Утро под Катовице-2 (СИ)

— Капитан?
— Живой? — отозвался вопросом мой напарник, появившись в двери офицерской комнаты с пистолетом в руке.
— Да, погоди чуток, закончить надо, — вернувшись в комнату, я зарезал трёх стонущих недобитков и прошел на офицерскую половину, где застал пограничника, который уже торопливо собирал бумаги, подсвечивая себе фонариком.
— Справился? — не отрываясь от своего занятия спросил Кузнецов.
— Да, но пришлось попотеть — уж очень резво они подскочили.
— Дверь скрипнула, вот этот гад и проснулся… Ты вот что, иди на улицу, посмотри, что в машинах, и наблюдай за окрестностями, а то мало ли что, собери всю форму и оружие с часовых во дворе, да и Макару скажи, чтобы собирался.
— Есть! — я козырнул и, по-уставному развернувшись, вышел из комнаты. Первым делом я направился в сарай и сообщил хозяевам — семейной паре лет пятидесяти, что надо собираться, они без возражений сразу же направились в дом, однако через минуту женщина выскочила назад и, перегнувшись через перила крыльца, опорожнила свой желудок. Потом она села на ступеньку и заплакала, тихонько подвывая. Тем временем я, забравшись на крышу сарая, оглядел окрестности. Тишина и благодать, лишь кузнечики стрекочут в ночи, да ветер шевелит верхушки деревьев в саду. До линии оцепления далеко — более полукилометра, поэтому фрицы, сидящие в секретах по мою душу, не могли услышать тот относительно небольшой шум, который мы произвели, пока резали немчуру. Главное, что удалось обойтись без стрельбы. Хочется надеяться, что услышав отъезжающий автомобиль, немцы тоже не не поднимут тревогу — мало ли какие резоны у офицера? Спрыгнув с сарая, я осмотрел машины и пошел раздевать трупы.
Вскоре на крыльце появился капитан и шепотом позвал:
— Ковалев!
Оставив труп, я подбежал к нему и козырнул:
— Я!
— Хватит тянуться — не на параде! Что в машинах?
— Две пустые, в третьей жратва.
— Пойдем глянем!
Мы подошли к машине и я отодвинул тент в сторону.
— Неплохо, — произнес капитан, посветив внутрь фонариком, — и места Макару с Галей хватит — значит, на ней и поедем. Пошли, я буду выносить на крыльцо всё, что берём, а ты относи в машину и Макару тоже помогай.
Я кивнул, а Кузнецов скрылся в доме и вскоре вытащил на крыльцо солдатские ранцы, которые я тут же отнес в кузов. Потом пошли карабины, шинели, мешок, в котором судя по свежему запаху дерьма была военная форма, снятая с трупов. Макар тоже не отставал и бойко вытаскивал мешки со своим деревенским скарбом один за другим. Последней в кузов запихнули козу, которую хозяйка наотрез отказалась оставлять.
Закончив спешные сборы, капитан сказал, чтобы я надел офицерский китель, а сам он в солдатской немецкой форме сел за руль, после чего мы выехали со двора.
— На немецкой карте обозначены посты в ближайшей округе, так что проедем без ненужных встреч, но на мосту могут проверить документы, сначала попробуешь отбрехаться, — (я ему ранее сообщил, что владею немецким языком), — Но, может, придется прорываться, — сообщил мне капитан, когда мы выехали на проселочную дорогу и он включил фары.
Двигаясь в северо-западном направлении, через двадцать минут проехали по мосту, который охранялся полицаями, не имевшими права проверять документы у немцев. Еще через четверть часа, когда восточная половина неба уже начала светлеть, капитан свернул с грунтовой дороги в лес и, проехав с полкилометра остановился, после чего я выпрыгнул из кабины и направился назад по колее.
— Стой! Куда? — сзади раздался удивленный возглас капитана.
Фу ты черт! Задумался и не предупредил свалившегося мне на шею командира.
— Надо следы замаскировать! — сообщил я Кузнецову цель своей прогулки.
— Пойдем вместе!
Не доверяет.
Дождавшись капитана, я вышел к дороге, где, пользуясь подручными средствами, как мог замаскировал следы. Кузнецов мне не помогал, а, стоя позади, смотрел за моей работой и наблюдал за окрестностями.
По обратному пути он сказал:
— Похоже, ты не первый раз во вражеском тылу.
