Танцующий лепесток хайтана (СИ)

Ваньнин дернулся, вдруг осознавая, что ему кто-то безуспешно пытается дозвониться. В утренней тишине больничного коридора медсестра пару минут кряду неодобрительно зыркала в его сторону — а до него только дошло, в чем дело.
Насколько же он был не в себе.
Однако он мог даже не смотреть на имя на экране, чтобы знать, кем был звонивший. И отвечать на этот звонок не хотелось. Им необходимо было поговорить — по-настоящему, лицом к лицу. Но не сейчас. Не так.
«Я никогда не решился бы сказать это тебе в лицо…» — тут же вспомнил он слова Мо Жаня.
Что же… Вэйюй должен будет либо решиться, либо катиться на все четыре стороны. Третьего не дано. Чу слишком устал от обмана. Создавалось впечатление, что все вокруг него только и делали, что пытались — намеренно или нет — его одурачить. Была ли эта ложь во благо, или во вред?.. Он не знал, но слишком устал разбираться. Просто больше не желал жить в страхе открыть для себя чужую правду.
Собравшись с мыслями, он сбросил звонок и написал Мо Жаню единственное короткое сообщение:
«Я был у Ши Мэя. Всё хорошо».
Он не был уверен, что еще добавить — потому что между ним и Вэйюем было слишком много такого, о чем говорить прямо сейчас он не смог бы даже под угрозой скоропостижной кончины.
Например, о своих чувствах.
О признании Мо Жаня прошлой ночью — и своем отношении к услышанному.
О прошлой ночи как таковой.
Чуть помедлив и осознав, что Мо Жань прочел его сообщение, но так ничего и не ответил, он снова вызвал такси. Ему нужно было привести себя в чувства перед репетицией. Пропускать еще один день только потому что он не был в состоянии разобраться со своими проблемами, Ваньнин не собирался. Что до Мо Вэйюя… было бы хорошо, если бы он тоже начал вести себя ответственно.
Самое время.
Проснувшись, Мо Жань был уверен, что найдет Ваньнина в постели — в конце концов, после такой насыщенной событиями ночи они оба нуждались в отдыхе. Однако осознание того, что он остался в квартире один и Чу не оставил ни записки, ни намека о своих намерениях, тут же заставило его прийти в себя и попытаться понять, что именно могло пойти не так.
«Что угодно…»
На часах было шесть утра — в такое время даже птицы еще спали на деревьях. Так какого, бл*ть, хрена?!..
Он тут же вспомнил, как почти решился рассказать Ваньнину свою историю — однако тот провалился в сон так быстро, что, должно быть, ничего не слышал.
Не слышал ведь?!..
Не мог же он… сделать вид, словно уснул, чтобы потом сбежать?!..
Твою мать!..
Это была вполне рациональная причина, по которой Чу Ваньнин мог бы так резво попытаться свалить от него после всего, что между ними произошло!
Бл*ть!...
И ведь Мо Жань так ничего и не объяснил — просто ляпнул своим тупым языком самое страшное, а затем решил, что отложит весь этот разговор на потом.
Потому что… даже зная, что Ваньнин спит, он все еще не мог найти в себе силы рассказать о своем детстве, о своей матери и о годах жизни на улице.
Что до его провалов в памяти и вспышек агрессии, отсутствия контроля… он прекрасно понимал, что это может стать ему приговором. Если Чу Ваньнин посчитает его ненормальным — вероятно, будет, мать его, прав.
Даже сам Мо Жань не был уверен в своей непричастности к ситуации с Ши Мэем — как на это мог отреагировать балетмейстер Чу?..
«По крайней мере, у Ваньнина не отключен телефон, — с облегчением осознал он находясь на полпути к дому балетмейстера, — Хоть он и не отвечает, но все-таки не обрубил все канаты, как в прошлый раз…»
Он решил звонить до победного — надеясь, что Чу так или иначе надоест его игнорировать и он решится хотя бы удостоить его одним словом. Пусть даже пошлет его нах*р — даже этого было бы достаточно. Мо Жань по крайней мере понял бы его текущее отношение к произошедшему. Всё же лучше, чем быть в неведении.
Однако звонок шел… и Чу даже не думал брать трубку.
