Танцующий лепесток хайтана (СИ)

В груди что-то болезненно сжалось, но парень тут же заставил себя ожесточиться, вспоминая, как Чу Ваньнин выбросил его с таким трудом и заботой приготовленный подарок. Как с каждым днем взгляд Чу, обращенный к нему, становился все более холодным и отстраненным.
Ему было все равно, почему Чу Ваньнин плакал этой ночью.
Мог вырыдать тут хоть целый океан — какое Мо Жаню было до этого дело?!..
Его вообще не должно было это беспокоить.
 Комментарий к Экстра. Ночь Семерок Всех с праздником Циси! Я постаралась сделать эту часть максимально в духе этого дня.
Те, кто знаком с легендой, заметят, что у нас тут Мо Жань, как Ткачиха, шил платочки, и Чу Ваньнин, как Пастух, крал вещи. И сороки на ширме символизировали что-то — но автор не уверен до конца, что именно. Самые внимательные также вспомнят, что Мо Жань в одной из глав обнаружил среди вещей Ваньнина смутно знакомый платок.
Да, дождь в этот день традиционно считается приметой к тому, что влюбленные друг в друга Пастух и Ткачиха так и не смогли встретиться.
Всем любви!
====== Часть 38 ======
 Комментарий к Часть 38 Примечание: это не эпилог, а обычная прода.
...В просторном холле второго этажа, казалось, случилось вселенское столпотворение: балет закончился полчаса назад, но никто почему-то не торопился уходить несмотря на отличную вечернюю погоду, располагающую к прогулкам по ночному городу. Казалось, все чего-то ждут… и Мо Вэйюй действительно догадывался, чего. Время от времени он выглядывал из-за дверей гримерной, однако покидать её не спешил. В воздухе мешались тяжёлые ароматы разношерстных парфюмов и цветочных букетов: приторно-сладкие сахарные розы цвета бургунди, влажно-пудровые белоснежные лилии и пряно-зелёные бархатные ирисы. В шумной толчее терялись отзвуки оркестра — бодрый кофейный джаз, так разительно отличающийся от строгой классики постановки — но даже его разгоряченные ноты растворялись в общем гуле голосов словно таблетка шипучего жаропонижающего.
— Ну, и сколько ещё ты будешь меня здесь держать? — балетмейстер Чу, успевший принять душ и переодеться в повседневное, сидел на длинном диване, вытянув ноги. От безделья он решил размяться, попеременно оттягивая стопы.
Вместо ответа Мо Жань лишь покачал головой.
Стоит им покинуть гримерку, как толпа накинется на них подобно рою разъяренных ос. Чу Ваньнина с его непереносимостью прикосновений окружат ни о чём не подозревающие зеваки — и мужчина будет слишком вежлив, чтобы попросить всех убраться с дороги.
Мо Жань устал наблюдать за тем, как балетмейстер притворяется, словно всё в порядке: год совместных гастролей в абсолютно безумном графике научил его различать, когда тот приближается к пределу возможностей. Возвращение в столицу должно было стать заключительным этапом, после которого они оба собирались взять продолжительный отпуск… вот только понимание Чу Ваньнином слова “отдых”, как выяснилось, отличается от того, что успел навоображать Мо Вэйюй.
— Нам ведь совсем не обязательно участвовать в новой постановке, — между делом, пробормотал он себе под нос. Он не обращался ни к кому конкретно, однако Чу Ваньнин всё равно услышал.
— После всего, через что мы оба прошли, ты собираешься снова всё бросить?..
— Я не это имел в виду… — попытался замять тему Вэйюй, но балетмейстер Чу, очевидно, явно не был впечатлён таким объяснением. Он хмуро уставился на Мо Жаня, в выражении его глаз читалось прямым текстом: “да что ты говоришь — шесть лет назад ты хлопнул дверью, и явно не собирался возвращаться, пока я тебя едва ли не силком затянул на репетицию”.
И Чу Ваньнин был, конечно же, прав.
Год назад Мо Вэйюй даже не думал возвращаться в классический танец: для него казалось полным абсурдом, что после такого длительного перерыва это вообще возможно, а сам он в то время был уверен, что, скорее, проглотит язык, чем позволит себе заговорить с балетмейстером снова.
Однако… как же он ошибался.
И вот он снова танцует главную партию в новой постановке Чу — при этом даже не до конца уверен, как на это согласился. Вполне вероятно, Чу Ваньнин его даже не удосужился спросить — просто поставил перед фактом, что завтра они вдвоем выходят на первую репетицию, так что им обоим следует вернуться домой пораньше и выспаться.
