Каменные гости

Второй автоматчик что-то говорил по рации. Двигатели у скверика замолчали, только «Урал» с пассажирским салоном, покачиваясь на буграх глины, подъехал к дальнему вагончику и постоял немного, дожидаясь, пока трезвые перегрузят в него пьяных. Затем грузовик рыкнул двигателем и уехал с пустыря.
Ларькин повернулся к пятиэтажкам. Он слышал, что за спиной ещё возятся коллеги, осматривая трупы бандитов, и понимал, что за всем, происходящим на огороженной территории, следят десятки внимательных глаз. Но тем не менее у него было такое чувство, словно он остался с тем зловещим, что обитало в этих домах, один на один. 
  
Глава 3
 
КЛИНИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ
 
Последние несколько дней до приезда Большакова пролетели незаметно, и в первый день февраля, придя на службу, Виталий с удивлением обнаружил вместо остававшегося дежурить Рената, сидящего на своем привычном месте за пультом Илью. Старлей и прапорщик часто подменяли друг друга, когда товарищу нужно было срочно слинять с поста по личному делу.
— Здорово! Как отдохнул? — спросил капитан. — Ходил на рыбалку?
— Да какой из меня рыбак. Я уже забыл, к чему грузило привязывают, А так — хорошо. Снег. Воздух. Лес. Родимый дом: Мать-старушка. В общем, всё путем.
Виталий отметил, что Большакова недельный отдых преобразил: в нем появилось какое-то спокойствие, лицо его посветлело.
— Ну что ж, можешь начинать новую жизнь, — похлопал приятеля по плечу Ларькин.
— Новая жизнь — это хорошо звучит, — кивнул старлей. — Знаешь, что сказал один программист, чуть не разбившись е подругой насмерть в автокатастрофе?
— Знаю. «С двумя жизнями переходим на следующий уровень».
— А знаешь, чему бы я непременно посвятил одну жизнь целиком, если бы у меня их было... скажем, десять?
— Чему?
— Одну жизнь посвятил бы музыке, другую — цирку.
— В клоуны подался бы?
— Почему — в клоуны? Маг и чародей из меня разве плохой? Дэвид Копперфильд отдыхает!
— Да, кстати, Дэвид, найди-ка мне вот этого человечка, — Ларькин протянул компьютерщику листок с краткими анкетными данными. — Меня интересует нынешнее место работы, да и адрес, а то он переехал куда-то.
— А кто это? Новая жертва полтергейста?
— Нет. Надеюсь, что пока ещё нет. Это бывший комендант общаги пэтэушников.
— А-а, свидетель. Будет сделано, кэп.
— Ну я рад, что отпуск пошел тебе на пользу, — с оттенком досады подвел итог Ларькин и направился было к выходу, но ответ Ильи заставил его задержаться у двери.
— Все-таки ты прав, Виталик. Я решил начать новую жизнь.
— Серьезно? — обернулся капитан.
— Да! Брошу пить... э-э... курить я и так не курю. Значит, брошу все остальное и буду спортом заниматься. Как Юрий Николаевич. Запишусь в рыцари без траха и упрека.
— Без траха? — уточнил, смеясь, Ларькин.
— И без упрека. Ибо первое неизбежно влечет за собой второе. Ибо не ошибается только тот, кто никого не делает. 
Капитан вышел из бункера под гогот Ильи. Это был, безусловно, новый Большаков, точнее сказать, обновленный. Очень многое в нем восстановилось из прежнего, («дорубцовского» периода: исчезла озлобленность, обида на весь мир из-за того, что ему не повезло в любви, отчаяние. Вернулась прежняя веселость, разбавляющая и нейтрализующая яд его ехидных шуток. Но появилось и нечто новое: взрослая, серьезная целеустремленность, уверенность в себе. В его шутливых планах насчет новой жизни, конечно, была какая-то доля истины. Вопрос в том, какая. Виталию хотелось поехать куда-нибудь в Подмосковье или хотя бы к себе в Выхино, куда Илья не доставал, и подумать об этом спокойно и вволю, не сдерживаясь и не переключая намеренно мысли на другие предметы.
Раньше Ларькину казалось, что Илюша прячется от мира за своим могучим «Вампиром», как за щитом, живет в создаваемой компьютером виртуальной реальности, избегая осязаемого вещного мира. Но то был Илья, ещё не открывший и не осознавший своих сверхъестественных способностей. Теперь капитану стало казаться, что «Вампир» прикрывает не столько Илью от мира, сколько мир от Ильи. Виталий с беспокойством представил себе, что будет, если Большаков надумает заняться политикой.
 
