия, алюминия и некоторых других легких металлов.
— Тебе это что-нибудь говорит?
— Пока ничего, — признался Ларькин. — Я должен осмотреть этот материал, если можно так выразиться, в естественных условиях. На месте.
— Ну-ну. Сам полезешь? Возьми кого-нибудь для подстраховки.
— Кого? Все заняты. Ренат на «подслушке», Ирина, в своей области, тоже. Следят за соблюдением режима секретности. Чтобы тот, кто случайно о наших делах узнает, сразу о них забыл. Илья дежурит, да и он все время у меня на подхвате, если какая-то информация нужна.
 
— Ты преувеличиваешь его занятость. Подежурить и я могу. По-моему, ты стесняешься привлекать его к этому делу После вашей амурной истории. Смотри, личные дела не должны сказываться на службе.
— Всё не так... А может быть, и правда, -- согласился Ларькин. — Но вот что я ещё думаю. Я уже был там несколько раз — и ничего со мной не случилось. По- моему, то, что там обитает, бьет только по тем, кто именно сейчас представляет угрозу, причем наибольшую, пусть даже опосредованную. Оно выбирает тех, кто сосредоточен на своем намерении снести эти дома, сломать их, нанести им ущерб. Я не буду об этом думать — и со мной ничего не случится. — И помолчав, добавил: — Вот что мне пришло в голову, Юрий Николаевич... — продолжал Виталий. — А может быть, это сами дома... защищаются?
Он остановился, не зная, чем обосновать свои слова. Толстеющие стены и измельченное стекловолокно в качестве аргументов выглядели довольно жалко. Но Борисов сам пришел ему на помощь.
— Одушевленные дома? Это что-то новенькое. Если говорить о том, как они защищаются, то я бы вспомнил тот взрыв под окнами.
— Да, со стеклами тоже надо разобраться, — кивнул Ларькин.
— Интересно, как ты собираешься уберечься от их противодействия, когда будешь разбираться? — усмехнулся майор. — Насколько я в курсе, метод ученых-естествоиспытателей за последний миллион лет принципиально не изменился. Чтобы изучить какой-то природный объект, надо треснуть по нему другим, уже изученным природным объектом. Технология совершенствуется, но подход остается прежним. Разрезать, разбить, сжечь, так или иначе испортить. Подумай хорошенько, прежде чем соваться. Подумай заранее, потому что, судя по всему, на месте у тебя такой возможности не будет.
— Есть подумать заранее.
Они посмотрели друг другу в глаза, затем Борисов сказал: 
— Догадываюсь, что у тебя на уме. Хоть телепатией и не владею. Ты как раз об этом и думаешь, да?
— Мелькнула такая мысль, — признался Ларькин. — Судя по всему, у вас какой-то биологический щит, не позволяющий установить с вашим мозгом волновую связь. Вы, наверное, идеально подходите для исследования этой аномалии непосредственно на месте. Но вы не специалист.
— Если бы дело было только в этом... Хотя, может быть, это и есть самое главное. Когда я просил «добро» на то, чтобы заниматься этим случаем, знаешь, какое условие мне поставил генерал? Не приближаться к зданиям лично. Ты что-нибудь понимаешь?
Капитан отрицательно покачал головой.
— Я тоже, — продолжал Юрий Николаевич. — Санкцию на расследование я получил, но мне самому на Стромынке появляться запрещено. Зная мой характер, генерал даже взял с меня слово. Так что сам посуди...
Виталий кивнул. Ну что ж. Ясности в деле не прибавилось, зато она появилась хотя бы в одном вопросе. Майор Борисов остался прежним.
***
Ничего особенного капитан Ларькин так и не придумал. Хотя голову ломал долго. Вероятно, постоянные мысли о зловещих зданиях навеяли Виталию жуткий сон.
Ему приснилось, что он — знаменитый ученый, но не биолог, как в жизни, а физик. И работает он не в своей привычной лаборатории, а в каком-то огромном научном центре, занимающем целый этаж. И на всем этаже он был один и работал почему-то поздно ночью. Огромные, уходящие во тьму трубы, угрюмые пустые помещения. А в центре всего — большая, в полтора человеческих роста, бронированная камера. Именно там и решается судьба эксперимента, там должно было синтезироваться (а может быть, получиться в результате распада) что-то таинственное и страшное.
В самый ответственный момент вдруг раздается звонок. Лаборатория секретная, звонит охранник со входа. В это неурочное время к нему, физику Ларькину, явился корреспондент. Понятное дело, он ведь ученый с мировым именем. «Как некстати», — морщится Ларькин, но велит пропустить корреспондента.