 
— Я, правда, не имел ничего такого в виду, — Мо Жань осторожно покусывал губу, размышляя, сколько ещё им придётся проторчать в гримёрной.
— Я не участвую в постановке, — Чу Ваньнин сложил руки на груди, и, запрокинув голову, уставился в потолок. Приглушённый свет обрамляющих зеркало ламп отбрасывал на его лице замысловатые тени, заостряя и без того резкие, словно клинок, черты. Мо Вэйюй против воли засмотрелся, а потому не сразу понял, что именно ему сообщил балетмейстер.
— Что?.. — в какой-то момент он осознал, что прощелкал клювом главное. Чу Ваньнин… он, что, намеренно его отвлёк?..
“Ерунда какая-то…”
— Твоей партнёршей станет Е Ванси.
Вэйюй уже понял, что не ослышался. И, всё же, не был готов к такому повороту, а потому несколько секунд продолжал безмолвно смотреть на Чу.
Значит, балетмейстер не будет танцевать?..
— Я думал, что… — Мо Жань прокашлялся, пытаясь придать своему голосу больше уверенности, — ...после того, как всё немного улеглось, тебе ведь стало лучше. У тебя не было приступов весь этот год, и нагрузка…
— Это женская роль, — оборвал его Чу Ваньнин. — Мы ставим “Баядерку” Минкуса. С какой стати мне быть твоим партнёром? Если ты забыл, то, пожалуй, напомню — я балетмейстер, а не танцовщик.
Мо Жаня, похоже, его тирада ничуть не убедила. Он продолжал растерянно смотреть на Чу, как если бы ждал, что тот переменит решение.
— Это. Женская. Роль, — повторил Чу Ваньнин с нажимом, и замолчал. Этим было всё сказано.
Вэйюй вздохнул, понимая, что переупрямить мужчину ему не удастся — по крайней мере, не сейчас, когда тот, кажется, даже молчание Мо Жаня воспринимает в штыки.
— А зачем мы ставим “Баядерку”? — поинтересовался он вяло.
Перспектива танцевать с кем-то кроме Чу Ваньнина свела к нулевой отметке и без того отсутствующий энтузиазм.
— Затем, что из тебя выйдет неплохой Солор, и все эти издания, пишущие про “дуэт огня и кипящего масла”, должны увидеть тебя в паре с кем-то… более подходящим, — Чу продолжал изучать потолок так пристально, что Мо Жань на мгновение даже засомневался, нет ли там и вправду чего-то особенно увлекательного. Но — нет. Тот был пуст и невинно-белоснежен, как обычно.
— Чу Ваньнин… — он бесшумно двинулся в сторону дивана. — Посмотри на меня.
— Я на тебя смотрел минуту назад, — балетмейстер, казалось, намеренно не желал поворачиваться в сторону Вэйюя. С отсутствующим видом он продолжал глядеть куда-то вверх — словно вопрошая небеса, за что его настигло проклятие в виде несносного Мо Жаня.
— Так посмотри ещё раз…
Было видно, что Чу Ваньнин этого не сделает, а потому Вэйюй улучил момент и запрыгнул на диван, упираясь коленями по обе стороны от бедер мужчины, хищно нависая над ним.
Балетмейстер застыл. Он явно не ожидал ничего подобного.
В широко распахнутых глазах промелькнула целая вереница чувств: мгновенный испуг, недоверие, грусть…
— Что, если кто-то войдёт?.. — прошептал сдавленно он.
— Что, если нет?.. — Мо Жань склонился ниже, его губы практически касались кончика носа Чу, иногда задевая его. — Ты всегда думаешь только о плохом.
Чу Ваньнин смерил его едким взглядом, в котором читалось невысказанное “а ты, похоже, думаешь чл*ном”.
Мо Жань склонился ещё ниже, часть прядей теперь падала ему на лицо, отчасти скрывая от Ваньнина медленно разгорающийся румянец на щеках и пожар во взгляде оттенка ранних сумерек.
Он скользнул длинными пальцами по подбородку Чу, затем медленно спустился к шее, очерчивая острый кадык, прошёлся по угловатой линии плеч.
Чу Ваньнин поджал губы, тёмные брови сошлись к переносице. Острый взгляд метал громы и молнии — и в то же время мочки его ушей стремительно заалели.