Танцующий лепесток хайтана (СИ)

Ваньнин нахмурился, никак не реагируя на улыбку, и сделал вид, что посмотрел в сторону юноши случайно.
Действительно, Мо Жань часто что-то увлеченно набирал на телефоне… в кармане Ваньнина тихо пискнул его собственный телефон, но он лишь раздраженно закатил глаза потому что уже знал, что Мо Жань ему только что написал что-то.
Все-таки не стоило смотреть в его сторону.
Немного помолчав, он произнес:
— Ему стоит больше времени проводить с друзьями.
Этой короткой фразой он словно озвучил некий вердикт — решение, которое должно было заставить Вэйюя наконец прекратить вертеться вокруг него.
Чу опустил глаза, вздыхая, и его взгляд невольно упал на собственные судорожно сжатые пальцы. Тонкие, холодные, узловатые… некрасивые. Его руки были слишком худыми, так что он почти всегда носил одежду с длинными рукавами, стремясь скрыть их от посторонних взглядов...
...Эти тонкие, неловкие, некрасивые руки вчера прикасались к медово-смуглым плечам Мо Жаня, когда у юноши вечером внезапно свело судорогой трапециевидную мышцу спины.
Ваньнин вспомнил, как Вэйюй издал тихий, гортанный стон под его прикосновениями, как напряглась его шея, и как мягко он откинул голову назад, а полуприкрытые глаза, казалось, распахнулись, впиваясь в лицо Чу, как если бы он хотел найти в нем ответ на некий молчаливый вопрос. Он слегка прикусывал нижнюю губу всякий раз, когда Ваньнин сминал его плечи, а его дыхание вырывалось из груди теплой сладостной волной.
Его разгоряченная кожа имела приятный, пряный аромат, напоминающий запах скошенных диких трав посреди летнего зноя… Чем дольше Мо Жань продолжал смотреть на него, тем сильнее Ваньнин был смущен, пока в конце концов не вынужден был испуганно отстраниться, внезапно обнаружив, что больше не может выносить этот странный, подернутый поволокой, темно-фиалковый взгляд.
К счастью, в комнате было темно, иначе Мо Жань наверняка бы заметил, как безбожно дрожат его руки, и как обыкновенно бледное лицо буквально пылает огнем.
— Ваньнин… почему… почему ты остановился? — в темноте голос Мо Жаня в тот вечер звучал странно хрипло, проходясь по нервам Чу подобно электрическому разряду. Горячая волна желания разливалась по нервам Чу, будя абсолютно ужасающее чувство беспомощности перед собственным телом.
Он понимал, что Мо Жань считает его прикосновения абсолютно невинными, что его бывший ученик не думает, что сидеть полураздетым на расстеленной постели в полумраке — сколько-нибудь зазорно… но для Чу, не имевшего подобного опыта, все это было просто… слишком.
Он буквально тонул в океане, в который по неосторожности зашел сам, думая лишь намочить ноги…
Нет, ему определенно не стоило прикасаться к Мо Жаню. Ни тем вечером, ни ранее… все эти несколько недель он словно балансировал на грани, испытывая попеременно то отчаянное возбуждение, то сокрушительное раскаяние.
А его беспечный бывший ученик, казалось, вовсе ничего не подозревал, то прося Чу расстегнуть ему рубашку, потому что его руки были слишком неловкими и не справлялись с крошечными пуговицами, то буквально умоляя Ваньнина по несколько раз в день пересобрать ему растрепавшиеся волосы в ровный пучок…
Так продолжаться дольше не могло.
Ваньнин пребывал в аду. Чем дольше он находился рядом с Вэйюем, тем отчаянней было его желание — но разве ему не было известно, что такой человек, как он, не имел права желать?..
Он не выносил чужих прикосновений.
Он был тем, кого приводила в панику одна лишь мысль о физической близости.
То, что Мо Жань мог вызвать в нем подобные чувства, было абсурдным.
Ваньнин начал справедливо опасаться за собственный рассудок, потому что объяснить подобную двойственность он просто не был в состоянии. Это была патовая ситуация.
И, все же, прекрасно осознавая это, он продолжал медленно сходить с ума…
Ему нужно было набраться смелости, собрать вещи и прекратить пользоваться гостеприимством Мо Жаня, но… он был малодушен. За эти несколько недель он настолько проникся Вэйюем, что снова оказаться в одиночестве казалось… невообразимым.
