Плохой хороший парень (СИ)

Улица встретила меня тёплой июньской погодой. Лёгкий ветер задувал под кофту, что стала на несколько размеров больше. Мир, что не был объят заборами, теперь и впрямь казался необъятным. Его хотелось покорить.
— На мотор хоть деньги есть? — с иронией спросил Миша.
— Конечно, — фыркнул я. — Ты ведь мне одолжишь?
В ногах лежала полупустая сумка — моё единственное богатство.
— Майский-Майский, — покачал головой конвоир, а после протянул мне несколько купюр. — Я сегодня добрый. Праздник как-никак.
— Что отмечаем? Всемирный день полосатых дубинок?
— Твой уезд, — сухо выпалил мужчина.
— А, вот как… Значит, такое прощание я заслужил?
— Ты заслужил пинка для скорости, но трогать тебя я не стану. Прости, но мне мои погоны важнее.
Мне ничего не оставалось, как ответить ему тем же — томно покачать головой.
— Миша-Миша… Только о себе и думаешь. И имя у тебя паршивое, — фыркнул я, развернувшись на пятках. — Прощайте, братцы! Надеюсь, больше не увидимся!
— Счастливо, Май! Больше не попадайся нам на глаза! Смилуйся!
Моя вредность была лишь прикрытием. На деле я изнемогал от трепета и в то же время тревоги. Небо радовало. Неизвестность пугала. Мне хотелось прыгать от счастья и одновременно содрогнуться от странных чувств. Я виделся себе слепым щенком, у которого определённо есть хозяин, но его никто не хочет приласкать.
Сифон был прав. Я никому не нужная дворняга.
Вышагивая по обочине и не опуская руки, я позволил себе подумать о Мурке. Где она сейчас? Гуляет по пляжу или спит после долгой смены? Чем занималась всё это время? Получала звания или путешествовала по миру? Думала ли она обо мне или забыла сразу, как только моих рук коснулись наручники? Боже…
Как же часто я задавал себе одни и те же вопросы, разглядывая плесень на потолках, и не мог прийти к единственному ответу. Несмотря на врождённую простоту, она всегда была непредсказуемой. Вспыльчивой. Порой сумасшедшей.
Совсем как я.
Мысли о ней всегда являлись чем-то запретным, ведь я сам оборвал всякую связь между нами. И думал, что поступаю правильно. Впрочем, ничего не изменилось. Отпустить Юну было той редкой жертвой, что я совершил за всю свою убогую жизнь.
И не жалею… Кажется.
Поймав мотор, я закинул сумку на задние сиденье и запрыгнул сам. Через авто-зеркало на меня смотрели уставшие, но очень добрые глаза.
— Куда едем, брат?
Выбирать не приходилось. Я знал лишь единственный адрес, куда могу прийти, не нарушая закона — пропахшая пылью хрущёвка. Однако в сравнении с той комнатой, в которой мне приходилось засыпать несколько лет, она бы сошла за дворец.
Всё время пути, разглядывая мелькающие дома и цветущие сады за окном, я не раз хотел себя ущипнуть. Реальность никак не клеилась с разумом. Картинка походила на сон — красочный и волнующий. Душило только одно — когда-нибудь мне предстоит проснуться.
Авто притормозило у неказистого подъезда — спустя годы он совсем не стал краше. Достав ключи и закинув сумку на плечо, я принялся неспешно покорять пролёт за пролётом. Так забавно было вновь прочесть те фразы, что некультурной бранью рисовались на стенах. Даже коврики жильцы не сменили. Но каким было моё удивление, когда я попытался открыть дверь — она была не заперта.
Потянув за ручку, я без труда проник в квартиру. Из кухни доносился запах подгорелой капусты, в комнате громко играл телевизор. На мгновение показалось, что я ошибся дверью, ведь узнать свою хрущёвку было сложно. Цветные обои, чистые полы и кладезь ненужного барахла, похожего на женские вещи — всё это ввело меня в ступор. Разуваться я не спешил.
— Если ты грабитель, который занял мой дом, то я готов тебя похвалить! — крикнул я, не покидая прихожей. — Ты даже комп не тронул! А занавески класс!
В тот же момент телевизор утих. Послышались торопливые шаги, а после показались пушистые тапочки. Подняв взгляд, я увидел Миру, губы которой взяла лёгкая дрожь. Она выглядела как прежде, даже морщин не прибавилось. Но вот лицо явно стало добрее. Ранее я не видел её такой приветливой.
 
