За кулисами (СИ)

― Так значит, все ссоры из-за того, что ты пытаешься добиться от Брэндона эмоций. В то время, как он выплёскивает все эти эмоции с Мишель? ― Услышав такой однобокий подытог, я торопливо перебросился взглядом на наставника. Это звучало отвратительно плохо, как минимум, для меня…
Изабель вскочила с кресла, подключая всю свою актёрскую игру, и приложила ладони к груди, словно в немой мольбе. Такая выходка отозвалась в моем организме молниеносно разнёсшимся по крови волнением, и я с силой вцепился в подлокотники. Я знал, что она нагло спасала свою шкуру всеми возможными методами, и сейчас она тонула, уцепившись за хлипкую соломинку…
― Ты прав, Крэг! Я хочу признаться кое-в-чем… ― Макарти понимающе покачал головой, глядя на всполошившуюся девушку, поджал губу в ожидании, пока один я слабо понимал, что происходит. Что если я не дооценил её… ― Дело в том, что я…
Изабель на долю секунды обнажила передо мной едва уловимую неприязнь, тут же закрывая лицо ладонями, чтобы не показывать этого Крэгу: она шумно вздохнула, умело отыгрывая концерт в адрес наставника, то ли по-настоящему, с трудом, то ли ради убедительности выждала продолжительную гнетущую паузу и решилась договорить.
― Брэндон, я тебя люблю и ревную к Мишель! ― Девушка выпалила свои долгожданные признания и из её глаз брызнули блестящие солёные слёзы. С каждой секундой всё больше испытывая замешательство, я набрал в лёгкие воздуха и нервно выдохнул: за эти годы из жалкой змеюки Изабель действительно превратилась в королеву блефа.
― А теперь я оставлю вас наедине, ― сейчас я осознал, до чего догадался Крэг, тем самым подкинув танцовщице новую идею, как выкарабкаться из неприятной ситуации. Мужчина уцепил сумку и куртку, направляясь к выходу, судя по всему, планируя отъехать на значительный промежуток времени. К его манере в работе я уже привык, но его уход сейчас казался мне несвоевременным и даже предательским.
Мужской силуэт стремительно скрылся в дверях, и я остался наедине с Изабель, рассчитывая, наконец, поговорить "по душам". Её стеклянные недобро-тёмные глаза совсем казались пустыми: я точно знаю, что такой исход стал для неё самой неожиданным откровением, ведь никаких чувств на самом деле нет и в помине.
― При мне одном можешь не притворяться. Я понимаю, что ты врёшь, чтобы обезопасить себя от увольнения, ― рассчитывая на такую же смелую честность в ответ, я поднялся с кресла и подошёл к ней ближе, чтобы рассмотреть каждый миллиметр на ненавистном дрогнувшем лице. Ей точно стоило усилий соврать о любви ко мне, так что, скоро эта лживая сказка потерпит конец без должного развития. Изабель шумно сглотнула, и с дрожью подняла на меня тяжелый взгляд.
― Я сказала правду.
А я и не думал, что у неё хватит сил идти до конца. Совсем не ожидая продолжения дрянной актёрской игры, я нервно хохотнул и поспешил отодвинуться.
― Ну хорошо. Раз ты не лжешь, тогда из большой любви ко мне, пожалуйста, не зарекайся больше о Джастине… Мы квиты? ― Подыграть ей во вранье настолько оказалось противоестественно, что я мерзко скривился в ухмылке, рассчитывая на то, что эта история не выйдет за пределы нашего диалога.
― Договорились.
Этот уговор стоил мне сна. С тех пор Изабель приходилось притворяться влюблённой не только на сцене, но и в жизни, а с какой целью она так усердно переступала через свою гордость, я всё не мог догадаться, теперь всегда оставаясь начеку. О том, что она может меня любить на самом деле, не возникало и мысли.
***
Близилось Рождество: с театральным образом жизни я настолько стал сентиментален, что невольно начал присматривать подарок для своей обворожительной коллеги. Для той, что несмотря на моё скотское в недавнем прошлом поведение продолжала оставаться вежливо доброй и даже чересчур открытой для новых возможных гадостей, потому что иначе я не умел. Когда я вернул расположение Мишель, то уяснил, что без её поддержки и улыбок в ответ на тупые шутки мне нельзя обходиться, а поэтому стал ненароком задумываться, о чём лишний раз умолчать в её присутствии, а о чём поделиться без страха быть высмеянным. Я никогда больше не хвалился любовными похождениями, не насмехался над ней с сексуальным подтекстом, боясь вспугнуть и обидеть, избегал любых попыток назвать наш творческий симбиоз отношениями в любом существующем контексте, искоренил все слухи "о нас" после выходки на корпоративе, грозясь разбить лицо каждому, кто заикнётся об этом ещё хоть раз.
 