Политические взгляды у них сильно различались, несмотря на то, что оба служили в одной Конторе. Ларькин душой был за сильную, но все ж таки непременно демократическую Россию. А на убеждениях Ильи сильно сказывалось, очевидно его простонародное происхождение в сочетании с «верхним» образованием. Он был оголтелым технократом, болел за власть сильную и просвещенную одновременно, демократию называл фикцией, опиумом для народа и игрой для дураков. «Простому народу, — неоднократно говорил он Ларькину, — не нужны избирательные права, и не надо его втягивать в эту грязную игру. Народ хочет только кушать и жить в безопасном уютном жилище — и что самое странное, имеет на это полное право».
Затем Илья обычно начинал излагать такую бредовую феодально-технократическую утопию, что капитан только насмешливо отмахивался. Но теперь Виталий без прежней иронии вспоминал эти прожекты. А что, если компьютерщик попытается воплотить их в жизнь?
«Не ввели ли его в соблазн открывшиеся способности? — начал было думать Виталий. — То, что недоступно простому человеку, для него теперь — раз плюнуть. Разогнать бушующую толпу, разоружить роту спецназа, пройти на любой охраняемый объект, внушить главе государства отдать любое приказание...»
Может быть, именно желание попридержать Большакова за пультом, боязнь лишний раз дать ему почувствовать свою силу сыграла решающую роль в том, что капитан отказался на время от планов свозить Илью на Стромынку для сканирования домов. Неосторожную шалунью Рубцову он опасался теперь меньше, чем внезапно посерьезневшего Большакова. Во всем этом надо было предварительно разобраться.
***
Бывший комендант общежития Петр Ильич Донковцев, оказалось, вышел недавно на пенсию и спокойно жил в своей уютной двухкомнатной квартирке близ Сокольников. Это был лысый большеголовый крепкий ещё старик, сохранивший в манерах и мимике властные командирские черты, без которых никак было не обойтись правителю, умевшему долгие годы держать в своих руках буйное население корпуса «А». Ларькина он, впрочем, встретил приветливо, угостил крольчатиной с овощным гарниром и напитком из красной смородины.
— Нет, жалоб на квадратные метры не было, — сказал он, отвечая на вопрос Виталия. — На то, что мест мало в общежитии, обижались. На меня жаловались, это было. А так, вообще-то, народ молодой, у них заботы были другие. Какие им квадратные метры? Была бы койка — вот и всё, что им нужно.
— А у вас не было никаких сомнений, проблем, связанных с метражом?
— Хлопот и без того много было. Чтобы комнаты перемерять — нет, этого не было... — старик вдруг задумался, и весь лоб у него покрылся складками. — Хотя вот неплохо было бы это сделать в восемьдесят четвертом году в двадцать второй комнате. И в двадцать третьей — тоже. Сейчас, когда вы сказали, я так подумал... Но теперь уж не воротишь.
— А что такое?
— Да мелочь, в общем-то. Коврик у одного парнишки висел на стене. Сам-то парень из Грузии был, Гоча его все звали. Вот он для тепла и для красоты коврик себе повесил, с тигром, красивый такой, большой, хотя и тонкий. А на стене полка висела книжная, места было мало. Полку он перевешивать не захотел, поленился — и загнул часть ковра в углу на вторую стену, — рассказывал старик. — Не так красиво, но тепла больше.
— И, что же?
— А летом у него этот ковер так сильно провис, что пришлось перевешивать. Да не просто провис, а гвозди, словно крючки от гардины, вместе съехались. Так, как будто стена сантиметров на тридцать подалась. И в двадцать второй комнате, за стеной, то же самое.
— То есть одна из стен, как вы говорите, увеличилась в толщине больше чем на полметра?
— Так получается.
— Интересно получается. Вы приняли какие-то меры?