Впрочем, шок настиг не одну Миру. Мне представлялось всякое за дверью — пыль, разруха, одиночество, но только не она.
— Май? — сглотнула девушка, судорожно теребя фартук.
Вопрос глупый, но мне пришлось сделать ей скидку.
Скинув сумку с плеча, я недовольно скрестил на груди руки.
— Твою мать… Что ты сделал с моей берлогой? — прозвучало возмущённо. — Теперь это кукольный дом, не иначе. И пахнет стрёмно. Будто все эльфы мира объелись клубники и…
Кинувшись на шею, Мира задушила меня в объятьях. Таких крепких, о которых я мог только мечтать. Она бормотала какие-то ругательства, а я не мог престать улыбаться. Опустошённая душа стала наполняться теплом. Тогда мне стало ясно: я не дворняга. Я по-прежнему кем-то любим.
* * *
— Отправила Дину в лагерь для альпинистов? Но зачем? — негодовал я после второй тарелки сытного супа и тазика с мороженым. — Она должна покорять не горы, а этот чёртов мир. Здесь нужны мозги. Так вышло, что на Эвересте они не валяются.
Мы разбрелись по креслам, слушая старые песни и поглощая всё то, чем был занят холодильник. Всё было по-домашнему. Впервые для меня.
— Хватит мне одного умника, — устало выдохнула Мира. — Дина не ограничена в своих желаниях. Я позволяю ей выбирать.
— Как же отрадно видеть в тебе перемены… Ты, наконец-то, забила на правила и стала жить свободно, — моих губ коснулась улыбка. — Как и на личную жизнь. Почему ты до сих пор одна, Мира? Ещё не нашла того героя, кто стерпит тебя больше минуты? Или твои трусы ещё с выпускного под напряжением?
Как и ожидалось, алюминиевая ложка прилетела мне в висок.
— Боже, ты подрос только внешне. Набивка осталась той же.
— К сожалению, с этим не поспоришь…
Заметив плюшевую «Юту», что стояла на тумбе, я спешно отвёл взгляд. Коварная Мира тут же это заметила.
— Хочешь спросить про неё, но не решаешься? — прозвучало подобно выстрелу.
Я промолчал. Однако, моё молчание было крайне требовательным.
— Она покинула город, Тимур. Ещё тогда…
И пусть я всячески отрицал чувства, обещал, что любая новость отразится на мне пустым звуком, слова Миры прошили сердце ржавой иглой.
Фарфор хрустнул в руках. Как и скрытая в чертогах надежда.
— … Юна давно живёт своей жизнью. Она не одна.
  
27
 
«Что, значит, не одна?! Что, чёрт возьми, это значит?!», — в мыслях бунтовал я, но не решился выпалить вслух. Ведь даже дураку понятно, что Юна выберет другую жизнь — без месяцев ожиданий и напрасных надежд.
А я не дурак. Я чёртов болван!
Иначе как объяснить то смятение, что вызвало признание Миры?
Впрочем, Мурка сделала правильный выбор. Впервые прислушалась к моему совету и нисколько не прогадала. Теперь наверняка сгорает от счастья и не вспоминает тот отрезок жизни, где присутствовал я. Но как принято настоящему эгоисту, всецело порадоваться за подружку я не смог. Хотел, но не вышло. Сердце так и проедали термиты ревности, кусали так больно, что хотелось распрощаться с глупым органом.
— Так и будешь содрогаться над яичницей? — спросила Мира, зайдя на кухню. — Ты уже час её разглядываешь.
Я резко поднял голову, осознав, что язва была права. Утонув в мучительных размышлениях, я снова и снова лишал себя свободы, но уже без видимых решёток.
Утро не задалось с первых лучей солнца, и моя подлая натура подтолкнула испоганить его всем.
— Я всего-то изучал причину женского одиночества… Ты вообще стремишься выйти замуж? Сдаётся мне, что нет. Ибо такой завтрак даже шавка есть не станет.
Закинув полотенце на плечо, Мира покачала головой.
— Ох, это так по-детски, Майский, — хмыкнула она. — Ты похож на обиженного мальчишку, который так и жаждет покидаться камнями. Ты опечален и разбит, но это не значит, что все вокруг испытывают аналогичные чувства. В отличие от тебя, я запредельно счастлива. Так что спрячь зубки и наклоняйся к миске, Бобик.