 
От одной лишь мысли о том, что рано или поздно ему придется вернуться в свой пустой огромный дом, его прошибал ледяной пот.
...Ваньнин снова мельком поднял глаза на Мо Жаня, и, к своему ужасу, обнаружил, что тот тоже на него внимательно смотрит. Пришлось снова перевести взгляд в сторону, усиленно делая вид, словно это произошло случайно.
Вот только Вэйюй, кажется, направился прямо к ним с Ши Мэем.
— ...Я слышал, что сегодня вечером в центре будет проходить уличный фестиваль, — продолжал о чем-то говорить Ши Минцзин, хоть Чу из-за своих размышлений уже давно успел потерять нить их разговора. — Балетмейстер Чу, Вы хотели бы пойти с нами? Будут Наньгун Сы, Е Ванси...
— Да, — неожиданно легко согласился Чу, натянуто улыбаясь Ши Мэю, и тут же думая о том, что таким образом ему удастся оттянуть время возвращения домой… Он продолжал смотреть на Ши Минцзина, а потому скорее почувствовал, чем увидел, что Мо Жань тоже к ним подошел. От его присутствия Чу всегда почему-то охватывал легкий, немного нездоровый жар. Особенно сильно начинали гореть уши.
— Что за фестиваль? В честь чего? — оживленно спросил Мо Жань у Ши Мэя, демонстрируя заинтересованность.
— Это фестиваль уличной еды, — Ши Минцзин, казалось, воодушевился вопросом. — Также будут выступать приезжие артисты и одна местная рок-группа… А-Жань, я рассказывал тебе о нем вчера, но ты сказал что, как всегда, занят…
— Планы изменились, — Мо Вэйюй приподнял брови, словно бросая другу вызов.
— Неужели твой парень не будет возражать? — ехидно подначил юношу Ши Мэй. — Или ты собрался наконец взять его с собой?
— Парень? Какой еще парень? — юноша сверкнул зубами в улыбке, больше напоминающей оскал. — О ком вообще речь?..
Ши Мэй и Ваньнин обменялись недоумевающими взглядами.
— Недолго музыка играла, — Ши Минцзин мягко рассмеялся. — Еще недавно ты говорил, что у тебя кто-то есть...
— Кто сказал, что мы встречаемся? — Вэйюй спокойно встретил взгляд друга.
Ваньнин деликатно кашлянул, вперив отсутствующий взгляд себе под ноги. Он вдруг вспомнил, что почти с самого начала Вэйюй говорил что-то о том, что «быть разрушенным лучше, чем отвергнутым…» — значило ли это, что некто, кто был ему дорог, так дурно к нему относился?..
Чу вдруг понял, что так мало знает о Мо Жане, в то время как юноша, кажется, знал о нем абсолютно все, начиная от того, что он любит есть на завтрак, и заканчивая самыми постыдными тайнами его прошлого, его самыми сокровенными страхами. От подобного осознания по спине прошла целая вереница мурашек странного предчувствия.
Мо Жань, кажется, заметил, как его учитель вздрогнул, и его непроницаемое выражение лица неуловимо смягчилось. Он сказал:
— Балетмейстеру Чу холодно? Я могу принести горячий чай…
— Мо Вэйюй, на кого я, по-твоему, похож? На немощного старика, не способного залить кипятком пакетик? — равнодушно процедил Ваньнин, а затем развернулся и спокойным шагом направился прочь.
Ши Минцзин и Мо Вэйюй некоторое время продолжали смотреть ему вслед, словно онемев. Подобная сцена не была редкостью — и, все же, такая реакция была слишком грубой даже по меркам Чу Ваньнина.
— А-Жань, разве ты не знаешь, что балетмейстер Чу не терпит такого отношения? — прошептал Ши Мэй тихо. — Зачем ты так с ним?..
— Как — «так»? — усмехнулся Мо Жань, продолжая наблюдать за удаляющейся стройной фигурой в белом. — Если все будут делать только то, что этот человек терпит, потакая ему, разве не останется он в итоге прозябать, стуча от холода зубами?
А затем направился следом.
В последнее время он не видел ничего предосудительного в том чтобы всюду при возможности ходить за Ваньнином — да, тот время от времени мог кричать на него, обзывая бездельником, но Мо Жань был готов терпеть эти оскорбления. Он уже успел понять, что Ваньнин чаще выпускает когти и шипит не оттого, что в действительности зол, а скорее из-за крайней степени смущения и недоумения.