Мо Жань припарковался у дома Ваньнина — однако, разумеется, все еще понятия не имел, вернулся ли тот к себе — или отправился в другое место. Но куда еще он мог бы поехать, кроме собственного дома, если действительно планировал сбежать?..
 
В следующее мгновение его звонок был безжалостно сброшен — и Чу прислал ему сообщение, отвечая на только что в сердцах заданный вопрос.
Был у Ши Мэя?..
Что это, мать вашу, значит?!..
Мо Жань хмуро уставился перед собой, пытаясь понять, что балетмейстер имел в виду под второй частью сообщения, в которой утверждал, что «все хорошо».
Хорошо — у кого?
У Ши Мэя?
У тебя, Ваньнин?
Мо Жань стиснул зубы, останавливая себя от попытки написать что-либо в ответ. Пока он не выяснит, что имел в виду Чу, отвечать ему что-либо было бы ошибкой.
«Он… ведь наверняка поедет к себе домой. Не захочет возвращаться ко мне — иначе бы не сбежал среди ночи вот так, в тайне».
Все, что ему оставалось — ждать, пока Чу вернется к себе домой, чтобы попытаться объясниться. И надеяться, что ему все еще будет, что объяснять — после того, как Ваньнин побывал у Ши Минцзина, который явно был способен рассказать балетмейстеру немало интересного… если пришел в себя.
Мо Жань обхватил голову руками, едва не воя. Что, если все-таки это он, сам не помня того, напал на Ши Мэя? Ведь он совершенно не помнил, как совершил поджог в детстве… и едва мог восстановить в памяти, что предшествовало пожару.
Его воспоминания в последние шесть лет продолжали сбоить все сильнее. Результатом тому стала ситуация с Жун Цзю. Если бы не присутствие Ваньнина в его жизни, он бы продолжил падать в эту чертову яму, пока не натворил бы нечто непоправимое.
Если еще не натворил.
Он настолько оказался подавлен мыслями о том, что же ему делать, и как сказать Ваньнину обо всем этом, что едва не ужаснулся, когда балетмейстер внезапно показался в поле его зрения — да так близко, что сперва ему почудилось, что это игра его воображения.
Однако в следующую секунду Чу настойчиво дернул ручку передней дверцы — и поток прохладного утреннего воздуха мгновенно остудил разгоряченное лицо юноши.
— Мо Жань, — казалось, мужчина ничуть не удивлен присутствием Вэйюя у своего дома. — Я собираюсь на репетицию. Могу приготовить завтрак на двоих.
Мо Жань остолбенело уставился на Чу, забыв, какой околесицей собирался оправдываться.
«Почему… он ведет себя так, словно ничего не произошло? Возможно, все-таки не слышал моего признания, и я просто слишком…»
Ваньнин продолжал смотреть на него с очень странным выражением лица: он казался бледнее обычного, однако в то же время как будто смелее. Темные глаза внимательно изучали Мо Жаня — и юноша вдруг понял, что Ваньнин смотрит на него так долго впервые.
— Я… не голоден, — тихо проговорил он, чувствуя, как в груди отчаянно перехватывает.
«Твою мать!..»
Чу Ваньнин все прекрасно слышал и помнил… это было написано у него во взгляде. Он смотрел на Мо Жаня с такой невыносимой болью...
Он. Снова. Сделал. Это.
Причинил боль человеку, который открылся ему. Который доверил ему себя.
«Мо Жань, какого хрена?!»
Вэйюй внезапно залепил сам себе пощечину, а затем пораженно охнул, потому что попал аккурат в то место, куда ударил его балетмейстер Чу вчера. Перед глазами заплясали черные точки.
— Ты.. ч-ч-что творишь?!.. — зашипел на него Ваньнин, а затем вцепился в его руку и буквально выволок из машины.
— Ваньнин… — Мо Жань прикрыл глаза, позволяя мужчине вести себя.
— Не здесь!.. — Чу решительно направился в дом, при этом не выпуская руку Вэйюя из своей стальной хватки. Он шел так стремительно, что Мо Жань при своем высоком росте и размашистости шагов едва поспевал за ним.
Осознавать, что балетмейстер буквально волоком тащит его в свой дом, было… странно.
Взгляд Мо Жаня уперся в ровную, словно росток бамбука, спину мужчины перед собой.
Если бы Ваньнин был слишком зол, растерян или напуган, он бы попросту прогнал… возможно, даже вызвал копов. Разве нет?