Я принял в Мишель её высокоморальные принципы, беспрекословную цель блюсти себя до встречи с единственным, не желая больше испытывать женское терпение на себе, но лихорадочно жалел о том, что она не может себе позволить расслабиться. Навязчивая идея преследовала любое взаимодействие с танцовщицей: дотронуться, ненароком пройти рядом, прислушаться к её уставшему после отработки дыханию и забыться в воспоминаниях о том, как мы задыхались друг другу в шеи. Это непреодолимое наваждение штурмовало ночами мозг, и, вместо того, чтобы беречь по крупицам редкий ценный сон, я старательно возвращался мыслями в день нашей первой репетиции в концертном зале: разговор, дерзкие чувственные прикосновения и моё обещание молчать. Неужели тогда ей так хотелось вступить в отношения с легкомысленным бабником ― разве об этом неустанно мечтают девушки ― что Мишель подарила мне этот взгляд с нескрываемым тяжким разочарованием, увенчавший моё предложение не распространяться о случившемся?
Девушкам так важно называться чьими-то, обладать и принадлежать какому-то одному "счастливчику", растирая в обыденную пыль на домашних, забитых совместно нажитым хламом шкафах все удовольствия и легкость от жизни. В глубине души я понимал, что предупредить о своих свободолюбивых взглядах уже после состоявшегося секса ― маленькая гнусная подлость, но нельзя этим не воспользоваться, когда как и меня редко спрашивали, хочу ли я спать всегда только лишь с одной, сводив её под венец. А потому я считал себя предельно честным. Спросила бы меня Мишель, какие виды я имею на неё прежде ― и не было бы недосказанностей, но она наверняка додумала продолжение так, как научилась в детских счастливых сказках о принцессах и рыцарях, чтобы сейчас я испытывал жгучий стыд, пытаясь понять, кем мы друг другу приходимся. Называть танцовщицу "коллегой" и "подругой" было нелепо смешно, но приходилось прибегать к таким категориям, ведь общение с лапулей мне оказалось невыразимо важно…
Пушистый клейкий снег залёг на тонкие ветки деревьев на Тайм-сквер, а из-под ног доносился гулкий хруст, сопровождающий меня от дома до самой работы. В отличие от репетиций с Изабель, с Мишель мы успели проработать открытие второго блока. Он начинался с массового номера у водопада, где происходила полная чертовщина: ветер, быстро сменяющееся холодным резким светом затемнение, предвещающее беду. Как всегда выбивающаяся из картины взбунтовавшаяся танцовщица шла против системы повторяющихся движений. Тут появлялся уже влюбленный после их первой встречи принц, вторя всё более смелым женским па. Правитель и его подданная вдруг начинают танцевать против целой страны, против всех и заодно: злодейка завладела его сердцем, разумом, управляя, словно марионеткой.
И вот они парят над всеобщей неразборчивой хореографией, задавая новый, непривычный тон и велят ему следовать. Крэг продумал здесь и откровенные поддержки, оголяющие на публику скоропалительно разрождающееся доверие к единственной подданной, которое вскоре будет обмануто, и объёмные парные комбинации, и оставил место на проскальзывающее коварство героини Мишель: предвкушение от вскоре настигнутой цели поквитаться за отнятый смысл жить.
 
Пока эта часть постановки повествовала о воссоединении принца и двуличной обманщицы, я наслаждался. Мне не непередаваемо нравился этот блок. Нравилось подчиняться Мишель и танцевать под её дудку, хоть и понарошку, ради сценария, но с полной отдачей, ведь здесь мы действовали, наконец, сообща. Ход репетиций совпадал с моими личными потребностями поддерживать с ней доброе открытое общение, которому теперь лапуля не противилась, и из-за этого моё настроение в любую минуту дня совпадало с реальными устремлениями. Кажется, я стремился быть ближе к Мишель…