Я не стал отрицать очевидное:
 
— Было дело, покуролесил в Польше.
— В Польше? — недоуменно переспросил капитан, — Там же боевых действий всего ничего было.
— Так я в немецком тылу куролесил, будучи солдатом польской армии.
Кузнецов застыл на месте:
— Так ты что, поляк? — прозвучало как: «Так ты оказывается враг!»
— Нет, я русский, мои родители ещё до империалистической туда переехали, да так там и остались, а за мои похождения в Польше мне сам Лаврентий Павлович «Красное знамя» на грудь повесил.
— И документ есть? — недоверчиво спросил пограничник.
— Конечно! — развернув целлофановый пакет, я протянул ему орденскую книжку.
— Ещё и «Звезда» за Финляндию, — уважительно произнес он, прочитав записи, — Ты извини за недоверие. Дело серьёзное, вот и дую не воду. Поначалу вообще думал, что тебя подослали немцы, чтобы выйти на партизанский отряд. Какой-то ты подозрительный.
Ага, значит партизанский отряд. Ну, чего-то в этом роде я и ожидал, когда увидел, как он затаривается. Вернувшись к машине, мы развели костер, позавтракали и переоделись в советскую военную форму, после чего Кузнецов оставил меня на дежурстве и завалился спать, затем, по прошествии четырех часов, мы поменялись и теперь уже я, уютно устроившись на трофейных шинелях, погрузился в объятия Морфея. Так и прошел весь день до вечера — то он спал, то я. Макар с женой тоже немного вздремнули, потом всё время сидели в сторонке, болтая о всякой чепухе, вроде того, что коза Машка сегодня блеет особенно грустно, а картошка уродится плохо из-за отсутствия дождей. Вечером Макар покинул стоянку — как я понял, он был связником с партизанами. Вернувшись под утро, мужик сообщил капитану:
— Передал! — и лег спать под бочок к своей благоверной.
Следующий день мы также провели в праздности, отсыпаясь и отъедаясь, а ночью нас окружили партизаны. Если быть точным, то о том, что это партизаны, я узнал несколько позднее, а вначале, издали услышав мягкие шаги приближающихся людей, сообщил об этом пограничнику и залег с винтовкой, укрывшись за деревом. Капитан тоже изготовился к бою, а когда неизвестные приблизились и стали окружать поляну, он спросил:
— Стой! Кто идет?!
— Нас Прокопий Лукич послал к деду Макару. Тут он?
— Тутова я! — из-за моей спины крикнул мужик и спросил, — А сам-то ты хто?
— Иван Федорук! Помните такого?
— Как не помнить, чай не настолько стар, чтобы родню забыть, иди сюда, это свои.
Я поднял ствол винтовки вверх и поставил её на предохранитель, а вскоре на поляну вышли трое партизан — один в военной форме и двое в гражданке. При этом в лесу, по моим наблюдениям, осталось человек пять. Один из подошедших, старший лейтенант артиллерии, козырнув, представился:
— Павлов, командир разведки партизанского отряда. Прошу предъявить документы!
Ишь какой серьёзный! Подождав, пока разведчик, подсвечивая фонариком, ознакомится с документами капитана, я протянул ему свои. Тот, прочитав орденскую книжку одобрительно хмыкнул, но всё же остальные документы изучил не менее тщательно. Потом он протянул своё командирское удостоверение капитану, а когда захотел показать его мне, то я махнул рукой:
— Нет смысла.
— Это как? — с удивлением спросил старлей.
— Ну, если ты немецкий агент, то выявление признаков подделки в документах уже никак не поможет.
Павлов пару секунд подумал над моим ответом и согласно кивнул:
— Разумно.
Потом он повернулся к машине:
— А это, значит, ваш трофей?
— Да, и кузов полон продовольствия, — с гордостью в голосе подтвердил капитан.
— Мы туда все уместимся?
— Нет, ну да ты сам посмотри, — ответил ему Кузнецов, отодвигая тент с кормы, — Сюда ведь ещё козу надо засунуть, не оставлять же её здесь.
Павлов, задумчиво глядя на пасущуюся поблизости козу, снял фуражку и почесал затылок, после чего вынес свой вердикт:
— Тогда я сяду за руль, Кузнецов со мной в кабину, Макар с Клавой и коза — в кузов, а остальные идут пешком. Гринюк, ты главный в пешем отряде, Ковалев идет с вами.